Элвис Пресли: Реванш Юга - Даншен Себастьян - Страница 48

Одна из фотографий того времени прекрасно отражает отношения, царившие в троице Пресли: Элвис в военной форме и Вернон развалились за столом перед тарелкой с жареной курицей и пакетом молока, а Юрок, стоя, посматривает на них, готовясь подавать десерт. Худая старуха, точно сошедшая с фотографии Уолкера Эванса[8], держит в левой руке тарелку с бисквитами — булочками, будящими ностальгию по старому Югу. Нужно было воссоздать атмосферу Мемфиса в немецком изгнании, когда молоко, перец, пакет крекеров, лежащий на буфете на заднем плане, поступали из магазина военной базы.

Стоило перешагнуть через порог, и американская атмосфера улетучивалась. Заборчик вдоль тротуара Гёте-штрассе был очень слабой защитой от ежедневных набегов фанатов, без колебаний звонивших в дверь и даже бросавших камешки в окна, когда Элвиса не было дома или если он не спешил выходить к своим поклонницам. Пришлось поставить перед домом табличку, сообщавшую фанатам, что раздача автографов происходит ежедневно, но только с 19.30 до 20.00. Обилие писем тоже превратилось в проблему, хотя тысячи посланий, приходивших каждую неделю ефрейтору Пресли, в большинстве своем поступали на базу в Фридберге, которая затем пересылала их полковнику Паркеру в Нэшвилл.

Это постоянное давление усугубляло чувство изоляции, которое уже несколько лет было знакомо Элвису и от которого он надеялся избавиться в Германии. И без того тяжелая атмосфера стала еще тягостнее, когда руководство Ар-си-эй в Нью-Йорке получило письмо с угрозами, в котором говорилось о намерении восточногерманских спецслужб устранить Элвиса. В отличие от Тома Паркера, который не придал этому значения, фирма грамзаписи связалась с ФБР, и ее всемогущий директор Дж. Эдгар Гувер распорядился, чтобы военное начальство 7-й армии приняло необходимые меры.

Каждый раз, чтобы пойти в кино, Элвису приходилось перелезать через забор сада в тихий переулок, где его ждал Ламар Файк на БМВ. В результате он взял привычку сидеть дома, где брал уроки карате и принимал товарищей по армии, в том числе Джо Эспозито, который по возвращении в США станет одним из самых верных его помощников.

В окружении Элвиса произошли перемены: в начале марта ему дали увольнение на несколько дней, и вскоре после того Рыжего Уэста отправили обратно в Мемфис. Певец воспользовался отпуском, чтобы ответить на приглашение актрисы Веры Чеховой, и поехал к ней вместе с Уэстом и Ламаром Файком. Актриса приняла всех троих в доме своих родителей в Мюнхене, сводила их в городское кабаре и на киностудию Гайзельгастайга. Поскольку Уэст в той первой поездке в Баварию отличился грубостью и неотесанностью, в июне Элвис взял с собой Файка и двух однополчан, когда снова поехал в Мюнхен: одна из стриптизерш в его любимом кабаре исполняла свой номер, прикрываясь только одной из «сорокапяток» Пресли. На сей раз Элвису предоставили две недели отпуска, и он продолжил путь, сев на парижский поезд; в отеле «Принц Уэльский» к компании присоединились Жан Абербах и Фредди Бинсток.

Элвису всегда хотелось посетить город Брижит Бардо, которой он всегда открыто восхищался, но актрису больше интересовал Саша Дистель[9], чем король рок-н-ролла, и встреча, которую так ждала пресса, не состоялась. Пребывание в Париже не отличалось обширной культурной программой: любознательность Элвиса ограничилась частыми посещениями «Лидо», «Фоли-Бержер» и «Мулен Руж», танцовщицы этих кабаре оспаривали между собой его благосклонность.

Вернувшись в Мюнхен и Париж семь месяцев спустя, Пресли доказал, что он человек привычки. На сей раз самое яркое воспоминание было связано с вечером, проведенным в гримерке Лины Рено в «Казино де Пари». Певица пригласила для своего спектакля «Парижские удовольствия» квартет «Golden Gate» («Золотые ворота») — пионеров американского негритянского госпела. Элвис целую ночь пел вместе с ними под гитару церковные гимны.

1959 год ознаменовался менее приятным происшествием: в начале весны Вернон попал в аварию на своем «мерседесе». Извещенный жандармерией, Элвис примчался в больницу и там с облегчением узнал, что отец отделался легкими ушибами. Как обычно бывает, поползли мрачные слухи, несколько газет даже сообщили о кончине Элвиса, который, чтобы успокоить умы, часто появлялся на публике, в частности на благотворительных мероприятиях, широко освещавшихся в прессе.

Встречи с пишущей братией были неважным развлечением: Элвис считал дни до возвращения на родину и пытался развеять скуку частыми звонками Аните Вуд в Мемфис. Его повседневная жизнь протекала между военной частью, в которой он служил, и домашним мирком. За исключением периодов учений, день начинался около пяти утра: Ламар Файк отвозил Элвиса на базу, где потом он сам возил на джипе сержанта, командовавшего его взводом. Вернувшись к концу дня на Гёте-штрассе, он для начала раздавал автографы, а потом проводил вечер в компании мимолетных друзей, своей услужливостью напоминавших ему мемфисских.

После кончины матери его зависимость от женщин удесятерилась, так что его любимым времяпрепровождением было принимать у себя девушек и молоденьких женщин, встреченных где попало, если только их не привозили его подручные. Судя по бульварной прессе, освещавшей его пребывание в ФРГ, сначала он заинтересовался шестнадцатилетней немкой по имени Маргит, потом пятнадцатилетней брюнеточкой Зигрид, а еще Джейни Уилбенкс — той самой девочкой, которой он подарил долгий поцелуй перед фотокамерами, когда военный эшелон сделал остановку на вокзале Мемфиса накануне отправки в Германию. Джейни напоминала ему о родном городе, и, когда она приехала к родственникам в Германию, они несколько раз встречались.

Его связь с Элизабет Стефаняк была иного рода. Эта девятнадцатилетняя немка, воспитанная сержантом американской армии, за которого ее мать вышла замуж в конце войны, ворвалась в жизнь Пресли однажды вечером, когда набралась храбрости попросить у него автограф. После нескольких походов в кино на вечерний сеанс солдат Пресли попросил у родителей девушки позволения нанять ее в секретарши, и все время, что ему оставалось пробыть в Германии, она провела в тени певца.

И все же самой примечательной встречей во время пребывания в Германии было знакомство с Присциллой Болье. Будущей миссис Пресли (она станет ею в 1967 году) тогда было четырнадцать лет. Ее отец, летчик морской авиации, погиб осенью 1945 года, когда ей было всего полгода. Мать снова вышла замуж, и Присциллу воспитал капитан Болье: он официально удочерил ее и подарил ей несколько братьев и сестер. В ее семье умели хранить тайны, и Присцилла узнала правду о своем отце совершенно случайно, найдя его фотографию в ящике комода.

Не изменив кардинальным образом ее отношений с родителями, эта находка заставила ее по-иному взглянуть на жизнь и сразу повзрослеть. Раннему созреванию способствовали и новые веяния эпохи, побуждавшей тинейджеров как можно раньше расставаться с детством, подражая поведению взрослых. В 1959 году американские девочки-подростки, поощряемые обществом, которое основывалось в своем развитии на моде, потреблении и рекламе, одевались и красились, как женщины, по образу и подобию куклы Барби, которая появилась в том же году. В то время как другие дети в мире не спешили расстаться с детством, прижимая к груди тряпичных кукол, Барби, придуманная Рут Хандлер, позволила маленьким американкам раньше времени примерить на себя роль взрослой женщины.

В эпоху набоковской «Лолиты» Присцилла Пресли нашла замену отцу с первых же встреч с Элвисом. Знакомство состоялось через посредство американской военной колонии, расселившейся по всем окрестностям Франкфурта: капитан Болье был прикомандирован туда с июля. В Висбадене, появляясь в клубе «Орел» — баре-закусочной, где собирались семьи американских солдат, Присцилла привлекла внимание массовика-затейника, родственника шансонье Тони Беннетта по имени Карри Грант, который предложил представить ее Элвису. Тот с первой же встречи поддался обаянию девочки, выросшей в Техасе и пробудившей в нем ностальгию по родному Югу. «Он сказал мне: „Ты мне очень нравишься, Присцилла. Мне бесконечно по душе твоя свежесть, так приятно поговорить с кем-нибудь оттуда. Если бы ты знала, как мне здесь одиноко“», — рассказывает Присцилла в книге воспоминаний.