Военная агентурная разведка. История вне идеологии и политики - Соколов Владимир Н. - Страница 28

Когда Моэм прибыл из Владивостока в Петроград, обстановка в стране была критической. «Дела в России ухудшались, – писал Моэм. – Керенский, глава Временного правительства, был снедаем тщеславием и увольнял любого министра, который, как ему казалось, представлял угрозу для его положения. Он произносил бесконечные речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Находящиеся в подполье большевики активизировались, Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но он не осмеливался арестовать его. Он произносил речи».

Англия решила свергнуть тщеславного болтуна и установить в России «твердую власть», необходимую ей для продолжения войны против Германии. В осуществлении этого замысла Моэм был не простым исполнителем, а инициативным организатором и вдохновителем политического заговора. Лаконично характеризуя действия своего разведчика Эшендена – героя новелл, прототипом которых был сам Моэм, он писал: «Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден спорил, убеждал, обещал. Он должен был преодолеть колебания одного и бороться с фатализмом другого. Он должен был определить, кто был решительным, а кто самонадеянным, кто был искренним, а кто слабовольным. Ему приходилось сдерживать раздражение во время русского многословия, он должен был быть терпеливым с людьми, которые хотели говорить обо всем, кроме самого дела; он должен был сочувственно выслушивать напыщенные и хвастливые речи. Он должен был остерегаться предательства. Он должен был потакать тщеславию дураков и уклоняться от алчности корыстолюбивых и тщеславных. Время поджимало».

К концу октября 1917 г. Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации. Он отправил зашифрованный план государственного переворота в Лондон. Моэм утверждал, что «план был принят, и ему были обещаны все необходимые средства». Однако предприимчивый разведчик попал в цейтнот.

В значительной степени это было связано с тем, что правящие круги России проявляли патологическую неспособность к быстрым действиям даже во имя самосохранения. Моэм писал: «Бесконечная болтовня там, где требовались действия, колебания, апатия, когда апатия вела к разрушению, высокопарные декларации, неискренность и формальное отношение к делу, которые вызвали у меня отвращение к России и русским». «Отвращение» к власть имущим, перенесенное на страну и народ, помешало Моэму увидеть главные причины внутренней слабости верхов – их глубокий конфликт с народом, их неспособность выражать его интересы и действовать во имя народа.

Активности Моэма, беспощадности террориста и писателя Савинкова, деловой решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с В.И. Лениным. По свидетельству Моэма, в конце октября 1917 г. «слухи становились все более зловещими, но еще более устрашающие параметры приобрела реальная активность большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица. И вот грянул гром. В ночь 7 ноября 1917 года большевики восстали… Министры Керенского были арестованы».

На другой же день после победы Октябрьской революции писателя предупредили, что большевики разыскивают тайного резидента Великобритании. (Еще 14 сентября 1917 г. И.В. Сталин в статье «Иностранцы и заговор Корнилова» обратил внимание на активное участие британских подданных в заговорщической деятельности на территории России.) Отослав шифрованную телеграмму, вождь заговора срочно покинул Россию. Великобритания направила специальный боевой крейсер, чтобы вывезти своего шпиона из Скандинавии.

Профессиональный разведчик многое скрыл в своих свидетельствах. А потому до сих пор не ясно, какую роль должны были сыграть Савинков и его люди, что надо было делать военным руководителям России, какую миссию обязан был выполнить чехословацкий корпус. Но прежде всего возникают вопросы: почему, если «время поджимало», британский разведчик в сопровождении четырех чехословаков из окружения Масарика прибыл в Петроград не через Северное море и Скандинавию (что заняло бы несколько дней), а решил сначала проехать по Атлантическому океану в США, затем пересечь Американский континент, Тихий океан, российский Дальний Восток, Сибирь, Урал и т. д. (на что ушло более месяца)? Почему, рискуя попасть в цейтнот (и в конечном счете попав в него), Моэм и его спутники избрали столь длинную дорогу в Россию?

Не лучше было положение с развитием разведслужбы и у других друзей России по коалиции.

Что касается Японии, то она являлась лидером по интенсивности и эффективности разведывательной деятельности среди стран Востока. Японский шпионаж берет свое начало около 1860 г. До этого Япония была закрытой страной для иностранцев.

Однако 8 июля 1853 г. в залив Эдо вошла мощная американская эскадра под командованием коммодора Пери, передавшего местным властям письмо-ультиматум от тогдашнего президента США Филмора. В нем содержались требования о предоставлении Соединенным Штатам права на торговлю в Японии и портов для снабжения американских кораблей всем необходимым. Для устрашения японцев эскадра пробыла в заливе целую неделю. С тех пор Япония перестала быть закрытой страной. За короткое время американцы, англичане и французы настояли на заключении с ней многочисленных договоров.

Для отстаивания своих интересов японское правительство посылало бесчисленное множество дипломатических, торговых, военных и военно-морских миссий для сбора ценной информации в Европе и Америке. Своих людей Страна восходящего солнца командировала под видом учащихся, и перед ними открывались двери крупных промышленных предприятий, арсеналов Старого и Нового Света. В действительности это были хорошо обученные инженеры, которые добывали промышленные и военно-технические секреты Запада. Шпионажем занимались также различные японские делегации, туристы.

Необходимо отметить, что шпионаж являлся второй натурой японцев: на протяжении поколений в Японии сложилась устойчивая и эффективная система массового шпионажа, когда сосед контролирует соседа. Со времен сегуната в стране широко использовались сыщики, добровольные и завербованные осведомители. Это обстоятельство развило в японской нации склонность к шпионажу, которая настолько укоренилась, что японцы занимались им всюду, где представлялся удобный случай, особенно в заграничных поездках. Собранные сведения тщательно записывались в дорожные дневники, которые после становились достоянием разведцентров.

Самыми способными из японских шпионов-любителей являлись эмигранты, которые, чтобы добиться доверия, не прочь покритиковать свою страну в присутствии иностранцев, если считали, что таким путем могут получить информацию. На самом же деле число японцев, которые действительно думали плохо о своей родине, было очень мизерным.

Если в разведывательных службах различных стран мира в конце XIX – начале XX в. сложилась порочная традиция отказываться от своего провалившегося агента, японцы никогда не придерживались такой практики: их дипломатические и консульские представители непременно становились на защиту агентов-неудачников, работавших на их государство. Вслед за арестом шпиона неизбежно следовали негодующие протесты и всегда немедленно давалось поручительство, хотя подобные действия равноценны признанию соучастия в деятельности агентуры.

Донесения от агентов передавались в Центральный разведывательный орган в Токио через:

– консульства и посольства (информация из консульств переправлялась курьерами в посольства, из посольств она поступала в Центр по каналам дипломатической почты);

– специальных агентов-курьеров, совершавших поездки под видом людей, занимающихся различного рода инспекциями;

– капитанов японских торговых и пассажирских судов, которым донесения вручались в последние минуты перед отплытием в Японию.

Японский агент имел преимущества перед коллегами большинства других стран Запада: немногим иностранцам удавалось досконально изучить трудный японский язык. Это обстоятельство исключало подслушивание. Сложная письменность давала японскому агенту возможность делать записи, не прибегая к кодам.