Венценосный раб - Маурин Евгений Иванович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/38
- Следующая
– Если вы непременно этого хотите… Но не обижайтесь, если я скажу что-нибудь неприятное. Понимаете, я действительно полюбил вас, и эта любовь заставляла меня мириться со многим, чего я, по своим принципам, обыкновенно не прощаю. Меня возмущала наша близость, возмущали ласки, которые мы крали у законного господина, но тут же я находил и извинение вам. Я говорил себе, что такие господа, как Марков, поступают еще хуже, чем самые низко павшие женщины. Пользуясь туго набитым кошельком, они хладнокровно покупают себе женщину, как покупает крестьянин рабочий скот. Богатство позволяет им становиться рабовладельцами, и, если любовница изменяет таким господам, то это – законная месть порабощенного. И раба хочет жить сердцем… Могу ли я винить женщину, которая полюбила меня? Но себя я не извинял так легко. Я мучился, колебался, однако горячая кровь брала свое… Помните тот день, когда Марков застал меня у вас? Выскочив из-под одеяла, под которым я притаился, я готов был провалиться от стыда. Мне вдруг, совершенно неожиданно, представилась вся унизительность моего положения. Пусть мы любим друг друга, но не все может оправдать любовь. Я чувствовал, что наши отношения надо изменить. Как изменить – этого я решить не мог. Надо было подумать. И вот я ушел и стал думать. Мне должно было исполниться девятнадцать лет, когда я вступал во владение частью своих имений. Этого хватило бы на скромную, но вполне достаточную жизнь. А там не за горами было и полное вступление во владение всем состоянием. Словом, мы могли жить без обмана. И вот на следующее утро, когда я собрался идти к вам, чтобы поделиться с вами своим решением, вдруг я узнаю скандальную новость, о которой глухо говорили во дворце. Говорили, будто ночью Марков застал вас с королем, будто произошел скандал… Волосы встали у меня дыбом! Я решил подождать. Слух подтвердился – по крайней мере через несколько дней вы стали открытой фавориткой короля. Боже, какое глубокое возмущение поднялось в моей душе!.. Я вспомнил, как вы предлагали мне свою протекцию у короля. Это было за несколько часов до того, как Марков застал у вас его величество. Значит, у вас было уже все обговорено с королем в тот момент, когда вы ласкали меня? Значит, вы обманывали нас всех троих? Обманывали Маркова со мной и с королем. Обманывали меня, затевая с королем интрижку. Обманывали короля, лаская меня, в то время как у вас уже был сговор с королем. Значит, вы не любили никого из нас. Значит, все мы были просто игрушками в руках искусной интриганки! Значит, все то, чем я оправдывал ваше поведение, отпадало, и одно объяснение оставалось для него – распутство! И вот тогда я отвернулся от вас. В театре меня подхватила злобная волна. Я вспомнил все свои ласки, признанья, обращенные к женщине, которая только смеялась надо мною. Я вспомнил, что люблю ныне чистое существо и не могу отдать себя таким же чистым, потому что весь цвет первой страсти, все, что должно было принадлежать одной истинно любимой, предательски обворовала обманщица… И вот, не помня себя от злобы, я кинул вам оскорбительное слово. Я не должен был делать этого. Я искренне прошу извинить меня…
– Мы оба с вами виноваты, Анкарстрем, – ответила Адель, и ее голос звучал глубокой, отлично имитируемой искренностью. – Только наши вины не так велики. Ваша вина в том, что вы не прибежали ко мне сейчас же и не предъявили мне этого обвинения. Сделай вы это, я объяснила бы вам все, и вы были бы избавлены от мучений оскорбленного самолюбия. Ведь только по счастливой случайности ваша выходка не кончилась для вас печально! Что, если бы заметили, кто кинул это слово? Король не простил бы вам этого, и ваша карьера была бы кончена. Это было бы слишком суровым наказанием за простую мальчишескую необдуманность! А я, Анкарстрем, я виновата в том, что допустила между нами интимную близость. Этого не следовало делать, потому что я действительно не любила вас. Только поймите меня правильно: я не любила вас, как возлюбленного, но очень любила – да люблю и сейчас, несмотря ни на что, – любила как хорошего человека, как милого, верного друга. Только я сама не сознавала, какой именно любовью любила я вас, и в этом была моя ошибка. Я была так одинока, и вы очень верно охарактеризовали мои чувства: я была купленной рабой и мстила по-рабски. Кроме того, я боялась, что вы уйдете от меня, что, полюбив другую, вы перестанете дружить со мною. И вот, чтобы привязать вас к себе, я допустила между нами интимность. Но я не хотела ничего дурного и сознательно не обманывала вас, как не обманывала и не обманываю короля. Да, Анкарстрем, все время я любила и люблю только одного короля. Вы должны узнать мою историю с ним. Я познакомилась с королем в Париже, мы полюбили друг друга, но не успели объясниться: умер отец короля, ему пришлось спешно уехать. Мы расстались. Злые люди оклеветали меня перед королем, и он в письме кинул мне оскорбительное обвинение, не подумав – вот как и вы теперь – сначала потребовать у меня объяснений. Я почувствовала себя глубоко оскорбленной, замкнулась в оскорбленном негодовании и заставила умолкнуть болевшее сердце. Случай привел меня в Швецию, случай заставил выступить на сцене вместо заболевшей Госсю. В сердце короля опять всколыхнулось прежнее чувство; он пришел ко мне в уборную и стал настаивать на необходимости объяснений. Сначала я отказывалась, говоря, что для этого было достаточно времени в прошлом, но, в конце концов, королю удалось выпросить у меня позволение приехать ко мне на другой день. В этот день вы были у меня, и я особенно страстно обнимала вас, радуясь, что буду в состоянии через несколько часов высмеять, обдать холодным презрением того, кто безжалостно надругался над моим сердцем. Но вот приехал король… И что же? С первых слов выяснилось, что оба мы были жертвой роковой ошибки! И тут я поняла, что все время любила только одного Густава, что все мое распутство было лишь следствием глубокого страдания. В это время в комнату грубо ворвался Марков. Но и ему было все объяснено, и ему было доказано, что он не был обманут, так как между мной и королем еще ничего не было, и все решилось только сию минуту, а уже на другое утро он должен был быть оповещен мною о нашем разрыве. Марков остался посрамлен. Он не мог простить мне этого, чем и объясняется затеянная им травля, к которой сегодня примкнул и господин Анкарстрем!
Адель замолчала и с улыбкой глядела на Анкарстрема.
Он сидел, согнувшись в кресле, закрывая обеими руками красное, смущенное лицо.
– Вот вся моя история, вот история моего обмана, – продолжала Гюс после недолгой паузы. – Вы видите, если я и была распутницей, то перестала ею быть сразу же, как только получила такую возможность. Я нашла любимого человека и верна ему – кто может сказать хоть слово о моей теперешней жизни? Вот и все, что я хотела объяснить вам. Не ради себя, нет! Но мне было больно думать, что у вас на сердце остается горечь, что вы воображаете себя обманутым. Я не хотела, чтобы из-за роковой ошибки вы стали недоверчивым, подозрительным… Ну а теперь можете идти. Ведь вам тяжело оставаться в доме у «распутницы»!
Анкарстрем встал, подошел к Адели и глубоко взволнованным голосом сказал:
– Позвольте мне остаться! О, если бы вы знали, как мне бесконечно стыдно за свою ребяческую выходку! Поверьте…
Адель протянула ему руку, которую он почтительно поцеловал, и сказала смеясь:
– Ну, ну! Не надо так много слов, мой милый мальчик! Верю, что вы искренне каетесь, и этого с меня довольно! Садитесь на свое место и давайте поговорим, как добрые друзья, которые давно не видались и которым есть о чем порассказать друг другу!
VI
Они проговорили с полчаса, и из сердца Анкарстрема исчезли последние следы горечи. Он глубоко поверил в рассказ Гюс и искренне каялся, что позволил себе оскорбить такую хорошую женщину. Да и как было ему не поверить? Ведь все говорят, что ее влияние на короля очень велико, и следовательно, ей ничего не стоило бы заставить его, Анкарстрема, жестоко поплатиться за эту выходку. А она… Ах, да что там говорить! И без слов ясно, насколько она – хороший человек!
- Предыдущая
- 24/38
- Следующая
