Эрдейский поход - Мельников Руслан - Страница 43

• Предыдущая
• 43/63
• Следующая

– Похоже. Все. Нашли. – Кажется, шекелис сожалел, что возмездие свершил не он, а создания тьмы. Но печалился об этом начальник перевальной стражи недолго.

С потолка, закрытого вечным мраком, вдруг обрушился... обрушилось... обрушилась... Сама смерть. В упырином обличье.

Мелькнуло в темноте что-то длинное, неестественно вытянутое бледное. А за миг до того сверху упало несколько глыб. Задетых? Оброненных? Случайно? Специально?

Один камень с треском раскололся у ног Всеволода. Второй – рухнул на Конрада. Тевтонский шлем-горшок хорош, но от такого удара не защитит и он. Немец рухнул как подкошенный. Убит? Оглушен? Некогда выяснять: на пол пещеры уже мягко приземлился ночной охотник за кровью.

Такую тварь и так близко Всеволод видел впервые. Руки поднимали мечи, тело устремилось вперед. А сознание отмечало, фиксировало – отстраненно, фрагментарно. Стоящую на двух ногах фигуру. Щуплую, высокую. Матово-бледную, до омерзения, до отвращения, белесую, как рыбье брюхо, кожу. Редкий – не чета густой волкодлакской шерсти – волос. Стремительные – до чего же быстро перемещалась тварь! – движения.

Большая голова. Оскаленная пасть. Зубы – острые, крепкие; клыки длинные, прямые. Бородавчатая, лишенная чувств и эмоций морда – не человеческая и не звериная даже. Страшнее. Отвратнее. Мерзче. Поганее. Гораздо. Хуже, чем у оборотня, становящегося человеком. Хуже, чем у человека, перекидывающегося в оборотня. Глаза – алчущие, жаждущие. И красные огоньки в широких зрачках – отражение факельного пламени и уже пролитой крови.

Длинные, длинные... и еще длиннее руки. Когти – каждый как мясницкий нож. А руки все вытягиваются, удлиняются. Извиваются, будто змеи. Суставов в них нет, что ли? Или слишком много гнущихся под самыми немыслимыми углами фаланг?

А когти рвут. А клыки пронзают. Одинаково легко рвут и пронзают живую плоть и мертвую броню. Куски кольчуг и панцирей летят, как ошметки кожуры. А упырь ищет, ловит ртом потоки крови.

И уродливая морда твари становится красной. И вся ее бледная кожа тоже окрашивается в красное. «Вылижется, вычистится, и ни одна капля горячей влаги не пропадет даром», – это Всеволод знал. Наверняка знал.

Внешне упырь не казался таким мощным, как волкодлак в зверином обличье. Однако в этом белесом теле таилась немыслимая, необъяснимая сила, ловкость и гибкость иномирья.

Первыми от когтей и клыков твари пали угры с факелами. Оба. С сухим стуком ударилось о камень обмотанное промасленной ветошью дерево. Две вспышки и сноп искр осветили кровавую бойню под пещерными сводами. Потом огненные блики заплясали под ногами.

Неудобно! Слишком мало света, чтобы видеть обычным зрением. Но слишком много, чтобы в полной мере воспользоваться зрением ночным. Твари же, судя по всему, это неудобство не мешало. Ничуть. У темных тварей глаза устроены по-другому. А может, и не глаза вовсе сейчас вели упыря, а особое чутье, тепло, ощущение вожделенной живой крови.

В толкучке и суматохе Всеволод никак не мог поспеть за скачками упыря. Его серебрёная сталь не дотягивалась до нечисти. Вокруг бестолково топтались угры. Размахивали оружием почти вслепую, лезли под руку, гибли без пользы и больше мешали, нежели помогали.

– Назад! – крикнул Всеволод. – Золтан, уводи людей! Илья, Лука, Бранко, прикройте угров с тыла! И освободите, дайте место!

Но шекелисы отбивались, не слыша, не видя, не соображая уже ничего. Пытались отбиваться. Молча, яростно, отчаянно... Безрезультатно.

Среди людей мелькала, носилась, прыгала белесая тень нечеловека в пятнах человеческой крови. Тварь разила насмерть. Вот она, уже совсем рядом! Всеволод рубанул. С двух рук. Упырь прянул в сторону. Уклонился. От его ударов – уклонился, но...

Золтан выскочил откуда-то сбоку, вовремя бросил правую руку навстречу твари.

В отблесках гаснущих факелов Всеволод видел, как изогнутый шекелисский меч все же достал кровопийцу. Не рубящим сабельным ударом сверху вниз, а коварным колющим выпадом. Клинок – простой, стальной, без серебряной насечки – с отчетливым чмоканьем вошел в бледное тело. Там, где у человека живот, вошел. Пропорол. Проткнул глубоко, быть может, насквозь, и с таким же влажным звуком выскочил обратно.

Человек после такого скончался бы в корчах. А нечеловек...

Несколько черных капель брызнуло на камень. И только-то! Рана затянулась мгновенно, буквально на глазах – это Всеволод различил в подсвете снизу яснее ясного. Рваные края сомкнулись, слились, вошли друг в друга. И вот снова – бледная плоть, не помеченная даже шрамом.

Еще чей-то меч ударил в ногу твари. Перерубил. Прошел сквозь ногу, как сквозь... сквозь сгусток вязкого меда будто. И... и опять – ничего. Плотный мед белесого цвета сросся, слипся еще прежде, чем клинок, чуть окрашенный черным крапом, вышел из упыриной плоти. Вновь обычная сталь не оставила ни следа.

Всеволод тоже нанес удар. Своей сталью – с вкованными серебряными нитями: Поздно! Добавил с другой руки.

Мимо!

Тварь изогнулась немыслимой дугой, чуя серебро. Тварь опять ушла в сторону.

И там, в той стороне – скрежет и треск раздираемых кольчуг.

Крики.

И на тлеющие факелы валятся тела убитых.

И огня не стало. Совсем.

И – темнота. Вот теперь сплошная темень поглотила весь пещерный мир. Целиком. И полностью.

Вот теперь самое время для ночного зрения. Всеволод сморгнул, приноравливаясь к новым условиям. После долгих лет тренировок, после бесчисленных магических заговоров, после уймы выпитых зелий он способен видеть в кромешной тьме, как видит нечисть, этой самой тьмой порожденная. Ну, или почти так. Другие – нет. Другие сейчас могут лишь драться на ощупь. Или на ощупь же искать выход. Даже от десятников сторожи Ильи и Луки проку нынче мало.

Значит, именно ему, и только ему, надлежит остаться в густом мраке с упырем. Чтобы один на один... Если, конечно, бледнорылый кровопийца – действительно один, если из соседних ходов уже не спешат другие.

Хотя нет, другие не спешат. Были бы в пещере другие – давно бы сбежались все на запах свежей кровушки.

– На-зад! – снова заорал Всеволод. – Всем назад!

Если есть еще кому отступать.

Было... Кому... Еще...

Еще не в полной мере привыкнув к темноте, еще различая перед собой лишь смутные пятна, он уже выталкивал кого-то – ослепшего, упирающегося, ругающегося по-угорски – из пещерной залы в тесный ход, ведущий наружу.

«Один жив!» – сухо доложило холодное как сталь сознание.

Кажется, это был Золтан.

Всеволод пихнул еще кого-то – молчаливого, спокойного, послушного.

«Второй жив!»

Вторым был Бранко. Волох не сопротивлялся. Волох помогал. Тащил прочь ярившегося, рвущегося назад Золтана.

Отступили Илья и Лука.

И все?

И больше никого?

Все. Остальные лежат. Остальные – мертвы. Или близки к тому. И только стремительная непропорционально сложенная – большеголовая и длиннорукая – фигура бледной летучей мышью носится над павшими. Пригибается и, на ходу слизывая кровь с камней и тел, идет в атаку.

Всеволод прыгнул навстречу. Взмахнул мечами.

Уклоняясь от посеребренных клинков, упырь неосторожно коснулся ногой распростертого тела Конрада. И тут же с визгом и шипением дернулся, отскочил: на доспехе тевтона тоже хватало серебра.

Всеволод бросился следом. Ударил еще. Одним мечом, вторым...

Еще. Правым-левым. Левым-правым.

И – снова не дотянулся. Скакать по трупам так же легко, как тварь темного обиталища, он не мог. Не поспевал. К тому же тварь была голой. Он – в доспехах.

Нечисть нанесла ответный удар. Тоже – с двух рук. Вытянувшиеся, тонкие и длинные – каждая уже длиннее Всеволодовой руки с мечом – конечности полоснули когтями по воздуху. Справа, слева... Сверху, снизу...

Правой упырь норовил дотянуться до лица, пытался запустить когти под серебрёную личину-забрало, левой – зацепить за ногу – подрубить пальцем-кинжалом сзади, за лодыжкой, там, где ремни поножей и где на сапоге почти нет серебряных пластин и колец.

• Предыдущая
• 43/63
• Следующая