Плащ и шпага - Ашар Амеде - Страница 56
- Предыдущая
- 56/64
- Следующая
— Ах, Брискетта! Милая Брискетта! — вздохнул Югэ.
— Да! Да! Ваши губы произносят мое имя, изменник, а сердце шепчет другое!
— Если я опять с ней не увижусь, я буду несчастнейшим из людей! Это не простая смертная, Брискетта, это — волшебница.
— Да, это — фаворитка, знаю… а это все равно… но, — продолжала она с лукавой улыбкой, — успокойтесь, вы опять его увидите.
— Ты обещаешь?
— Клянусь.
— Ты восхитительна, Брискетта!
— Да… разве рикошетом.
— Отчего ты не говоришь мне больше, Брискетта?
— Всему свое время: теперь на вас как будто отражается королевское величие, знакомое вам величие, которое вас так тревожило. Но все вернется, граф.
Они дошли до таинственной калитки. На улице ожидала карета, ни одного прохожего не было видно. Брискетта остановилась на пороге и, поклонившись графу де Монтестрюку, сказала вполголоса:
— Ее сиятельство обергофмейстерина желает видеть вашу милость сегодня, у неё на большом выходе.
— Я буду счастлив исполнить желание графини, — отвечал Югэ тем же тоном и бросился в карету, лошади поскакали галопом.
Через час он вошел к графу де Колиньи, который только что встал с постели и, поклонившись ему с глубочайшим почтением, сказал:
— Позвольте мне, граф, первым поздравить главнокомандующего армией, посылаемой его величеством королем французским на помощь его величеству императору германскому.
— Что ты говоришь? — вскричал Колиньи. Откуда ты это знаешь? Кто тебе сказал?
— Особа, которая должна знать это раньше всех, потому что она сама иногда внушает волю, которая повелевает свыше.
— Маркиза де Лавальер?
— Э, нет!
— Значит, графиня де Суассон?
— Она самая.
— Обними меня, друг Югэ! Да! Ты платишь сторицей за услугу, которую я оказал тебе.
— Так всегда поступаем мы, Монтестрюки, по примеру, показанному нам блаженной памяти королем Генрихом V.
Он вздохнул и продолжал печально:
— Только мне было очень трудно добиться этого блестящего результата.
— Как это?
— Увы! Измена! Я должен был выбирать между любимым другом и обожаемой неблагодарною. Я обманул её, чтобы услужить ему!
— Ну! — сказал Колиньи, улыбаясь, — Если бы бросился на какую-нибудь актрису из Бургонского отеля или на гризетку, шуршащую юбками на королевской площади, то на тебя могли бы ещё сердиться, но ты метил высоко и за успех тебя, поверь мне, помилуют.
Сказав это, он сел к столу, придвинул лист бумаги, обмакнул перо в чернила и твердой рукой быстро написал следующее письмо:
"Графиня!
Дворянин, имевший когда то честь быть вам представленным, назначен главнокомандующим армией, посылаемой королем на помощь своему брату, императору германскому, которому грозит нашествие турок на его владения.
Он постарается устроить, чтобы граф де Шарполь, ваш сын, за присылку которого он так искренне вам благодарен, отправился с ним, разделяя опасность и славу этой далекой экспедиции.
Будьте уверены, графиня, что он доставит ему случай придать своей храбростью новый блеск славному имени, наследованному от предков. Это лучшее средство доказать ему мою благодарность за доказанную им преданность мне и мое уважение к носимому им имени.
Куда бы я ни пошел, он пойдет со мной. От вас, графиня, он научился быть хорошим дворянином, от меня научится быть хорошим солдатом. Остальное — в руках божьих.
Позвольте мне сложить к вашим ногам уверение в глубочайшем уважении и позвольте надеяться, что в молитвах ваших к Богу вы присоедините иногда к имени вашего сына ещё имя
Жана де Колиньи"
Он обратился к Югэ со слезами на глазах и сказал ему:
— Я написал вашей уважаемой матушке, прочтите.
— Так вы её знали? — спросил Югэ, поцеловав место, где написано было имя графини.
— Да, и всегда сожалел, что судьба не допустила ей называться Луизой де Колиньи.
Он открыл объятия, Югэ бросился к нему и они долго прижимали друг друга к груди. Потом, возвратив вдруг лицу своему, расстроенному сильным волнением, выражение мужественной твердости, Колиньи позвонил и, запечатав письмо, приказал вошедшему лакею:
— Вели сейчас же кому-нибудь сесть верхом и отвезти это письмо графине де Шарполь в замок Тестеру, между Лектуром и Ошем, в Арманьяке. Ступай!
Лакей вышел. Овладев собой, граф де Колиньи надел перевязь со шпагой и громким голосом сказал Югэ:
— Теперь графиня де Монтестрюк извещена о нашем походе и нам остается обоим, тебе и мне, думать только об исполнении нашего долга. И если нам суждено умереть, то умрем со шпагой наголо, лицом к врагу и с твердым духом, как следует христианам, бьющимся с неверными!
Слух о назначении графа де Колиньи распространился с быстротой молнии. Когда Югэ появился в Лувре, там только и было разговору, что об этой новости. Сторонники герцога де Лафойяда злились ужасно. Все спрашивали себя, каким волшебным влиянием одержана была такая блистательная победа в кокой-нибудь час времени? Расспрашивали Монтестрюка, зная о его отношению к счастливому избраннику, но он притворился тоже удивленным.
На игре у короля он встретил графиню де Суассон, которая улыбнулась ему, пока он кланялся, и спросила:
— Довольны ли вы, граф, изумительной новостью, о которой вы, вероятно, уже слышали?
— Кто же может быть ею более доволен, чем я? Теперь мне не остается желать ничего больше.
Она сделала кокетливую мину и, играя веером, спросила:
— Уверены ли вы в этом? Я думаю, что и вы тоже хотите участвовать в этой экспедиции, в которую стремится попасть все дворянство?
— Да, графиня, и я брошусь в неё первым, если получу разрешение короля. Мне оказали милость и я хочу заслужить её готовностью пользоваться всяким случаем, чтобы служить его величеству. Я сделаю все, чтобы не лишиться высочайшего благоволения.
Графиня де Суассон ещё раз улыбнулась.
— Если вы так сильно этого желаете, граф, то можете рассчитывать и на мое содействие, чтобы ваше желание осуществилось.
Графиня де Суассон не преувеличивала, говоря, что все дворянство Франции стремилось участвовать в венгерском походе. С некоторых пор все, что было при дворе и в армии молодого и блестящего, страшно волновалось, чтобы добиться разрешения отправиться на войну волонтерами. Когда экспедиция была окончательно решена и объявлена официально, порох вспыхнул. Все бредили только войной только в странах незнакомых, войной, обещавшей возобновление рыцарских романов. Графа де Лувуа осадили со всех сторон просьбами. Во Франции ожил дух, водивший некогда Готфрида бульонского в Палестину.
Не было больше ни дел, ни интриг, ни любви: мечтой всех стал венгерский поход, война с турками. Кто надеялся уехать — был в восторге, кто боялся остаться во Франции — в отчаянии. Можно было подумать, что дело идет о спасении монархии. Опасности такого дальнего похода никого не пугали, этой храброй молодежи важно было заслужить себе славу и честь.
Все знали сверх того, что король занимался с особенным благоволением поездкой в Венгрию: так называли на языке придворных экспедицию, ради которой император Леопольд, доведенный до крайности, должен был смирить свою гордость и прислать в Париж посольство с графом Строцци во главе. Для приема его король использовал все пышность, которую так любил уже и к которой впоследствии так сильно привык. Он хотел, и это все знали, выступить в этот поход, как король Франции, а не как граф эльзасский. Этого довольно было, чтобы воспламенить мужество всего французского дворянства поголовно.
Как только назначение графа де Колиньи было объявлено, Югэ один из первых явился к королю с просьбой о разрешении идти с армией, получившей приказание собраться в Меце.
— Я имею неоцененную честь, — сказал он, — состоять в свите вашего величества и смею надеяться на первый представляющийся случай доказать моему государю ревность мою в его службе. Все честолюбие мое состоит в том, чтобы стать среди тех, кто хочет сражаться во славу его королевского имени!
- Предыдущая
- 56/64
- Следующая
