Золотое руно - Ашар Амеде - Страница 8

• Предыдущая
• 8/39
• Следующая

— Что же, гарем визиря в Грау?

— Конечно. Он выписал его к себе, и теперь эта неверная с помощью какого-то зелья держат его при себе.

— Видно, очень хороша собой?

— Говорят, это гурия исламского рая. В ней все прелесть, она сама грация, само очарование для глаз. Но кто увидит её, умрет: Ахмет ревнует не слабее, чем любит. Дело, конечно, не только в красоте. Держать такого сильного человека при себе — значит, обладать колдовской силой.

— И давно пошла такая любовь?

— Да ещё с зимы. Но пошли нам Аллах, чтобы такое же не случилось с нами и летом.

Монтестрюк не очень был бы опечален, случись это «такое же» и летом, а затем и продлилось бы столько, сколько нужно для подхода французских войск и отрядов из жителей рейнских провинций.

Пока он думал таким образом, в лагере вдруг возникло волнение. Забегали толпы солдат от одной палатки к другой, поднимая их обитателей и криками призывая к бунту. прислушавшись, можно было понять, что они кричат. Им хотелось войны.

Волнение докатилось и до янычар. Они тоже поддержали бунтовщиков, и самые буйные из них вышли, размахивая саблями. Поведение отборного войска воодушевило трусливых, и теперь уже возмущение стало всеобщим. Приливная волна из живых людей достигла шатра визиря.

— Кьюперли! — стоял мощный крик у его входа.

Вскоре из шатра показался сам разъяренный визирь с саблей в руке. Казалось, он сейчас бросится на толпу. Но прошло две-три секунды, и вот уже сабля летит на землю. Визирь знаком подозвал к себе одного из офицеров.

— Иди, — сказал он ему, — объяви моим солдатам, чтобы завтра собрались все за лагерем строем, конница верхом, артиллерия с пушками, все с оружием. И если хоть одного не будет в их рядах после молитвы, я сам отрублю ему голову. Иди и вели им молчать.

Через минуту офицер вышел к бушевавшей, — нет, беснующейся толпе. Ею уже овладела к тому времени какая-то прямо-таки вакханалия. Многие просто впали в бешенство, настолько в них заиграла восточная и южная кровь. Кое-кто уже корчился на земле, рвя на себе одежду. Но когда появился офицер, наступила мертвая тишина. В это трудно было поверить, если бы Югэ сам не был тому свидетелем. Зато воцарившийся порядок позволил ему пробраться в первые ряды. Он посмотрел вокруг. Напряженное ожидание царило на лицах только что бесновавшихся людей.

Приказ визиря был объявлен громким голосом.

— Приказ Кьюперли! Всем идти по местам!

Услыхав страшное имя, толпа затихла. Молча, пряча глаза, люди стали расходиться по палаткам. Утро следующего дня обещало быть интересным. Кругом кишели люди, как в улье пчелы. Солдаты чистили оружие и лошадей, офицеры скакали с приказаниями, роты строились и становились по местам. Армия в разноцветных мундирах являла собой вид исполинского поля живых цветов. Всех пожирала лихорадка нетерпения.

Югэ с Угренком наблюдали с холма за происходящим.

— Смотри же, — сказал Югэ Угренку, — веди себя тихо. Ни одного словечка, ни тем более крика, а не то мы пропали. Впрочем, я думаю, ты это и сам понимаешь.

Мальчик улыбнулся и, проведя ладонью по шее, произнес:

— Понимаю.

И его лицо сделалось серьезным и внимательным.

Но мальчик есть мальчик. Временами серьезность и внимательность исчезали с его лица, которое временами загоралось детским любопытством. Еще бы! Какое зрелище разворачивалось перед ним! Ведь ему впервые приходилось его наблюдать. И ему тогда казалось, что он видит в красочных колоннах воплощение своих детских грез и сказок. В эти минуты Монтестрюк с беспокойством поглядывал на него. Умный мальчик немедленно реагировал на эти взгляды и снова принимал серьезный вид. Но видно было, что усилий это стоило ему немалых.

Как только молитва закончилась, показался Кьюперли в окружении знамен и пашей в блестящих мундирах. Яркое солнце играло отражениями на оружии и драгоценных камнях. При виде своих военачальников турецкое войско заволновалось, как поле спелых колосьев.

Все взоры впились, казалось, в то чудесное видение, которое сопутствовало пышной кавалькаде.

Рядом с Кьюперли, ехавшим шагом на белоснежном жеребце, держа в руках золотые поводья, двигалось… воздушное облако, состоявшее из белого женского покрывала и белого иноходца под ним.

Загудевший было солдатский рой разом притих, и в наступившей тишине слышны были только птички, порхавшие по деревьям.

Доехав до центра полукруга, образованного армией, визирь и белое облако остановились.

Вдруг Ахмет резким движением сорвал покрывало с верхней части облака. Крик изумления пронесся над армией: все увидели незнакомку необыкновенной красоты. Визирь поднял руку, и все замолкло.

— Теперь вы понимаете, почему мы не воюем? — громким голосом произнес Ахмет.

Дикое рычание пронеслось по рядам. Но тут случилось ужасное. В руках визиря сверкнула сабля, и одним взмахом он снес с плеч прелестную головку. Войско охнуло. Ручей алой крови залил покрывало. Одно мгновение тело ещё держалось без движения, затем скатилось на траву к ногам взвившегося на дыбы иноходца.

— Теперь чары рассеяны! — прокричал Ахмет, хладнокровно отирая саблю о гриву коня. Потом привстал на стременах и, описав саблей в воздухе круг, крикнул:

— Нет Бога, кроме Бога, и Магомет — пророк его! А теперь — в Вену!

Новый вопль пронесся по армии, разом у всех сверкнуло оружие, знамена колыхнулись, и вся масса войска двинулась в путь — воевать!

Зрелище захватило Монтестрюка. Что значили армии Европы перед этой страшной силой, объединившей в себе, казалось, весь остальной мир! Он даже почувствовал ужас в душе.

А тем временем турецкая армия разворачивалась и выдвигалась вперед. Во главе её шли полки Евроазии, каждый под командованием своего паши. За ними двигались янычары и африканская легкая кавалерия.

За двенадцатью тысячами янычар шли беспорядочной толпой вспомогательные войска: албанцы, трансильванцы, молдаване и валахи, татары, арабы, крымчане, грузины, туркестанцы, венгры и другие дикие орды. Батальоны шли за батальонами без перерыва, так что лаз уставал следить за ними. Сзади них, впереди и сбоку катились бронзовые пушки турецкой артиллерии — всего до двухсот орудий, все ведомые отличными лошадьми. Следом двигались повозки с ядрами. А за всей этой массой войска шли толпы слуг, невольников, поваров, седельников, кузнецов, мясников, портных и конюхов. Между ними вытягивали шеи двадцать тысяч верблюдов и десять тысяч голов вьючного скота, несших н себе горы провизии.

Когда это шествие закончилось, Югэ протер глаза — голова кружилась, а ему надо было все точно учесть.

— Около ста тридцати тысяч человек, — подумал он. но он ещё не знал конкретных планов Кьюперли.

— Подавай мула, — сказал он Угренку, — едем с Ахметом.

Вечером, в день, когда была убита невольница-гречанка, Югэ сказал Угренку:

— Надо все предвидеть. Меня могут выследить и арестовать, как бы я ни старался быть сверхосторожным. Могут даже узнать меня, мое имя и положение, цель моего пребывания здесь — все возможно. Но в любом случае я не желаю, чтобы тебе досталась моя участь.

— Это почему же? — спросил Угренок.

— Надо, чтобы стало известно — графу де Колиньи в особенности, — что произошло со мной. А это уже будет твое дело.

Монтестрюк вы держал паузу, затем продолжил:

— Запомни: если увидишь, что меня схватили и ведут, следи за мной. Когда я просто свистну, следуй за мной, если ещё и дотронусь до пояса — готовься к отъезду, если дотронусь до головы — значит, я пропал. Тогда беги как можно скорее.

— Хорошо, — ответил Угренок.

Тем временем армия великого визиря подходила к позициям войск Монтекюкюлли. Югэ уже собирался ускользнуть и прямо направиться к графу Колиньи с имеющимися сведениями. Но тут произошло одно событие. Однажды утром, когда он распродавал оставшуюся у нег товарную мелочь, к нему явился человек в зеленом кафтане, в чалме и с бородой. За поясом у него был кинжал. Он подошел и стал прислушиваться к спору Югэ с оценщиком по поводу стоимости товара. Наконец, вперив пронзительный взор в Югэ, он спросил:

• Предыдущая
• 8/39
• Следующая