Суд волков - Мессадье Жеральд - Страница 42

• Предыдущая
• 42/77
• Следующая

Ночью Жанна почти не спала. Разбудив утром слуг, она велела им сходить к тем, кто сдавал повозки в наем, и попросить придержать одну для нее. Через три часа они вернулись ни с чем: никого не смогли найти. Возможно, эти люди сами уже уехали.

Мысль о том, что придется остаться пленницей в городе, где свирепствует чума, приводила Жанну в трепет. В полдень с соседних колоколен раздался похоронный звон. Набравшись храбрости, она решила сходить на Главный рынок к мяснику, которого знала с тех времен, когда сама еще занималась покупками. У него была повозка. Следовало спешить, пока улицы не заполнились умирающими. Рынок был почти безлюден. Дом мясника наглухо закрыт. Она начала колотить в дверь и кричать:

– Мэтр Шарле, это Жанна де Бовуа!

Он знал ее прежде под этим именем.

На верхних этажах открылись два или три окна, оттуда высунулись головы любопытных. В исступлении она ударила дверь ладонью. Похоронный звон доносился с колокольни Сент-Эсташ, ему вторила колокольня Сен-Мерри.

В конце концов заскрипели засовы, одна из створок большой двери слегка приоткрылась: сквозь щелку Жанна разглядела нос и поймала взгляд – это был мэтр Шарле. Он узнал ее и, явно удивленный, открыл дверь пошире.

– Какой грохот! – воскликнул он. – Я не мог поверить, что это вы, мадам. Что привело вас ко мне? Я не продаю мясо со вчерашнего дня, вы же понимаете! Впрочем, и покупателей нет.

– Мэтр Шарле, сколько вы возьмете, чтобы вывезти из Парижа на повозке моего сына с кормилицей и меня с братом?

Он был изумлен:

– Куда вы хотите ехать?

– В Анжер.

– В Анжер?

Словно она сказала ему: на Луну.

– Но вас в Анжер просто не впустят. Они не впускают людей из чумных городов.

– Мы скажем, что приехали из Ла-Шатра. У меня там усадьба, меня все знают.

– Я не могу наживаться за ваш счет, – сказал он. – Сговоримся на пяти ливрах.

– Семь, если выедем немедленно, мэтр Шарле.

– Вы хотите обогнать смерть? – лукаво спросил он. – Хорошо, постойте здесь, я запрягу лошадей. Делаю это только ради вас.

У Жанны пересохло в горле и запеклись губы. Она слышала, как позвякивает сбруя, стучит копытами лошадь, скрипят кольца навеса. Потом в доме раздался голос мэтра Шарле, который крикнул, что уезжает в Анжер и вернется в конце недели. Наконец он поднял засов, державший вторую створку, и распахнул двери настежь. В ноздри Жанне ударил запах мяса. Она увидела подвешенные на крюках туши, и это зрелище показалось ей зловещим.

Повозка медленно выехала из сарая. Мэтр Шарле тщательно закрыл двери, изнутри кто-то опустил засов. Она заняла место рядом с возницей.

Улицы были почти пусты, проехали только конные стражники: они направлялись галопом к улице Бьевр и едва не сбили простоволосую женщину, которая с воплем выскочила из дома.

Когда повозка остановилась перед особняком Дюмонслен, Жанна спрыгнула на землю и бросилась в дом.

– Быстрее, вы все, я нашла повозку! Мы уезжаем! Жозеф, кормилица, уезжаем прямо сейчас!

Она побежала, перескакивая через две ступеньки, на второй этаж, поспешно швырнула попавшиеся под руку вещи в дорожный кофр, взяла толстый кошель и кинжал. Слуги снесли кофр вниз и поставили на повозку. Увидев их, мэтр Шарле попросил воды; они побежали в дом и принесли ему полную фляжку. Он отпил большой глоток. Слуги снова бросились в дом за сундуками кормилицы и Деодата, а затем, уже сильно запыхавшись, помогли Жозефу вынести и его сундук.

– Запритесь на засов! Не выходите сами и никого не впускайте! – сказала она слугам, выдав им щедрый задаток в счет жалованья.

Не менее ошеломленные, чем она, они опять побежали в дом и вернулись с корзиной, куда положили жареного цыпленка, большой пирог с ветчиной, хлеб, вино, пирожки, оплетенные бутылки с водой и столовый нож.

– Да благословит вас Господь! Да защитит вас Господь! – закричали они, когда повозка тронулась с места.

По пути они встретили процессию босоногих кающихся со свечами в руках, которая направлялась к церкви Сен-Мерри. Кормилица перекрестилась. Жозеф с любопытством смотрел на этих людей, которые, несомненно, считали чуму Божьей карой за грехи города. Но за какие грехи?

До наступления темноты они уже были в Ножане. У городских ворот сонный стражник спросил, откуда они приехали, поскольку был отдан приказ не пропускать никого из Парижа; они ответили, что едут из Дрё. Он пропустил их. Жанна выбрала лучший постоялый двор, и там они плотно поужинали. Жозеф занял отдельную спальню, Жанна оплатила вторую для мэтра Шарле и разместилась в третьей вместе с кормилицей и Деодатом.

Неужели это и есть жизнь? – спрашивала она себя, раздеваясь. Неужели существуешь для того, чтобы спасаться бегством от озверелой солдатни, чумы, горя, охотников на ведьм? И чтобы затем вновь предстать голышом пред очами разгневанного Бога?

Я становлюсь еретичкой, подумала она, засыпая.

На следующий день, в сумерках, они приехали в Анжер. Они вновь плотно поужинали, словно желая убедиться, что живы. Еще через день, в понедельник, она расплатилась с мэтром Шарле и приступила к поискам дома. Как только она найдет его, тут же напишет Франсуа, чтобы приезжал. Он наверняка получил известие о свирепствующей в Париже чуме и, следовательно, поездку туда отложил.

Как только страх перед черной смертью утих, Жанна внезапно осознала присутствие Жозефа. Они вместе осматривали дом, словно семейная пара, которая устраивается на новом месте. И она вдруг заметила рядом с собой – как будто это был незнакомец, явившийся волшебным образом из пустоты, – молодого человека с бесшумной мягкой поступью и отсутствующим взглядом, который, казалось, все время о чем-то размышлял.

Это было все, что осталось у Жанны от Жака. В последовавшие за катастрофой недели он утешал ее, но без всякой назойливости. Просто этот молчаливый юноша всегда был при ней: сидел в соседнем кресле, читал, порой поднимал на нее глаза, предлагал бокал вина или ипокраса, вовлекал ее в разговор, иногда по пустячному поводу, чтобы отвлечь от мрачных, безнадежных мыслей. Часто он развлекал Жанну лаконичными и вызывающими сентенциями:

– Самое тяжкое – это ощущать, что умираешь, хотя знаешь, что живешь.

Или еще:

– Бог, конечно, ростовщик: он заставляет платить за счастье двойную цену.

Жанна даже начала улыбаться.

Когда он решил сопровождать ее в Анжер, она удивилась.

– Разве в вашем обществе я не могу заниматься тем же, что делал бы один в Париже?

Они сняли богатый дом с большим садом. Несколько недель ушло на то, чтобы обставить его и превратить в семейное гнездо. Первым делом Жозеф позаботился о парильне, ибо женатым мужчинам запрещалось ходить в общественные бани из-за царившей там распущенности, а он считался в Анжере женатым. Слугам, жившим в доме, было поручено протапливать парильню с утра, поскольку Жозеф вставал рано и сразу приступал к туалету. Затем он приглашал цирюльника.

Только позднее Жанна оценила значение такого внимания Жозефа к собственной внешности.

Лето распустило свои последние розы, жасмин безумствовал. Деодат избрал сад своим королевством, а кормилица исполняла при нем обязанности регента. Но воцарялся он там лишь во второй половине дня: до обеда Жозеф учил его читать и писать. Жанна подсчитала, что это было ее шестое жилище с того момента, как она покинула Нормандию шестнадцать лет назад. В новом пристанище всегда спрашиваешь себя, не окажется ли оно последним.

Она забыла Париж и не думала больше о судьбе Франции. Людовик XI втихомолку отвоевывал Нормандию, которую недавно уступил брату. Карл Смелый и другие принцы создавали новую лигу. Жанне было все равно, преуспеют они или нет, лишь бы не затевали войн на ее землях.

Жозеф познакомился с седовласым эрудитом, знатоком Аристотеля. Тот был очарован его познаниями и остроумием. Особенно поразил его скептицизм молодого философа по отношению к геоцентризму, иными словами – к представлениям о том, что Солнце обращается вокруг Земли.

• Предыдущая
• 42/77
• Следующая