Маннергейм - Власов Леонид Васильевич - Страница 36
- Предыдущая
- 36/84
- Следующая
Из уютного номера Маннергейма открывалась чудесная панорама необъятного моря, сливающегося с горизонтом. Ночью очень таинственно выглядел порт, ярко освещенный электричеством.
Ежедневно генералу приходилось ездить за семь километров на Хаджибейский лиман в лечебное заведение доктора Сергея Сахарова, основанное в 1892 году. Лечебница была расположена в верхней части знаменитого парка, который не имел себе равных в городе по красоте и обилию растительности. Обычно Маннергейм обедал в ресторане парка, около курзала, а ужинал в гостинице или ресторанах города.
Несмотря на строгие требования врачей и постоянные лечебные процедуры, генерал находил время для знакомства с городом, который, по его мнению, отличался «трудноопределимой пикантностью, опрятностью и благородным лоском, без грубых, крикливых красок».
Одесса — один из немногих российских городов, построенных по заранее разработанному проекту. Этим объясняется четкая планировка улиц ее центральной части, правильная форма кварталов и рациональное использование рельефа местности. Этот яркий южный город, раскинувшийся амфитеатром вдоль морского залива на площади более 140 квадратных километров, имел великолепные улицы со сплошными аллеями каштанов, виноградом, вьющимся по стенам домов.
Генерал вечерами любил гулять по главной улице города, названной в память основателя ее порта де Рибаса. Начало ее украшали два грандиозных здания. С одной стороны — дом Либмана с лучшей в городе кондитерской, чьими пирожными часто лакомился Маннергейм. С другой стороны — стройный и изящный в своей простоте «Пассаж» Менделевича, где всегда был любимый бароном английский одеколон. Ни шума, ни движения, ни той кипучей сутолоки, которую так не любил Маннергейм в Москве.
В Одессе все было вылощено с потугой на европейский лад, но и здесь наблюдалась чисто русская широта: орущие граммофоны, с одной стороны — звуки «Марсельезы», а с другой — «Ах вы сени, мои сени…».
Маннергейму нравился роскошный зал почтамта, как бы устроенный для торжественных приемов. Поражало великолепное здание оперного театра с аристократически оформленным зрительным залом. В ложах позолота и бархат, как в Мариинском театре Петрограда. На афишах — драматические спектакли заштатных российских театров, но с очень дорогими билетами. Например, ложа бенуара стоила дороже, чем в столичном театре драмы.
Генерал часто бывал в театрах «Юмор» и «АПОЛЛО», которые своим острым одесским юмором отвлекали от мрачных дум о войне и будущем.
В один из дней курьерским поездом № 10 из Петрограда приехала в Одессу сестра Густава Софья. Из ее рассказов он узнал о близких и друзьях, положении в Финляндии и трудностях, которые ей принесла война.
Сестра говорила, что жители Хельсинки получают только пол-литра молока в день, за которым в магазинах фирмы «Валио» стоят большие очереди. Исчезло из продажи масло. В ресторанах и кафе появились таблички с надписью «Внимание, для вашего удобства просим экономно пользоваться продуктами, особенно сахаром и маслом».
Софья жаловалась на очереди, квартирный кризис и недостаток разменной монеты. Цены затронули и курильщиков, стоимость сигар и папирос постоянно растет. Сестра отметила, что брат очень изменился. Война превратила жизнерадостного шутника Густава в серьезного, часто хмурого человека. Маннергейм много рассказывал сестре о войне, сетовал на ее трудности и лишения, которые изменили его внешность, но не привели к потере чувства собственного достоинства.
Пока генерал лечился в Одессе, его дивизия сражалась в верховьях Днестра, прикрывая отступление русских войск.
В начале июля в связи с отступлением Юго-Западного фронта Ставка Верховного главнокомандования русской армией приказала отвести войска за реку Висла. Это отступление обошлось очень дорого. Потери составили более миллиона человек. Утрачена огромная территория Российской империи, не говоря о Галиции. Отступая, великий князь Николай Николаевич приказал использовать тактику «сожженной земли», чтобы, как в 1812 году, замедлить движение врага. Русский фронт, лишенный боеприпасов, под сильным напором противника отходил, не допуская окружения и пленения корпусов и армий. В начале августа немцы вошли в Варшаву, которую удерживали до конца войны.
В день, когда генерал-майор Маннергейм вновь принял командование 12-й кавалерийской дивизией, все газеты России сообщили, что Николай II вступил в Верховное командование вооруженными силами. Великий князь Николай Николаевич был направлен главнокомандующим на Кавказ. В армии перемена Верховного не вызвала большого впечатления, так как фактическим распорядителем всех вооруженных сил России стал генерал Михаил Алексеев. Это был сутулый человек, с косым взглядом из-под очков в простой металлической оправе, с несколько нервной речью, в которой постоянно слышались повторяющиеся слова. Он производил впечатление скорее профессора, чем крупного военного деятеля. Несмотря на скромный вид, генерал был человеком большого служебного самолюбия. Его характеру не чужда была некоторая излишняя нетерпимость к чужим мнениям, недоверие к работе своих сотрудников и привычка окружать себя безмолвными помощниками.
Осенние операции войск Юго-Западного фронта носили ограниченный характер. Австрийцы отказались от дальнейших попыток наступления в полосе рек Вислы и Буга, перенеся основной удар на города Сарны и Луцк.
Первые дни пребывания в дивизии ушли у генерала на знакомство и изучение груды приказов и директив, которые поступили в штаб во время его отсутствия. Из всех наиболее интересными были два документа. В первом говорилось, что Верховный главнокомандующий разрешил отпуска офицерам действующей армии сроком до двух недель. Однако в кавалерийских полках в отпуск можно было отправлять только по одному офицеру. Другой требовал приостановить награждение штабных офицеров, адъютантов и ординарцев, имеющих три и более награды, независимо от их заслуг.
Вскоре генерал-майор Маннергейм приказом командующего фронтом был временно назначен командиром 2-го кавалерийского корпуса, который получил направление на участок генерала Владимира Май-Маевского. Этот человек вошел в историю Гражданской войны в России как командующий Добровольческой армией в составе Вооруженных сил Юга России и отстраненный от этой должности в 1919 году. Май-Маевский, страдавший частыми и безудержными запоями, умер от разрыва сердца, когда остатки армии генерала Врангеля покидали Севастополь.
Узнав, что части генерала Май-Маевского прорвали фронт врага у селения Гайворонки, Маннергейм вместе с белгородскими уланами и Туркестанской конной батареей выехал к месту прорыва, приказав подтянуть туда остальные части корпуса.
Конная группа Маннергейма продвигалась лесом, испускавшим последние волны теплого аромата. Солдаты ради маскировки украсили себя зеленью, не забыв вплести еще зеленые ветки в хвосты и гривы своих лошадей.
— Ваше превосходительство, — обратился адъютант к генералу, — вы слышите, какие запахи?
— Слышу, — усмехнулся Маннергейм, — пахнет хорошим отступлением.
Вскоре на небе появился немецкий самолет-разведчик, но он, не заметив конницу, прошел стороной.
— Черт знает что! — ругались солдаты. — Это какое-то осиное гнездо, четвертый аэроплан с утра.
Небольшое, но очень живописное селение Гайворонки имело около 30 утопающих в вишневых садах домов. Оно находилось как бы в «мешке», имея с запада и востока большие рощи, занятые врагом.
Генерал Май-Маевский встретил барона на своем командном пункте, в двух километрах от селения. Обсудив ситуацию, генералы решили, что части корпуса Маннергейма двинутся на главные позиции немцев, как только полки Май-Маевского выбьют противника хотя бы из одной рощи. Атаку наметили на два часа дня, к моменту сосредоточения корпуса в южной части селения Гайворонки.
В полдень один из офицеров штаба Май-Маевского пригласил генерал-майора Маннергейма к телефону, но связь неожиданно оборвалась. Пока телефонисты чинили линию, зачищая провода зубами и употребляя винтовочный шомпол в качестве заместителя, генерал продумал тактику наступления своего корпуса.
- Предыдущая
- 36/84
- Следующая
