Эрдейский поход - Мельников Руслан - Страница 30

• Предыдущая
• 30/63
• Следующая

А Раду уже затянул свою первую песнь. Непонятную, унылую, печальную. Голос юноши оказался под стать струнным переливам – звучал звонко, красиво, сливаясь с музыкой воедино, переплетаясь неразрывно.

– О чем он сейчас поет? – спросил Всеволод.

– Как всегда, – улыбнулся Золтан. И не так, как улыбался прежде, а иначе совсем, по-доброму. – О необретенной по причине младого возраста славе. Раду постоянно о ней тоскует, будто о девице возлюбленной.

Но грустил гусляр недолго. Раду вдруг резко оборвал мелодию, а в следующий миг ускорил темп. Быстро-быстро замелькали молоточки над цимбалой. Струнный ящик щедро выплеснул в ночь бесшабашное веселье. Оплошавший было, опоздавший дудец сообразил, подхватил...

И – новая песня. Лихая, задорная, счастья полная. Цепляет, в пляс толкает – только ноги держи.

– А это – о чем?

– А все о том же. О славе, которая непременно придет даже к юному воину, если тот следует ей навстречу, а не бежит прочь. Да, Раду у нас такой... – Улыбка Золтана стала шире. Почти отеческая гордость звучала в словах начальника заставы. – Я ведь и сам таким был по молодости. Только песней сказать не умел.

А у костров уже пошли пляски – круговые, отчаянные, шумные, похожие на языческие камлания. И на молодецкую рубку похожие.

– Вот так-то лучше, – хлопнул себя по колену Золтан. – Вот так-то оно радостнее. И жить радостнее, и помирать, коли придется, а, русич?

Всеволод не ответил. Он все же никак не мог взять в толк, что происходит на этой заставе. Зачем? Почему? Остальные русичи тоже настороженно поглядывали на танцующих. Сами в круг не шли.

– Да не смотри ты волком! Не сиди пнем! – предводитель шекелисов уже хохотал в голос, показывая кривые нездоровые зубы. – Оборотней среди нас нет.

В самом деле? Времена-то такие, что доверяй, но проверяй. Особенно когда непонятного вокруг много. Впрочем, зубы у Золтана были похуже, чем у волкодлака в обличье степной колдуньи. Да и стемнело давно. Окажись на заставе волкодлак, прикидывающийся ратником, – давно бы себя обнаружил. Послезакатного часа не перемог бы – оборотился б в зверя непременно. И дружина, не расстававшаяся, по приказу Всеволода, с оружием, уже пустила бы в ход серебрёную сталь. Но нет, не было того. И все же...

Золтан смеялся и хлопал в ладоши, громкими выкриками подбадривая плясунов. Сзади, за левым плечом Всеволода, тем временем кто-то тихонько подсел. Волох!

– Не расслабляйся, Всеволод, будь начеку, – улучшив момент, шепнул на ухо Бранко. – Если шекелисы оставили нас у себя, да еще и привечают этак... как гостей дорогих, значит, есть им в том своя выгода.

– Погоди, волох, да не ты ли сам советовал нам остаться? – изумился Всеволод.

– Советовал, – согласился Бранко. – Потому что идти дальше по ущелью поперек воли Золтана да на ночь глядя – опасно было. И уходить обратно – тоже опасно. Камни над скалами ты сам видел. Одно слово Золтана – и они бы на нас полетели.

– А здесь? Здесь не опасно?

– Здесь – нет, – твердо сказал проводник. – Раз уж нас впустили на заставу – то нет. Здесь засады не устроить, а в открытом бою шекелисы с твоей сотней ничего поделать не смогут – мало их слишком. И дозоров своих ты выставил достаточно, так что ночью не нападут, не вырежут...

Да, выставил... А шекелисы что? Только поблагодарили гостей за стражу. За лишнюю смену в бессонной ночи. Тогда в чем же подвох-то кроется?

– ...И дружинники твои вон оружия из рук не выпускают, – продолжал одобрительно и вполголоса Бранко. – Тоже правильно – пусть так и будет.

Дружинники не выпускали. Кто просто при себе держал, кто чистил боевую сталь с серебром.

– Но для чего вообще пускали сюда нас, оружных, объясни, волох?

– А вот этого я и сам пока не ведаю. Никак понять не могу.

Эх, кто бы подсказал! Ведь, определенно, что-то тут не так. Застава – какой бы она ни была и против кого бы ни ставилась – это не постоялый двор с танцами, песнями и угощением. То Всеволод хорошо усвоил на примере своей сторожи. Да и вообще... Непонятное что-то ощущалось, тревожное что-то висело в воздухе, насыщенном ароматом жареного мяса, криками танцующих и звонкой скорой музыкой. Неестественно, деланно, неискренне все как-то. Все, кроме музыки Раду, разве, – пыль в глаза, а что за той пылью кроется – и не разберешь.

Шло веселье ночное не должным образом, не так, как на Руси принято, когда нутром чуешь, что душа нараспашку. Нет, сейчас Всеволод чуял совсем иное. Душа мадьярская-шекелисская была запахнута, завязана туго широкими кушаками. Под яркими жупанами и плащами, под доброй броней упрятана душа та.

И несмотря на улыбки хозяев, грызло исподволь смутное предчувствие... нет не опасности – смертельной опасности Всеволод не ощущал – но неприятности. И еще кое-что не давало ему покоя.

– Откуда тебе язык наш ведом, Золтан? – спросил Всеволод шекелисского воеводу. – Уж больно складно ты говоришь по-русски.

Губы венгра дернулись.

– Это потому, что в Карпатской Руси[22] службу нес. Да и за Галич наш драться с русичами приходилось.

– За наш Галич, – осторожно поправил Всеволод[23].

Скрестив руки, Всеволод как бы невзначай положил ладони на рукояти мечей. Так удобнее вырывать сталь. Одним махом – из обоих ножен.

Рамук у ног шекелиса перестал грызть кость – поднял лобастую голову. Уставился в упор злыми настороженными глазами. Умный пес...

Золтан усмехнулся:

– Ты, я смотрю, обоерукий, русич? Не часто в наше время такого ратника встретишь. Посмотреть бы, на что ты способен в сече.

– Я не хочу с тобой драться из-за былых обид, – сказал Всеволод.

Сейчас – нет. Сейчас не хотел. Раз уж даже с тевтоном Конрадом нынче мир, то и с уграми... уж как-нибудь...

– Я тоже, – хмыкнул шекелис. – Хотел бы – так пустил бы стрелу со стены, а не открывал ворота.

И ведь тоже верно...

– А вот с кем бы я не прочь позвенеть клинками в любое время дня и ночи... – Золтан мельком глянул на Конрада. – Ну, да ладно, оставим пока это.

Неприятный все же выходил разговор. Всеволод тоже покосился на немца. Каменноликий тевтон вел себя невозмутимо. Даже если слышал. Просто сидел и молчал.

– Хорошо живете, Золтан, – желая поскорее сменить тему, Всеволод указал на костры, на котлы, на разложенную по доскам и скатертям снедь. – Богато живете.

– Да, уж не жалуемся, – снова показал зубы шекелис. – Не так, конечно, чтоб очень богато, – большого барыша в нашей службе нет. И в серебро мы, как твои вои, пока не обряжаемся. Но людишки, что проходят Брец-перевалом, и пошлину платят исправно, и на содержание стражи жертвуют.

– По доброй воле жертвуют? – ненароком вырвалось у Всеволода. Само-собой как-то.

– Ай, русич, зачем такие вопросы задаешь? Зачем обижаешь? – с укоризной покачал головой Золтан. – По доброй, конечно. Если б мы разбойничали, аки черные хайдуки какие, кто б через нашу заставу вообще ходить стал? Другим путем прошли бы. Нет, мы берем себе на прокорм понемногу. По-божески. Все знают: Золтан Эшти ни честного купца, ни уставшего богомольца, ни мирного поселянина не обидит. Зато поста своего не покинет и спину всегда прикроет, ежели следом ворог лютый идет.

Шекелис посерьезнел. Вроде протрезвел даже. Вздохнул:

– Просто много народу из Эрдея бежит... Бежало... В последнее время. Очень много. Вот и перепал большой прибыток. Посланники же королевского надора[24] давненько не наведываются сюда за подорожными сборами. Ну, добро всякое и накапливается. А что ж ему зря пропадать. Уж лучше проесть, чем сгноить.

– Много людей бежит, говоришь, – Всеволод задумался. – А когда весь народ сбежит да смерть лютую примет от разбойников-душегубцев или нечисти темного обиталища и когда припасы закончатся – что тогда?

• Предыдущая
• 30/63
• Следующая