Плащ и шпага - Ашар Амеде - Страница 20

• Предыдущая
• 20/64
• Следующая

Мысль, что такой красавец, да ещё и граф, сделает такую безумную выходку, да ещё и ради неё одной, приводила её в восторг. Она думала, как станут сердиться солидные дамы и ревновать подруги. Из уст её так и летели веселые песни. Когда она шла по улице — легкая, проворная, нарядная, то её походка, живой взгляд, светлая улыбка так и говорили, казалось:

— Никого во всем Оше так не обожают, как меня!

Однако она вздрагивала каждый раз, когда вспоминала, какой опасности подвергается граф Монтестрюк из-за любви к ней. Что, если он на самом деле разобьется при этой безумной попытке?

Накануне назначенного дня она пошла к осыпи на улице Шайло и остановилась на вершине самой большой. Взглянув на эту кручу, падавшую к берегу Жера, будто каменная лестница, она вздрогнула. Ведь только от того, что она ни разу не видела эту кручу, она и могла потребовать, чтобы Югэ спустился по ней верхом. Где же тут лошади поставить ногу на этом обрыве, усеянном гладкими, будто отполированными голышами? Тут всякий сломает себе шею. Рассказ об испанце, очевидно, басня. Она прошла вдоль домов, высокие стены которых только подчеркивали крутизну склонов на этой улице, являвшейся достопримечательностью Оша, показываемой всем проезжим.

Как он заберется сюда на лошади, он живой не выйдет… И я сама…

Брискетта побледнела и вернулась домой с твердым решением снять с графа его обещание.

Между тем затея эта наделала шуму; рассказывал о ней маркиз, похвалялась и Брискетта своим приятельницам, и слух быстро разошелся по городу и предместьям, возбудив всеобщее любопытство. Все хотели быть на этом представлении, и, когда наступила Пасха, с утра все, кто только мог двигаться, в городе и окрестностях, пошли к тому месту, куда Монтестрюк поклялся явиться в назначенный час и, как думали многие, все же не явится.

День был праздничный. Солнце блистало в безоблачном небе. Скоро на площади перед собором собралась несметная толпа. Временами поднимался сильный шум; охотники держали пари. Каждый раз, когда показывался вдали верховой, эта масса народа волновалась, как море от ветра.

Дамы поместились на своих балконах, что видеть, как приедет Югэ.

— Если он приедет, то он просто сумасшедший! — говорили люди рассудительные.

— Нет, он влюблен, наверняка приедет! — говорили другие.

— Дайте дорогу! — крикнул один насмешник, расталкивая толпу. — Сумасшествие — вещь священная!

При первом ударе колокола в полдень все головы повернулись к въезду на площадь. При двенадцатом — показался граф де Монтестрюк на своем испанском жеребце, а за ним Коклико и Кадур.

Маркиз де Сент-Эллис, уже с четверть часа постукивавший ногой от нетерпения, подъехал к Югэ и обнял его, потом он сошел с коня, чтобы осмотреть своими глазами, все ли ладно: узда, удила цепочка у мундштука, подпруга. Брискетта, едва удерживаясь от слез, пробилась через толпу и, положив ручку на шею Овсяной Соломинки, который бил копытом от нетерпения, сказала графу:

— Я была не права, бросьте эту затею, пожалуйста.

Югэ покачал головой. Брискетта поднялась на цыпочки и, схватив Югэ за руку, шепнула:

— Останьтесь, кто знает! Может быть мое окно откроется и само собой!

— Нет, Брискетта! Что бы вы сами подумали о человеке, который принял бы благодарность, не сдержав слова?

— А если сама освобождаю вас от вашего обещания? Если я вам скажу, что умираю от страха? Что у меня сердце разрывается на части?

— Я в восторге, милая Брискетта. Все это мне доказывает, что я завоевал сердце прежде, чем выиграл пари. К несчастью, я не в силах отказаться от раз данного мною слова. Я дал его самому себе и не хочу, чтобы весь этот собравшийся здесь народ имел право сказать когда-нибудь, что граф де Монтестрюк — трепло.

Брискетта отняла руку и, чувствуя, что слезы душат ею, спрятала лицо в мантилью.

Югэ поправился в седле и поехал к большой осыпи в сопровождении целой толпы. Дамы махали ему платками со своих балконов.

Сент-Эллис в раздумье ехал рядом с Югэ.

Доехав до того места, откуда надо было начать спуск, Югэ остановился на минуту и взглянул вниз на дно этого обрыва, будто вырубленного великаном между двумя рядами домов. Конь вытянул шею, поднял уши и фыркнул, взглянув тоже в эту пропасть.

Фиговые деревья, освещенные солнцем, простирали там и сям свои ветки с блестящими листьями через стены дворов и бросали движущиеся тени на стены соседних домов. У раскрытых окон теснились смотрящие вниз люди.

Маркиз взглянул на осыпь через голову своего коня, который встал над самым обрывом, как вкопанный.

— Гм, — промычал он, — эта прогулка могла считаться одним из двенадцати подвигов Геркулеса!

И, дотронувшись до руки Югэ, спросил его:

— Ты твердо решился? Подумай, ведь тут ситуация не в твоих руках — все зависит от коня… Или от первого камня, который попадется ему под ногу!

Вместо ответа Югэ поклонился толпе и тронул поводья. Жеребец отступил назад, перебрал ногами и взвился на дыбы. Югэ дал шпоры, конь фыркнул и нерешительно вступил на скользкие камни спуска. Настало мертвое молчанье. Теперь Югэ, если бы и захотел, уже не мог вернуться назад.

Такая же точно толпа, какая была наверху, собралась и внизу, на берегу реки. Сверху был виден только круп лошади, снизу — только грудь. Она как будто висела в воздухе. Каждый шаг, который она пробовала делать вниз по обрыву, заставлял всех невольно вздрагивать. Она продвигалась медленно, со страхом, выставив уши вперед, раздув ноздри. Прежде чем ступить, она тщательно ощупывала копытами малейшие щели между голышами. Иногда все четыре подковы скользили разом, конь садился на круп и сползал вниз по круче. На половине спуска нога попала на камень, конь споткнулся, и уж всем показалось, что человек с лошадью вот-вот оборвутся в страшную пропасть. Раздался крик ужаса, но он отчаянным прыжком выправил положение.

— Как страшно! — вскрикнул Коклико, — я уж думал, что все кончено!

— Этого не было написано в книге судеб, — ответил Кадур.

Маркиз просто не дышал. Он впился глазами в Югэ и следил за малейшими его движениями; его ловкость и хладнокровие были поистине изумительны.

— И подумаешь, что я чуть-чуть не раскроил голову этому молодцу, — шептал он, — хорошо, что я был тогда так неловок.

Перед Югэ и Овсяной Соломинкой оставалось каких-нибудь десять шагов до низу. Югэ дал шпоры коню и одним скачком, собрав ноги, жеребец спрыгнул на ровную землю. Раздались восклицания, все платки и шляпы взлетели вверх. Маркиз, смахнув слезы, бросился вперед и упал в объятия Югэ.

— Уф, довольно и одного раза, больше уж не надо повторять столь рискованный трюк!

Югэ не слушал его, оглядываясь по сторонам.

— Да, Брискетта! — вспомнил и маркиз. — Смотри, вот она!

И он рукой указал на Брискетту, бледную, уничтоженную, опустившуюся у подножия старого креста. Целая стена зрителей отделяла их друг от друга. Возгласы восторга поразили бедную девушку и, объятая ужасом, думая, что случилось несчастье, она вскочила на ноги, увидела Югэ, вскрикнула и, шатаясь, прислонилась опять к кресту. Югэ хотел броситься к ней, но она поспешно опустила вуаль на лицо и исчезла в толпе.

Жизнь Брискетты была весела, как песенка, сердце светло и легко, как ручеек. Югэ обожал её, Брискетта тоже его любила, но между ними была заметная разница. Однако девушка вполне отдавалась очарованию любви, с помощью, впрочем, веселого мая месяца, и если Югэ не уставал скакать между Тестерой и Вербовой улицей, она тоже не уставала дожидаться его у себя на балконе. Агриппа только потирал руки.

Один разве Овсяная Соломинка и мог бы пожаловаться.

Иногда, бегая по городу за покупками, или просто, чтобы погулять на солнышке, Брискетта удивлялась такому постоянству Югэ — ежедневно скакать к ней, несмотря ни на ветер, ни на дождь, лишь бы только увидеть её — и спрашивала себя, надолго ли хватит такой любви. Ей сильно хотелось разъяснить себе этот вопрос, и однажды утром, между двумя поцелуями, когда облака уже розовели на востоке, она вдруг спросила Югэ:

• Предыдущая
• 20/64
• Следующая