Первый выстрел - Тушкан Георгий Павлович - Страница 1

• 1/161
• Следующая

Роман «Первый выстрел» — последнее произведение писателя Георгия Павловича Тушкана. Заключительные главы романа он принес в издательство за несколько дней до своей внезапной, безвременной смерти. В своем письме, приложенном к рукописи, он писал:

«Я хотел показать сегодняшнему молодому поколению — подросткам, юношам и девушкам, — как пятьдесят лет назад их юные сверстники, герои этой книги, увлеченные и окрыленные великими революционными идеями, становились под знамя Ленина, как они посильно участвовали в гражданской войне, создавали первые комсомольские ячейки. На их глазах, в огне и буре гражданской войны, рождалось Советское государство, и вместе с ним мужали и закалялись характеры юных ленинцев».

В романе немало автобиографических черт. Автор провел детство и юность на Екатеринославщине и в Крыму. Впечатления и воспоминания очевидца и участника многих эпизодов романа придают ему особую документальную убедительность и художественную достоверность.

Георгий Павлович Тушкан известен юным читателям по его романам «Джура», «Друзья и враги Анатолия Русакова», «Черный смерч», «Охотники за «фау», «Птицы летят на север» и другим книгам.

Писатель-коммунист, офицер-артиллерист в Великую Отечественную войну, человек большой души, он был неутомимым путешественником, жизнелюбом, страстным охотником и рыболовом, горячо влюбленным в природу, он много ездил по родной стране и по зарубежным странам. Вдоль и поперек он исходил хребты Памира, Кавказа, Крыма и наш русский Север. Мужественной романтикой подвига окрашены все его книги, любимые прежде всего мальчишней, подростками. Для них он писал, их любил и понимал, за их судьбы тревожился и болел и им отдал всю свою творческую жизнь.

Г. П. Тушкан, закончив роман «Первый выстрел», задумывал его продолжение, книгу о комсомольцах двадцатых годов, но смерть помешала осуществлению этого замысла.

1

Юра Сагайдак считал, что ему очень не повезло: ведь надо же, чтобы в этот двенадцатый год, когда ему исполнилось всего лишь семь лет, разразилась война с Наполеоном.

Но все горячие сражения, погони, засады, лихие гусарские атаки происходили далеко от тех мест, где жил Юра. Здесь, в Екатеринославской губернии, среди ровной бескрайней украинской степи, на территории сельскохозяйственного училища, директором которого был Юрин папа, жизнь текла так обыденно, так скучно, будто войны и не было. Здесь никто не интересовался войной.

Везет же другим мальчикам, например Коле Берсеневу. Юра Сагайдак был отлично знаком с ним. Прошлым летом он приезжал со своим отцом, богатым помещиком, у которого были дела к Юриному папе. Пока взрослые беседовали в кабинете, Юра водил Колю по двору, показывал мастерские и конюшню училища.

Коля был старше Юры и задавался: хвастал, будто лучше конюхов понимает в лошадях, и болтал со своим отцом по-французски. Подумаешь! Юра сам мог с папой гуторить по-украински. Коля тоже ничего не понял бы.

В остальном Коля Берсенев был самым обыкновенным мальчишкой, с длинной шеей утенка. Только поэтому он и повыше Юры.

Никто и подумать бы не мог, что такой может стать героем!

Узнал об этом Юра, когда бабушка начала читать длинные Колины письма, напечатанные в журнале «Задушевное слово». Да, да! Письма Коли Берсенева были напечатаны в журнале. Вот тогда и понял Юра, что идет страшная война, что французы напали на Россию и добрались до Москвы. А у них в степи ничего про это даже не слышали… И повезло же этому Кольке Берсеневу! Вот если бы Юра тоже жил около Москвы и если бы ему было не семь лет, а побольше, как Коле!

— Бабушка, и все это было? — взволнованно спрашивал он.

— А как же? Иначе не напечатали бы.

Напечатано! В Петербурге! Значит, все это правда. Юра так завидовал Коле Берсеневу! Юре очень хотелось, и он даже шептал об этом в вечерней молитве, чтобы Отечественная война докатилась до них, в Екатеринославскую губернию, и тогда он…

Наступало утро. Через замороженное окно виднелся сад, за ним голая белая степь и… ни одного солдата. До чего же все-таки бог упрямый и недобрый! Сколько Юра просил, пусть и у нас будет война, а он…

Наскоро позавтракав, Юра спешил в бабушкину комнату слушать удивительные письма Коли Берсенева. Ведь вчера вечером привезли с почты новый номер журнала.

Бабушка, полная, дородная, почти утонувшая в кресле, такое это кресло было огромное, уже ждала его с журналом в руках. Нацепив на нос очки, то и дело поглядывая поверх стекол, она начала читать:

— «Дорогая тетушка! Это письмо я посылаю с верным человеком. Где я нахожусь, пока сказать не могу. Это военная тайна. Но вы не беспокойтесь — я жив и здоров, чего и вам желаю.

Когда мы с папой простились с вами и поехали за больной мамой в можайское имение, чтобы спасти ее и увезти от французов, то туда нам добраться не удалось. Возле Можайска готовилось большое сражение, все дороги от Москвы были забиты солдатами, пушками, телегами. Мы застряли. Папа велел выпрячь Гнедого из каретной упряжки, оседлал его, взял ружье и ускакал. Л меня не взял, хотя я очень упрашивал его. Ведь я бы мог скакать с ним вместе на пристяжной Белке даже без седла. «Не дури, ты еще мальчишка, — рассердился он. — Я один верхом сумею быстро пробиться к маме». И велел камердинеру Ерофеичу и кучеру Ивану ехать со мной на Калужскую дорогу, к нашему знакомому помещику Вельскому, и там ждать.

К вечеру мы с трудом добрались в нашей карете до какой-то деревеньки и застряли там.

Целых два дня мы слышали страшный шум сражения. Потом наши войска снова пошли по дороге, только обратно, к Москве. А говорят, что сражение у села Бородино мы выиграли. И местный помещик уверял, что если Кутузов сражение выиграл, то нам уезжать не надо. Но когда мы утром проснулись, то на дорогах к Москве двигались уже французские войска. А наши, говорят, сворачивают в сторону, на Калужскую дорогу. Почему французам открыли свободный путь прямо в Москву? Этого никто не понимал. За лесом полыхало зарево. Горели деревни.

Днем в деревню пробрался искавший нас нарочный папеньки. Коня своего он спрятал в лесу. Он вручил Ерофеичу письмо. Папенька писал, что участвовал с партизанами в бою, ранен, взят в плен и находится в подвале можайской церкви. Он еще раз приказывал Ерофеичу везти меня к Вельскому и ждать там.

Милая тетушка! Что мне было делать? Отец в плену, маменька неизвестно где… Неужели мне под присмотром Ерофеича спокойно ехать в карете к этому Вельскому? Нет, тысячу раз нет! Дождавшись сумерек, я вывел из сарая Белку, приладил вместо седла каретный коврик и ускакал, захватив ружье Ерофеича и его охотничий кинжал. Надо выручать отца!»

Тут бабушка умолкла, сняла очки и строго посмотрела на Юру.

Мальчик сидел не шевелясь, только щеки его пылали. Он живо представил себе приятеля верхом на горячем коне, с кинжалом за поясом. Ура! Ура! Вперед! Ах, как хотелось Юре в эту минуту быть на месте Коли Берсенева!

Бабушка отдохнула и снова принялась читать:

— «Верхом на Белке я скакал по лесной дороге, когда меня схватили французские гусары, назвали партизаном, отвели к своему офицеру, который бил меня и связанного бросил в сарай. Потом эти французы ушли. Я, как пленный, попал к другому офицеру. Он сразу заметил, что у меня не мужичьи руки. А когда узнал, что я говорю по-французски, оставил при себе, чтобы я переводил ему при допросах русских мужиков. И еще заставил чистить свою лошадь, сказал, что «сын русского дворянина будет чистить лошадь императорского гусара». И я чистил, но его ненавидел.

• 1/161
• Следующая