Дикая Охота - Афанасьев Роман Сергеевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая

Появившийся следом дедок вел под руку еще одну бабульку, в мохнатой, словно взбешенная собака, шапке. Следом, подбадривая их, шел Борода, ведя за собой на буксире свою родственницу. Гриша был на высоте – управлялся с богадельней как настоящий педагог – и ласково, но настойчиво погнал всю компанию к джипу.

Алексей, сунув свой дробовик за спину, в дыру в подкладке, быстро подошел к шумной компании и осторожно взял за локоть Марфу. Обернувшемуся Бороде он кивнул – не мешай. Тот пожал плечами и постарался успокоить проснувшегося от шума Петровича. Кобылин же ловко увлек хрупкую старушку к верстаку, подальше от гомона.

– Баба Марфа, – тихонько сказал он. – Ты же здесь давно живешь?

– Давно, – не стала отпираться старушка, сурово поглядывая на собеседника из-под разросшихся седых бровей. – Всю жизнь, почитай, в энтих краях и провела. И до немцев тута была, и опосля…

– Что ж это за напасть-то? – перебил ее Кобылин. – Что стряслось-то тут?

– Разбушевался, ирод, – буркнула Марфа, отводя взгляд. – А я говорила, ужо я говорила Ильиничне, не доведет нас до добра этот хмырь, ой не доведет!

– Кто? – опешил Кобылин. – Карачун?

– Санька этот, – отозвалась старуха. – Шебутной пацан. Как затеял стройку, я сразу сказала: жди беды!

– А что Санька? – небрежно осведомился Алексей. – Он-то тут при чем?

– А он и разбудил лешего, – просто ответила Марфа, хрустнув длинными худыми пальцами. – Затеял стройку да и разбудил, хрен ему в ухо.

– Лешего?

– Ой, ну не лешего, как его Гриша-то кличет – карачун. Раньше, бывало, зимой баловали его детки-то, студенцы. Те, что бегают нонче по дворам. Как-то давно, до войны еще, соседнюю деревню выморозили, ироды. А потом как купель-то засыпали комуняки, так и забыли все, а я говорила…

– Что за купель? – перебил Кобылин, слыша, как за спиной нарастает шум.

Ему хотелось обернуться, посмотреть, что там происходит, но он боялся спугнуть удачный разговор.

– Дак родничок-то в лесу. Дыра в земле, в ей ключ ледяной. Там леший-то зиму и проводит. Ручеек оттуда течет, потому нашу деревню Родничком и звали. Когда провода тянули, засыпали дыру-то. Едва-едва струйка сочилась. Думала, ушел леший. А он, ирод, поглубже, видать, закопался да заснул. А тут вона как обернулось.

– А Саня тут при чем? – спросил охотник.

– Да он неделю назад туда трубу протянул, к ручейку. Анализацию наладил, значит. Пусть, говорит, все смывает. Раскопал землицу мерзлую, раздолбал все и трубу говняну со своего дома туда спустил. А оно ж теплое от дома гомно-то идет, все и растопило, че он раскопал.

– Во как, – задумчиво произнес Алексей, наконец понимая, куда разговор клонится. – Саня, значит. А что, баб Марфа, студенцы эти, чем их усмирить-то?

– Да ничем, милок. Летают шарики таки светлячие, а ничем их не взять. Пробовали мужики-то наши, не раз. Огня боятся да тепла – да про то я Григорию говорила ужо.

– А что ж делать, бабуль? Как справиться с ними, как Карачуна победить?

– А и выходит, что никак, – старуха покачала головой. – Когда злится он, главное, тепла дождаться. Тогда студенцы спать залягут, до следующей зимы и не высунутся. Они же глупые, как пчелы. Растревожили – летают, ярятся, а поспят – и забудут. Они не люди, обид не помнят.

– А Карачун сам, он что? – жадно спросил охотник. – Каков он?

– А никто и не знает, милок. Сидит он в своей яме да оттуда стужу зимой пускает. Вишь, разбудили его в этом году, и снега тут по колено стоят, хоть и весна. Теперича до самого лета снег таять не будет.

– Значит, сам не показывается, – Кобылин хмыкнул. – А если обратно яму зарыть, что будет?

– А пес его знает, – бросила старуха. – Может, опять уснет, как при комуняках было. Тогда закопали – и помогло. Правда, то летом было. Кажись, летом. Ну точно, летом, тогда еще мы жили на хуторе, а Манька в город подалась, чтоб ее…

– Понял, бабуль, спасибо, – быстро бросил Кобылин. – Ты ступай к Грише. Сейчас прокатимся на машине, уедем подальше от этих мест.

– Куда там, – забормотала старуха. – Куда этой телеге супротив «газика»-то…

Но Кобылин уже не слушал. Развернувшись, он быстрым шагом пошел к джипу, у которого собралась целая толпа. Старики и старухи стояли у открытого багажника, что-то бубнили, но что – не было слышно. Над всем царил голос Сани, что, вернувшись из подвала, обнаружил у себя в гараже всю компанию и накинулся на Бороду.

– Не дам! – орал он, размахивая ружьем, как дирижерской палочкой. – Не дам гробить! И добро не брошу! Не сметь никуда дергать, пока не соберу…

Борода, стоявший перед ним, что-то успокаивающе гудел – тихим, ласковым тоном, каким разговаривают с разозленной собакой, стараясь ее успокоить. Алексей же прибавил шагу – ему не нравилось, что этот тип орет во весь голос, не нравилось, что его шея залилась румянцем до самого стриженого затылка, не нравилось и то, как он машет заряженным оружием. Он чувствовал: еще миг…

Сделав длинный шаг, Кобылин бесшумной тенью вырос позади Санька, легким движением перехватил карабин и одним махом вывернул его из потной руки. Хозяин дома резко обернулся, но Алексей коротко ткнул его прикладом под дых, а когда Саня впечатался в черный борт своего новенького джипа, вскинул карабин и сунул ствол прямо в раскрасневшееся лицо хозяина машины.

– Сучара, – прохрипел Саня, пытаясь оттолкнуться от борта. – Да я тебя…

– Заткнись, – резко бросил Кобылин, вдавливая ствол в щеку парня, да так, что его голову прижало к стеклу. – Замолкни, быстро.

Саня что-то прохрипел, но Кобылин глянул на него поверх ствола – холодно, остро, как смотрел обычно на нечисть во время охоты, прежде чем спустить курок. И хозяин дома, поймав этот взгляд, подавился очередным проклятием. Даже старичье, пытавшееся участвовать в сваре, испуганно примолкло, почуяв неладное.

– Леха, Леха, – тихо позвал встревожившийся Григорий, прекрасно знавший своего друга. – Не спеши.

– Смотри на меня, – резко выдохнул Кобылин. – На меня смотри!

Саня, скосив глаза, с тревогой глянул в белое, заострившееся лицо охотника, что в мгновение ока из простецкого паренька превратился в серийного убийцу.

– Больше ни слова, – сказал ему Кобылин. – Ты права голоса не имеешь. Делаешь что скажут, и быстро, если хочешь выйти из этого дома живым.

– Лех, – позвал Борода. – Ты уж это…

– Знаешь, что он сделал? – бросил Кобылин. – Он в прямом смысле насрал в спальню местного Деда Мороза. А тот, понимаешь ли, обиделся немного. И взялся убивать всех, до кого дотянутся его долбаные снежинки-снегурочки.

– Вот зараза, – тихо крякнул Гриша.

– Именно, – выдохнул охотник. – Слушай меня, парень. Из-за тебя умерло как минимум десять человек, а все мы теперь в глубокой ледяной жопе.

– Я не знал, – сдавленно булькнул враз побледневший Саня. – Не хотел…

– Знаю, – отрубил Кобылин. – Сейчас мы с Гришей возьмемся за нашу работу и будем вытаскивать отсюда народ. Тебя мы тоже вытащим, хотя, на мой взгляд… Ладно, не важно. Мы будем рисковать жизнью, чтобы хоть немножко исправить твою ошибку. И ты, если не дурак, дашь нам сделать нашу работу, а сам будешь быстро и без лишних слов выполнять все, что мы тебе скажем. Тогда, возможно, ты выберешься из этого ледяного ада живым. Понял?

– Да я это, – всхлипнул Саня. – Этого…

– Не слышу! – бросил охотник, дернув карабином.

– Понял! – отчаянно крикнул парень, и его уши снова зарделись. – Ну не знал я, мужики, честно ведь не знал! Я же не нарочно!

Старики тут же загудели, подтверждая, что, мол, никто правда не знал, а Саня, он парень-то ничего, соседям помогает, вот давеча, например…

– Тихо, – бросил Кобылин, опуская карабин.

Санек осторожно отодвинулся в сторонку, не сводя испуганного взгляда с охотника. Старичье же загудело еще громче, и Борода что-то сказал Петровичу, а тот ему ответил…

– Тихо, вашу мать! – гаркнул со всей силы Кобылин.

В наступившей тишине что-то торопливо забормотал Петрович, но Григорий схватил его за плечо, и старик умолк. И только тогда, когда в огромном зале повисла звенящая тишина, стало слышно, как где-то далеко, наверху, что-то тихо потрескивает. Тихо-тихо – как дерево в лесу, схваченное крепким морозцем.

• Предыдущая
• 23/24
• Следующая