Рыцари рейха - Мельников Руслан - Страница 1

• 1/61
• Следующая

Светало. Утренний воздух был свеж и покоен, а солнце еще не превратилось в раскаленный медный котел, подвешенный к небосклону. Умирать не хотелось, и не хотелось питать своей кровью Святую Землю, так истосковавшуюся по влаге. Но два войска уже застыли в тягостном ожидании меж Аккрой и Хайфой. Ровное, как струганая доска, безводное и необъятное пространство, что идеально подходит для конных сшибок, разделяло противников. По истрескавшейся от зноя равнине гулял ветерок — слабый, мирный, не предвещавший бури. Пыль не поднималась выше конских бабок. А противостоящие армии казались друг другу далеким и безобидным миражным маревом.

Странные то были армии. Невиданные, немыслимые... Над первой — многочисленной, шумной и пестрой — зеленые полотнища пророка Мохаммеда развевались рядом со знаменами Христовых рыцарей. Мусульманский полумесяц соседствовал здесь с красными на белом крестами тамплиеров и белыми на красном — иоаннитов. Тяжелая панцирная кавалерия правоверных стояла бок о бок с закованными в латы воинствующими монахами Храма и Госпиталя[1]. А спесивые светские рыцари Иерусалимского королевства, не принадлежавшие ни к одному из орденов и позабывшие перед лицом общей опасности былые усобицы и распри, выстраивались единой линией авангарда вперемежку с легковооруженными лучниками сарацин. Живая стена эта, готовая ударить первой или первой же принять вражеский удар, пестрела рыцарскими гербами, разномастными стягами, вымпелами, нашеломными наметами[2], наголовными куфьями[3], яркими щитовыми эмблемами восточных воинов и причудливой арабской вязью.

Еще более удивительно выглядело воинство, противостоявшее объединенным силам европейцев и сарацин. Тут тоже хватало крестов, и хватало с избытком. Только все они сплошь были черными. Правильные четырехугольные и усеченные — «Т»-образной формы — тевтонские кресты украшали белые знамена и белые щиты. И белые плащи братьев ордена Святой Марии, надетые поверх кольчуг и лат. И серые котты полубратьев-сержантов. И стальные нагрудники орденских кнехтов.

Черными крестами были помечены и туши нескольких стальных монстров цвета песка. Монстры эти ожившими барханами ворочались среди рыцарской конницы и внушали ужас одним лишь своим видом. Чудовища раскатисто взрыкивали, пугали коней, металлическим лязгом и скрежетом, испускали клубы вонючего дыма. А вокруг рокотали трехколесные повозки, не нуждавшиеся в лошадиных упряжках. Из повозок хмуро взирали люди без брони, мечей и копий, но в чудных желто-коричневых одеждах неместного покроя, в касках-колпаках, украшенных миниатюрными рожками, и со страшным оружием, незнакомым оружейникам Запада и Востока.

Такие же воины выпрыгивали из самоходных коробов на колесах. Выпрыгивали — и растягивались длинной цепью. Каждый нес на груди знак орла, раскинувшего крылья. А на левом рукаве — красную с черным кантом повязку. А на повязке — белый круг. А в круге — снова черный крест. Но особенный. Свороченный набок. С изломанными концами. Фашистскую свастику нес каждый солдат цайткоманды СС, облаченный в легкую оливковую форму...

Немецкие танки с угрожающим ревом выдвигались вперед, занимая позицию на ударном острие тевтонского клина. Позади — слева и справа — рассыпались мотоциклисты и автоматчики. А уже под их прикрытием выстраивалась боевая трапеция орденского братства. Рыцари — в голове и на флангах, оруженосцы, стрелки и кнехты — внутри. Магистры, маршалы и комтуры — сзади.

Носители повязок с поломанными крестами действовали быстро и молча, лишь изредка выкрикивая краткие приказы. Братья ордена Святой Марии пели протяжные церковные гимны. Молитвы, обращенные к Христу и Аллаху, возносили и их разноязыкие противники.

Потом вдохновенные моления в обеих армиях прекратились. Разом, вдруг, словно по команде. Смолкли даже танковые и мотоциклетные двигатели. Несколько секунд гнетущей тишины — и новые звуки устремились к небесам. Пронзительный рев рогов, всполошный вой труб, гулкий бой барабанов...

Христианско-мусульманское войско ударило первым.

— Бо-се-ан![4] — огласил окрестности боевой клич рыцарей храма.

— Про Фиде![5] — подхватили братья ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

— Деус Волт![6] — провозгласили рыцари авангарда.

— Аллах Акбар! — дружно грянули идущие в атаку сарацины.

Кавалерийский вал катился на черные германские кресты, нещадно выбивая подкованными копытами пыль из иссохшей земли. Немцы не отвечали, не двигались. Немцы выжидали. Немцы подпускали противника ближе.

И еще ближе.

И еще...

Взвились в небо и тысячежальной тучей обрушились на стальных монстров, выползших далеко вперед, певучие стрелы и короткие арбалетные болты, но и — ничего. Стрелы ломались, болты бессильно отскакивали от танковой брони.

Это, однако, не остановило атакующих. Просто луки и арбалеты были заброшены в наспинные саадаки и седельные чехлы. Просто опустились тяжелые копья и поднялись щиты. Просто сверкнули на солнце обнаженные клинки — прямые, кривые. Просто громче, яростнее и отчаяннее зазвучали боевые кличи.

— ...е-ан!

— ...и-де!

— ...олт!

— ...ар!

А потом...

— Фоейр!

...Потом вдруг криков слышно не стало. И рогов, и труб, и барабанов. Только заглушающие все и вся громовые раскаты прокатились по высохшей равнине. И устремились далеко за ее пределы.

Танковые пушки, пулеметы, «шмайсеры», карабины снайперов и минометы, установленные в кузовах грузовиков и полугусеничных тягачей, встретили атакующих оглушительными залпами по всему фронту. Разрывы мин и снарядов, свист пуль и осколков. И вопли умирающих. И ржание перепуганных, сбрасывающих всадников коней. И разлетающиеся куски человеческих тел, и рваная сбруя, и разбитые щиты, и искромсанные доспехи. И кровь... И кровь... Много крови... Людей и лошадей выкашивало десятками, сотнями.

Разношерстный авангард полег сразу, сбитый первыми же порывами огненного смерча. Но кавалерийская лавина, следовавшая за ним, не останавливалась. Лавина уже взяла разгон, И рыцари, и сарацины были наслышаны о могуществе немецких колдунов и знали, на что идут. А потому упрямо шли дальше. Мчались, неслись.

С именем Христа и Аллаха на устах задние ряды пролетали по трупам передних. И натыкались на новые залпы. И тоже разбивались о стену огня и свистящего металла, так и не добравшись до врага.

А вокруг плевалась сухими комьями, выла и ревела вздыбленная земля. И выл, и ревел ставший вдруг горячим, запахший серой и неведомым смрадом воздух. И в конце концов взвыли и взревели сами небеса.

Две огромные птицы — все с теми же черными крестами на неподвижных крыльях — обрушились из-под облаков на головы атакующих. Звено «мессершмиттов» стремительными ангелами ада проносилось над смешанным, утратившим порядок и напор рыцарско-сарацинским войском. Смертоносный град сыпался сверху не зная пощады...

Осколочным снарядом разнесло в клочья эмира Дамаска Илмуддина[7] и его телохранителей. Взрывной волной сбросило с перебитого конского крупа благородного Жана д'Ибелена[8], сына Бальана II и Марии Иерусалимской, что возглавлял передовые отряды наступавших. Пропали из виду три золотых льва на красном поле — герб магистра Сицилии, Калабрии и Великого магистра ордена храма Армана до Перигора[9]. Где-то под окровавленными трупами сгинул еще один красно-золотистый геральдический знак — три желтые крепостцы на червленом фоне, составлявшие древний герб магистра братства Смятого Иоанна Иерусалимского Гийома де Шатонефа[10]. Пали зеленые знамена сарацинских шейхов и сеидов, пали штандарты тамплиерских магистров, маршалов, сенешалей и командоров, сшитые из двух полос — белой и черной. Пали красные с белыми крестами стяги иоаннитов.

• 1/61
• Следующая