Дар Змеи - Кобербёль Лине - Страница 10

• Предыдущая
• 10/70
• Следующая

Давин испытующе посмотрел на нее, словно желая убедиться, не захворала ли она.

— Ну и что же ты хочешь услышать? — спросил он.

— Не знаю, — ответила мама. — Что-нибудь доброе и веселое.

Давин-то и был лучшим рассказчиком в нашей семье наверняка потому, что ему всегда доставалось рассказывать на ночь какую-нибудь историю мне и Мелли, когда мама отсутствовала или у нее не было времени. Однако же я видела, что как раз нынче ему трудно было собраться с мыслями. Но под конец он повел речь о черной вороне, которой захотелось быть белой.

— Жила-была некогда ворона, — начал Давин голосом чуть более глубоким и медленным, нежели обычно. — Она видела, как знатные дамы пудрятся, и вот она надумала: хочу тоже попробовать.

Мелли выглядела уже не так испуганно. Она откусила от своего ломтя хлеба и жевала, слушая Давина.

— Поначалу ворона решила вываляться в пыли, — продолжал Давин, — да пыль не держалась на ее блестящих черных перьях. Полетела она тогда к грязной яме, где жила свинья, да и намазалась глиной, но крылья ее так отяжелели, что летать она не могла и чуть не рухнула в яму, когда свинья на другой бок перевалилась. Ну и смеялись же над ней другие вороны (да и Мелли захохотала тоже), однако же ворона твердо решила быть такой же белой, как знатные дамы. В конце концов она отыскала дорогу к мельнице, влетела туда в окошко и выкупалась в самом большом, какой только нашла, мешке с мукой. А когда летела с мельницы, была она такой же белоперой, как те беловолосые знатные дамы.

— Гляньте-ка на меня! — сказала она другим воронам. — Какое чудо! Какой дивный цвет! Гляньте-ка! Это вам не ваша грубая неухоженная чернота! А…

И вот, задрав вверх клюв, налетела прямо на стену мельницы. Бах и плюх!

Свалилась тут ворона прямо в мельничий пруд. Она отчаянно плескалась и едва спаслась как раз в ту самую минуту, когда старая щука уже подплыла к ней и разинула пасть. А как выбралась ворона на берег, была она такой же чернущей, как всегда, и такой же с тех пор и осталась, — закончил историю Давин.

Я почувствовала себя спокойнее. Я словно сама к себе вернулась. Голова была по-прежнему битком набита вопросами, но щекочущее ощущение во всем теле исчезло.

— Еще одну, — потребовала Мелли. — Давин, расскажи еще одну историю. Ну, о трех белочках!

Давин вопросительно глянул на мать. Она кивнула. И тогда Давин стал рассказывать о трех белочках.

Все было почти так, как в те грозовые ночи, когда мы все, встав с постели и окружив Давина у очага, пили чай с хлебом, пели и рассказывали разные истории, пока гроза не проходила. Но нынче все происходило среди бела дня, а не ночью. И никакой грозы, никакой непогоды не было, а всего-навсего только туман!

И внезапно раздался резкий отрывистый лай. То подавал голос Страшила.

Давин прервал свою историю.

— Рассказывай дальше! — велела мама.

— Но Страшила… Надо же поглядеть!

— Нет! Рассказывай дальше!

Давин открыл было рот, чтобы возразить. Но йогом снова закрыл его. Матушка так крепко стиснула свою кружку с чаем, что косточки на руке совсем побелели. А у Мелли снова задрожала нижняя губка. Лайка вырвалась из объятий Розы и подбежала к двери. Там она и осталась, скаля зубы и тихо и зловеще ворча.

Давин, слегка замешкавшись, продолжил историю о белочках, но зашел не очень далеко. Страшила лаял все яростней и яростней, а затем неистово и дико зарычал, будто готовый драться. Но внезапно лай прекратился. Страшила завыл. Он завизжал, как щенок!

— Нет, теперь я выйду! — крикнул, резко вскочив на ноги, Давин.

Мама схватила его за руку.

— Нет, Давин! — сказала она. — Ты ничем не поможешь! Только сделаешь хуже!

— Что я сделаю хуже? Мама, что такое творится?

Внезапно за дверью все смолкло. Будто весь мир затаил дыхание. Матушка очень быстро и тихо произнесла несколько слов, которые я не поняла. Думаю, на каком-то незнакомом языке. Слова эти прозвучали как молитва. Потом она медленно отставила кружку с чаем и прижала кончики пальцев к вискам так, как она иногда делает, когда у нее болит голова.

Что-то случилось. Мы все это почувствовали. Лайка коротко завыла и стала одной лапкой скрести дверь. Перед закрытыми ставнями на полу появились полоски.

Лучики солнца!

— Туман рассеялся, — сказал Давин. — Могу я выйти?

— Да, — устало ответила мать. — Теперь можешь!

Страшила лежал возле поленницы у овчарни. Один его бок был весь темным от крови. Вся шея, морда и челюсти тоже окровавлены. Когда мы нашли его, он еще дышал. Но не успела мама заняться его ранами, как он вздохнул и его не стало.

Чернокнижник

Я все плакала и плакала. Страшила! Ведь он всегда был с нами. Во всяком случае с тех пор, как я была маленькая. Он стерег нас, когда мамы не было дома. Он был единственным животным, которого мы захватили с собой из Березок, одним-единственным, которого люди Дракана — драконарии — не прогнали или не закололи. Я хорошо знала, что Страшила — пес старый и что скоро придет его время. Но это было нечто другое. Он не просто околел. Кто-то или что-то убило его.

Матушка, смертельно бледная, сидела на земле, держа голову Страшилы на коленях, и снова и снова гладила его затылок, хотя почувствовать это он уже не мог.

— Зачем ему надо было оставаться на дворе? — крикнула я ей. — Почему он не остался в доме с нами?

Мама не ответила.

— Давин, сходи за Калланом! — велела она. — Возьми Кречета и скачи как можно быстрее!

Давин не стал возражать, а сразу же умчался верхом.

Лайка, поджав хвост, на неверных лапах подошла к Страшиле, обнюхала его и заскулила. Роза, обвив ее руками, зарылась лицом в черно-белую шерстку… Счастливая Роза, у нее по-прежнему есть собака, которую можно обнимать! Мелли с белым как мел личиком стояла, глядя на Страшилу. Она даже не заплакала. Может, она еще не понимала до конца, что пес мертв.

Я накачала насосом ведро воды и стала смывать кровь с серого бока Страшилы, сама не ведая, зачем я это делаю. Пожалуй, мне хотелось, чтобы он снова походил на самого себя. Однако же вместо этого только виднее стали его раны. Два длинных разреза вдоль бедер, да еще глубокая рана у самого сердца. Кто-то пырнул его ножом.

Нет! То не был «кто-то». То был он — тот самый чужак. Тот, что сказал: «Я девочке — отец».

— Матушка, кто он? Он мне отец?

— Не больше, чем змея — мать тем яйцам, которые откладывает, — вымолвила мать.

Это, пожалуй, означало «да»!

— А Давину? Мелли?

— Нет! Только тебе!

Только мне…

Только мой отец был змеей! Только мой!

Я смотрела на свои руки. Они были красны от холодной воды и крови. Потом я встала. Я не могла больше сидеть спокойно. Если я не пошевелюсь, то лопну, разорвусь.

— Дина! Оставайся здесь! — испуганно крикнула мать.

Но я не смогла. Я остановилась, лишь добежав до фруктового сада.

Давин был мне не родным братом, а сводным. И Мелли — не родной сестрой, а сводной. Это я могла бы понять и сама. Я всегда отличалась от них. Стоило только глянуть на себя в зеркало. Давин и Мелли были схожи с матерью, и у обоих были точь-в-точь такие же красивые гладкие рыже-каштановые волосы. Только мне одной достались непокорные черные ведьминские волосы! Только мне! Одной!

— Дина! — Мать последовала за мной. — Малышка, сокровище мое, вернись в дом! Не убегай, это опасно!

Я вся дрожала. Внезапно у меня так закружилась голова, что пришлось сесть на землю. Чахлые яблони казались совсем черными, а дневной свет ужасно белым.

— Как зовут его?

— Сецуан!

— Чудное имя!

— Он не здешний. Он родом из Кольмонте.

— Мы ведь тоже оттуда… Ты говорила… Семья Тонерре.

— Да, но… по-другому. Это долгая история. Самое важное не то, кто он есть, а что он есть. Знаешь, что такое чернокнижник?

— Что-то вроде колдуна, волшебника.

Мама покачала головой:

• Предыдущая
• 10/70
• Следующая