Выбери любимый жанр

Васек Трубачев и его товарищи (книга 3) - Осеева Валентина Александровна - Страница 43

Изменить размер шрифта:

Дверь скрипнула. Иван Васильевич осторожно просунул руку с горячим чайником и на цыпочках подошел к столу.

— Чайку согрел. Мокро на дворе. Придет Леонид Тимофеевич — выпьет чашечку…

Он поставил чайник на стол, закутал его мохнатым полотенцем; оглянулся на Елену Александровну:

— А вы что же сиротинкой такой сидите?

— Леонида Тимофеевича жду, — вздохнула Елена Александровна.

— Да уж пора бы ему! Но только дело у него такое деликатное — пока уговоришь да разговоришь…

— Добряк он у вас! — сердито бросила Елена Александровна.

— Да, знаменитый человек. Он с ними умеет, это что и говорить, — приняв ее слова за похвалу, охотно сказал Грозный. — Это уж он специалист. И к каждому ребенку подход найдет, и к каждой мамаше, и к вам вот, учителям, тоже умеет приноровиться. Настойчивый и, где надо, не обидевши, на своем поставит. Сурьезный, что и говорить, одно слово — директор!

Елена Александровна спустила на пол ноги, пригладила волосы.

Поговорив о своем директоре, Иван Васильевич ушел. Дождь все еще брызгал в окна, мелкий, докучный, унылый.

Наконец на улице показалась знакомая фигура. Леонид Тимофеевич быстрыми шагами прошел по двору, раскрытый зонтик над его головой кренился то вправо, то влево, по спицам за воротник пальто стекали струйки воды.

Елена Александровна вскочила и, по недавней школьной привычке прыгая через две ступеньки, побежала вниз по лестнице. Вместе с Иваном Васильевичем они сняли с директора мокрое пальто.

— А я и не промок вовсе! — весело заявил он, вытирая платком шею.

В учительской Леонид Тимофеевич не спеша достал из ящика стола блокнот, что-то записал в нем для памяти и, встретив нетерпеливый взгляд Елены Александровны, сказал:

— Ну вот… С матерью Нюры Синицыной, я думаю, все понемногу уладится, мы ее включим в наш будущий родительский комитет и будем, так сказать, держать ее под своим наблюдением. В этом нам помогут другие матери.

— Она согласилась? — недоверчиво спросила Елена Александровна.

Леонид Тимофеевич кивнул головой.

— Она не уверена в своих силах. Ну, знаете, всегда сидела дома, за спиной мужа, непривычка. Но постепенно она войдет в работу коллектива, в интересы школы… Это часто бывает так… — Он задумчиво постучал по столу пальцами. — Меня сейчас беспокоит другое. Видите ли, Синицына — человек неуравновешенный, а с такими людьми часто случается, что, будучи раздражены одним поводом, они кричат совершенно о другом. Но вот во время разговора я и выяснил, что мы все же виноваты.

Елена Александровна сухо улыбнулась.

«Так и я думала», — говорил ее взгляд. Но директор не обратил на это внимания.

— Да, мы все же виноваты, а в какой мере — это скоро выяснится. Дело в том, что, пока мы тут строились и хлопотали, радуясь, что ребята принимают во всем этом деятельное участие, Трубачев и его товарищи старались догнать свой класс. Когда я приехал, девочки мне сказали, что зимой они хорошо занимались, и я подумал, что они просто повторяли пройденное, тем более что никто из них не пришел ко мне поговорить, посоветоваться. И знаете, Елена Александровна, только несколько дней назад, на собрании, мы с вами призадумались над странным заявлением Трубачева и собирались выяснить, насколько оно серьезно. А вот мать Нюры Синицыной уже давно тревожится за свою дочь: где она пропадает, как и когда она занимается, почему ее нет дома ни утром, ни вечером и каким образом при всей этой нагрузке она попадет в шестой класс, с кем проходит она курс пятого класса. Все это естественные вопросы для матери, и я вполне уяснил себе, в чем дело.

Елена Александровна слушала директора с большим вниманием.

— Да, но если они действительно занимаются… — неуверенно начала она.

Но Леонид Тимофеевич перебил ее:

— Занимаются ли? И сколько времени у них остается на занятия? Ведь знай мы об этом раньше, ни о какой их работе на стройке не было бы и речи. А теперь будет большим огорчением для этих ребят, если оттого, что взрослые вовремя не помогли в учебе, они сядут в пятый класс!

Елена Александровна вспомнила собрание, побледневшее лицо Трубачева и его уверенный голос… Она заволновалась.

— Они не сядут, они уже чувствуют себя шестиклассниками! Я думаю, что они усердно готовятся сейчас. И хотя я поставила их в списки пятого класса, но ведь это только до осени. Совершенно невозможно считать их второгодниками!

— А кем их считать — шестиклассниками или пятиклассниками, — нам станет ясно после проверки их знаний. И поправить что-нибудь будет поздно, потому что скоро уже конец июля.

Леонид Тимофеевич остановился и внимательно посмотрел на Елену Александровну. Она сидела, опустив голову на руку, и глядела на директора потемневшими, встревоженными глазами.

— Так вот, вы понимаете теперь, почему к голосу каждой матери необходимо прислушиваться и в чем мы можем оказаться виноватыми?

Елена Александровна молча кивнула головой. Леониду Тимофеевичу стало жаль се.

— Синицына сказала мне, что они занимаются с матерью Пети Русакова. Это очень толковая женщина. Может быть, они прекрасно занимались — времени у них было вполне достаточно, — сказал он, ласково улыбнувшись. — Ну, в общем, мы это скоро узнаем. В воскресенье у нас поход на делянку, а после похода мы повидаемся с матерью Русакова и все выясним… А сейчас идите-ка домой, воробушек!

Глава 48

ДВА ПИСЬМА

Ребята собрались у Васька, чтобы написать письмо родителям Мити. Нелегко было сообщить старикам о постигшем их несчастье. Ребята сидели глубоко задумавшись, не зная, с чего начать. В комнате было тихо. Тетя Дуня задержалась в госпитале. Электричество не горело, и Васек поставил на стол круглую лампу с отбитым краешком стекла. Вспыхивая, лампа освещала серьезные лица ребят. Сева держал наготове ручку и, поминутно обмакивая в чернильницу перо, отводил его в сторону от бумаги, чтобы не уронить кляксу. Ребята молчали, думали…

— Никто не знает, какой человек Митя, как он шел по нашим следам с дядей Яковом, как привел нас в лагерь… — грустно сказал Саша.

— А дядю Якова как жалко! — прошептал Петя Русаков.

— Неужели мы и Митю больше не увидим? — горько спросила Нюра.

Васек глубоко вздохнул:

— Как такое письмо напишешь? Мы ведь уже не раз думали. И все ничего не получалось. А ведь надо же наконец известить родителей.

Малютин снова макнул в чернильницу перо и придвинул к себе бумагу.

— Самое главное — начать, — озабоченно сказал Саша.

— «Дорогие Митины родители!» — с чувством продиктовала Лида.

Сева написал.

— Теперь надо очень осторожно, — испуганно предупредил он.

Ребята молчали, подыскивая подходящие слова.

— Лучше всего — писать прямо, — решил Мазин. — «Нам сообщили, что Митя опасно ранен…»

— С ума сошел! — возмутились девочки. — Разве так можно? У Мити мама старенькая, она испугается сразу.

— Конечно. Сначала о жизни что-нибудь… вообще… как они живут… Что ты думаешь, Васек? — спросил Одинцов.

— Я бы тоже сразу правду сказал, — нерешительно высказался Васек.

— Нет, лучше подготовить, что вот у многих теперь горе, потому что война, — глядя на огонь лампы, начала Нюра. — «Дорогие Митины родители! Как вы живете? У всех сейчас много горя…»

— Может, и правда… — вздохнули ребята.

— Давайте напишем начерно, а потом перепишем, — сказал Сева, записывая слова Нюры.

Но дальше дело не шло. Ребята предлагали то одно, то другое, но всем казалось, что это не те слова, что в них нет утешения и теплоты.

— У самих сердце болит, да еще писать об этом надо, — расстроенно бормотал Мазин.

— И как это мы не можем написать! — с горечью сказал Одинцов.

— Так ведь это не простое письмо, — серьезно возразил ему Малютин.

Васек поглядел на часы — было очень поздно.

— Вот что, ребята: давайте расходиться по домам! Завтра нам на делянку идти. Придется сегодня письмо отложить, но пусть каждый подумает хорошенько. Завтра соберемся опять.