Дети Эдгара По - Страуб Питер - Страница 1

• 1/140
• Следующая

Я бы мог сказать: Келли Линк создала мир, а потом оказалось, что он был всегда. Или: Джон Краули размышлял о вероятности существования великой возможности, и оказалось, что она всегда была рядом, стоило только руку протянуть. Нечто подобное может быть сказано о любом из представленных в этой книге превосходных авторов — а в эту категорию попадают все, от Дэна Чаона до Розалинд Палермо Стивенс. Каждый из них либо своим умом, либо с подсказки среды дошёл до понимания того, что жанровая проза — в особенности если речь идёт о сродных жанрах фэнтези и хоррора — ни в коем случае не требует строго ограниченного, формульного подхода, а, напротив, самым естественным образом воспринимает методику и задачи более широкого контекста, то есть просто литературы. Однако профессиональные критики в большинстве своём охраняют устоявшиеся категории, которые упрощают их задачи. Так, столкнувшись с работой, которая бесспорно связана с жанром научной фантастики или хоррора (хотя как именно связана — сказать сложно) и в то же время обладает неоспоримыми литературными достоинствами, любой критик из этой породы тут же прибегнет к старой, как мир, уловке — выразит своё восхищение, заявив, что произведение выходит за границы жанра.

Однако пора назвать вещи своими именами. Считать основным достоинством книги то, что она выходит за пределы жанра, — всё равно что называть безупречного афроамериканского джентльмена вроде Джона Коньерса или Дэнзела Вашингтона[1] честью для своей расы; а ведь именно так и поступали некоторое время назад многие люди, подразумевая тем самым, что расе, о которой идёт речь, многого недостаёт. (Хотелось бы мне услышать, как на званом обеде ведущий, представляя публику, скажет, что какой-нибудь сребровласый белый англосаксонский протестант делает честь своей расе.)

Так, если говорить о тех играх, в которые играю я, то мне раз шесть прямо или косвенно говорили, что я делаю честь моей расе, и в половине случаев я был настолько туп, что чувствовал себя польщённым. Сегодня издатели вовсю торгуют продуктом, который они радостно величают «литературой ужасов», хотя, когда я начинал, «ужастики» повсеместно считались дрянными, глубоко антилитературными и грязными задворками этой самой литературы. Их основными читателями были тогда мальчики-подростки и прочие дегенераты. Правда, По как-то прокрался в канон, — наверное, это бодлеровские переводы обманули французов, и те сочли его приличным писателем[2]; намёки на сверхъестественное и его отзвуки переполняют прозу Готорна; Генри Джеймс написал «Поворот винта» и «Весёлый уголок», а также другие страшные истории и рассказы о привидениях; множество восхитительных рассказов о привидениях написала Эдит Уортон. Все эти люди важны для меня настолько, что в своём романе «Рассказ с привидениями» (1979) я не только дал главным героям имена Джеймс и Готорн, но и включил в первую его часть то, что сам назвал «обдолбанным» «Поворотом винта»; однако все эти авторы принадлежат прошлому и, следовательно, для современных критиков безопасны. В конце семидесятых хоррор вовсе не вызывал воспоминания о хозяине Лэм-хауза в городе Рай[3]. Вместо этого в голову приходили мысли о дешёвых изданиях в мягких обложках с изображениями сломанных кукол, отрубленных голов или минималистических губок с каплей крови в уголке.

(Когда на славной шумной лондонской вечеринке году в 77-м я пожаловался как раз на такую истекающую кровью отсечённую голову на обложке моей последней книги, издатель сказал: «Питер, да эта книга не для таких, как вы». Ошарашенный, я ничего не ответил и двинулся в бар.)

Безвкусные обложки дешёвых изданий отражали вполне конкретный подход: когда новая жанровая категория обрела популярность, рынок принялись забивать книгами, чьи авторы и не думали выходить за его пределы, — из-за чего в конце восьмидесятых хоррор размыл жанровые берега и наводнил полки сетевых магазинов зловредными сиротами, привидениями в кирпичных многоэтажках, на фермах и даже в вагонах метро, древними проклятиями, тварями в бинтах, злобными младенцами, весёлыми зомби, наци-вампирами — «подводными кровососущими нацистскими черепахами-лесбиянками», как пошутил мой ныне покойный друг, Майкл Макдауэлл[4] во время работы жюри «хоррорного» конвента на Род-Айленде. В начале девяностых, будучи почётным гостем Всемирного конвента хоррора в Нью-Йорке, я сказал в своей речи, что мир приходит в упадок и нынешний хоррор — это дом, из которого сбежали все привидения.

После этого заявления многие молодые авторы так и ели меня глазами на вечеринке, ведь они явно считали, что их буффонады с деревенскими зомби или несовершеннолетними вампирами в один прекрасный день обеспечат им места в списках бестселлеров или хотя бы рядом с ними, в окрестностях любимых ими книг В. К. Эндрюс, Энн Райс, Стивена Кинга, Дина Кунца и немногих других. Но этого не произошло. Никто из тогдашних двадцати-тридцатилетних, замышлявших кинго- или кунцеубийство, пока упитанная жертва несла с трибуны изысканную чушь насчёт Эмерсона и «всего живого, что сверкает и переливается»[5] (или как-то в этом роде; у него как раз был эмерсоновский период), так и не попал ни в какие списки, напротив, за прошедший десяток лет многие из них совсем пропали из вида.

Что лишь подтверждает мою правоту. Творчество и списки бестселлеров — вещи не взаимосвязанные, зато время склонно соглашаться с утверждением, что талантливые книги остаются, а не слишком талантливые исчезают. Кто сегодня читает Кена Юло, Роберта Мараско или Фрэнка де Фелиту, — возьмём трёх лучших из тех, кто прогремел с книгами, которые нынешнему читателю покажутся, мягко говоря, несколько претенциозными?

Однако я не учёл одного — того, что в последующие десять-пятнадцать лет появится немало авторов фэнтези, фантастики и хоррора, подобных Келли Линк, М. Рикерт, Грэму Джойсу, Элизабет Хэнд, — больше похожих друг на друга и на вечных тёмных лошадок Джона Краули и Джонатана Кэрролла, чем на тех писателей, которые, казалось, исчерпали возможности жанра. Эти авторы принадлежат двум мирам сразу: жанру и литературе вообще. Когда Брэдфорд Морроу[6] предложил мне стать приглашённым редактором журнала «Схождения 39: Фабулисты новой волны»[7] (2002), я согласился не раздумывая, поскольку считал, что этот уважаемый, умный и отважный журнал станет подходящей площадкой для авторов, которые в большинстве своём (если не все без исключения) не известны его постоянным читателям. Польза от такой встречи должна была, по моему мнению, стать обоюдной. Так оно, насколько я могу судить, и вышло: о том выпуске журнала много писали, его хвалили и неоднократно переиздавали. А ещё он вызвал к жизни несколько подобных антологий, составители которых преследовали ту же самую цель.

Эта книга во многом является продолжением «Фабулистов новой волны», причём, составляя её, я располагал достаточной свободой, чтобы включить в неё потрясающих «литературных» писателей из числа тех, кто в нынешней более свободной атмосфере с лёгкостью открывает своего внутреннего По или, иначе говоря, не испытывает никаких проблем от того, что многими сильными сторонами и прозрениями своей прозы они обязаны её глубинной связи с хоррором и фантастикой. (По причинам, связанным исключительно с объёмом, в этот сборник не вошли работы Майкла Чабона и Джонатана Летема, хотя мне очень хотелось их включить, поскольку они принадлежат к той же когорте.) На мой взгляд, такое соединение жанровой и нежанровой литературы можно лишь приветствовать, ибо оно стирает границы и размывает различия, придуманные, как иногда кажется, исключительно для того, чтобы каждый сверчок знал свой шесток.

• 1/140
• Следующая