Эрдейский поход - Мельников Руслан - Страница 25

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая

– Зачем ты пришла... пришел... Зачем ты здесь?

– Во мне – голод. Нужна пища. Нужна еда. Живая плоть. Живое мясо. Которое можно сделать мертвым. Съесть, делая мертвым. Здесь его много. Я знаю. Все знают. Старая преграда пала, и оборотаи пришли. Все, кто был рядом. Учуяли и пришли.

Старая преграда? Рудная граница?

– Это все? Живое мясо – все, что тебе нужно?

– Еще мне нужно быть человеком.

– Зачем?

– Когда я – человек, солнце не страшно. Не нужно искать дневного убежища. И когда я человек – голода нет. Но так – только днем. А ночью – снова голод. Когда темно, голод – всегда. Особенно вначале. Когда темнота приходит. Нет сил. Ночью человеком быть трудно. Ночью – нельзя. Потому что голод.

– Сейчас – ночь, а ты – человек.

– Умираю. Плохой металл, плохое дерево. Больно. Больнее, чем голод. Когда я человек – не так больно.

– Что делает тебя человеком?

– Сила, способная оборотить оборотая. Встречная сила из человека. В этом мире ее мало, но она есть. И если есть людей, много людей, обязательно найдешь. Когда-нибудь. Силу...

– Колдовскую силу? Ведунскую силу? Шаманскую силу? – трижды спросил Всеволод

– Так. Так. Так, – трижды ответила степная ведьма-оборотай.

И добавила:

– Встречную силу.

– В первый раз ты явилась нам в облике степной колдуньи, потому что сожрала... сожрал...

Нет, все же... Трудно было определиться, как разговаривать с тем, кто не имеет пола. Впрочем, сейчас перед собой Всеволод видел старую ведьму. А потому решил говорить с ней как со старухой.

– ...Сожрала ее?

– Юрта, в которой мы встретились, была ее домом и домом ее стаи. Теперь стаи нет, а я – есть она. Ибо я храню ее облик в себе. И наоборот – тоже.

– Ее – в себе? И наоборот? Не понимаю.

– Ночью ее седина – в моей шерсти. А днем мои зубы – усохшие, измельчавшие, стершиеся, вросшие внутрь – но все же наполняют ее беззубый рот.

– Объясни! Объясни лучше, понятнее...

Старуха застонала:

– Она – во мне, я – в ней. Лучше сказать не умею.

– И все же попытайся! – потребовал Всеволод.

Потому что хотел знать. Все знать хотел о темных тварях.

– Она была не просто жертвой-пищей. Я – не просто охотником-едоком. В ней – встречная сила, очень мало, немного, чуть-чуть, но достаточно, чтобы оборотаю стать человеком. Она дала мне силу, я дал ей жизнь в себе. Лучше сказать не умею, урус-хан.

Наверное, это что-то вроде ведьминой службы. Платы, дара, магической связи. Ты – мне, я – тебе. Даже если обмен не взаимовыгоден и совершен по принуждению, все же это обмен. И единение раздельного.

– Тебе известно, кто сломал границу... старую преграду? – спросил Всеволод.

– Нет, этого я не знаю. Я... мы... оборотаи просто почувствовали в своем мире силу и кровь вашего мира. Ваши сила и кровь сломали старую преграду, вашей же силой и кровью установленную. Когда первые оборотаи отыскали брешь, сделавшего ее уже не было. Он нас не ждал. Он был разумнее.

– А вы?

– Мы переступили разомкнутую черту, где кончается темное и за которой бывает светлое, именуемое вами днем. Черту, на которой – извечный красный закат и красный восход из древней крови, разделяющей два мира. Потом новые и новые оборотаи находили пролом и шли за пищей. И за встречной силой. Нам становилось тесно. Мы двигались дальше, чтобы не мешать друг другу. Мне повезло. На моем пути было много пищи. А еще – дом из легких жердей, войлоков, пахнущих дымом, и старых шкур. Рядом с домом – тоже пища. А в доме пряталась немощное, дрожащее от страха тело, которое хранило толику встречной силы.

«Половецкая шаманка!» – догадался Всеволод.

– Такой силы недостаточно, чтобы сломать старую преграду, но ее хватило на иное. Я могу оборотиться. В человека. Днем. И теперь... Сейчас... Когда боль сильнее голода. Когда она затмевает голод. Когда не могу думать ни о чем, даже о пище. Когда есть одна только боль. Бо-о-ольно, урус-хан...

Глаза волкодлака смотрели умоляюще. То на Всеволода смотрели, то на обломок копья, застрявшего в ногах. Но нет... Вытаскивать осиновое ратовище с серебрёным наконечником из раны твари Всеволод не собирался.

– Там, откуда вы пришли... разве там нет нужной вам силы?

– Силы – сколько угодно, – поморщилась ведьма. – Но она не встречная. Она – иная. Изламывающая нас и неподвластная нам. Оборотаю не дано использовать такую силу. Зато она может использовать оборотая по своему усмотрению и перекидывать его из обличья в обличье.

– Как это?

– Тебе не понять, урус-хан. Это правда. Даже если я скажу много слов, они – пусты, они не откроют тебе сути. Ты не был там, на той стороне старой преграды. Ты не видел. Ты не знаешь.

Отчаяние и бессилие слышались в ее голосе. Наверное, действительно, трудно объяснить такое. Или трудно объяснить быстро? А к долгим беседам издыхающая тварь расположена сейчас явно не была.

– А пища? – Всеволод торопился узнать больше. По возможности – больше. – Вам что же, не хватало пищи в вашем темном мире?

Иначе зачем волкодлакам лезть сюда? Зачем устраивать охоту в людском обиталище?

– Не хватало. На той стороне пищи мало. Мы сами там пища. И, переступая старую преграду, мы, помимо прочего, искали спасение.

– От кого – спасение? – подался вперед Всеволод. – Для кого вы пища?

– Там, откуда мы пришли, за оборотаями охотятся Пьющие... Не знающие вкуса трепещущего живого мяса, но ведающие вкус одной лишь живой крови.

«Упыри!» Всеволод нагнулся над старухой:

– Говори!

– Их мясо холодно. Оно белое снаружи и черное внутри. Их мясо есть невозможно. Они гибнут и быстро портятся при свете, но в темноте Пьющего одолеть сложно. Они, как и мы, боятся огня, жгучего белого металла и злого дерева, лишающего силы. И у них иной голод, отличный от голода оборотаев. У них – жажда.

– Они жаждут крови? Только крови?

– Да. Только. Горячей крови. Крови оборотаев. Или крови человека. Человеческой крови – больше. Потому что она им больше по вкусу. Ваша кровь краснее, теплее, живее. Пьющие прошли старую преграду вслед за нами. Они следуют за вашей кровью. И все же оборотаям тоже лучше уйти оттуда, куда приходят они. Мы уходим всегда, когда они приходят.

Ваш мир велик. Не столь велик, как наш, но места и пищи в нем оборотаям пока хватает. Но это пока. Рано или поздно Пьющие овладеют всем. И выпьют всю кровь. И вашу, и нашу. Чтобы после самим издохнуть от жажды.

– Сколько их, этих Пьющих? – спросил Всеволод.

– О, они будут идти еще долго. Их много. Большая стая. Очень. Они – хозяева нашего мира. Но каждый из них расчищает дорогу своему хозяину. Вожаку...

– Черный Князь? – Всеволод затаил дыхание. – Ты говоришь о нем?

– Черный, белый, красный... Князь, Господарь, Рыцарь, Вожак... Слова не важны, важна суть.

– Что ты знаешь о нем?

– Ничего. Только то, что Вожаку Пьющих подчиняется изламывающая сила нашего мира. Только ему.

– Как он выглядит?

– Если и были оборотаи, видевшие его воочию, – они, скорее всего, мертвы.

– Его можно остановить? Князя? Вожака? Его воинство? Стаю?

– Задержать – наверное. Большой силой, большой кровью. Остановить – такое мне не известно. Мне ведомо только, как человеку уберечься от оборотая...

Что ж, значит, поговорим об этом. Давно пора...

– В юрте степной шаманки ты сказала, что твое слово обережет меня и моих воинов от волкодлаков, – Всеволод смотрел прямо в слезящиеся глаза.

– Разве оно не остановило оборотаев, заступавших вам путь?

– Тебя – не остановило.

– Но в степном доме из палок, шкур и войлока ты не просил у меня защиты от меня. Тобой было сказано... сказано...

Ведьма-волкодлак прикрыла глаза, вспоминая. Или причина в другом? Прикушенная губа. Искаженное лицо. Ей все-таки было больно сейчас. Безумно больно.

– «Я прошу защитного слова не от тебя, старуха, – от других», – дословно повторила шаманка слова Всеволода. – Такова была твоя просьба, урус-хан. И таков был наш договор. И ты не спрашивал тогда сокровенной сути моего слова.

• Предыдущая
• 25/63
• Следующая