Тарантул - Валяев Сергей - Страница 88

• Предыдущая
• 88/106
• Следующая

— Не знаю.

— Таки и не знаешь?

— Нужна дополнительная дискетка, — признался.

— Что? — его реакция была похожа на мою; правда, за голову он не хватался. Мешала шапка-ушанка.

Я объяснился как мог, в частности про разархивацию базового пакета. И был понят. Кажется, в обществе «Красная стрела» проходили азы компьютерной грамматики.

— Так, — задумался Арсений, когда выматерился, как полководец, на парадную фуражку которого сбросил свой жидкий бомбогруз голубь мира. — А где дискетка?

Я ответил, что сам бы желал это знать. Арсений не понял — у меня нет дискетки? Нет. А где же она? Не знаю. Как это не знаю? Словом, «новый особист» решил, что я хочу его самым пошлым образом обмануть. И не успел я глазом моргнуть, как меня обыскали, скрутили и кинули в армейский «уазик», как куль с комбикормом.

Я потрепыхался, а потом успокоился, разгадав, что пока не обнаружится дополнительная и тоже проклятая дискетка, я буду жить.

Однако я не мог предположить, что жизнь моя несколько осложниться и будем менее удобная, чем прежняя.

Как и подозревал, меня привезли в знакомое местечко — на охраняемую территорию, где располагался главный штаб общества спасения отчизны «Красная стрела», основанного, по утверждению Вирджинии, офицерами ГРУ.

Как говорится, из полымя да в пламя. Проклятие! Я не мог и мысли допустить, что увечный Алоиз Гуськов… Ааа, что там говорить: сам во всем виноват! От судьбы не убежишь, если суждено получить от неё пинок, то это произойдет. Раньше или позже.

Меня затащили в шкатулку, тоже мне знакомую, где кроме стен, стола и двух стульев, прикрепленных к полу, ничего не было. По-моему, такое «хлебосольное» гостеприимство было традиционным. Для меня.

Я откровенно зевнул — скучно жить на свет, господа. Придумали бы что-нибудь новенькое, кроме, как рвать кусок из глоток. И биться в усмерть за власть. Как тут не вспомнить одну поучительную байку о… деревьях.

«Однажды они заспорили, кто из них самый главный, и решили выбрать царя-батюшку. Решили так решили. Пошли к дубу, стали его просить.

— Что? — возмутился дуб. — Выходит, я должен бросить заниматься устойчивостью против бурь и царствовать? Это занятие для слабохарактерных.

Тогда обратились деревья к маслине.

— Чего хотите? — отрезала та. — Чтобы я потеряла свою маслянистость, которая так необходима поэтам — для елейных стихов, торговцам — для перевыполнения плана, покупателям — для борьбы с артерисклерозом!.. Чтобы я вместо этого вдруг уселась царствовать? Ищите какое-нибудь другое, суетное дерево.

Делать нечего, пошли деревья дальше. Встречают пальму.

— Зачем мне власть? Разве эта власть большая, чем красота? Моя грация уже давно заслужила пальму первенства. Обратитесь к какому-нибудь другому, более тщеславному дереву.

Тогда повстречали деревья смоковницу.

— Что? Царствовать? Разве вам мало моей сладости? Зачем мне становиться царицей? Чтобы меня возненавидели все — от мала до велика? У меня нет слабости к деспотизму.

Так ходили и ходили деревья, и, наконец, пришли к кизилу. Стали его просить.

— Только этого мне не хватало! — вспылил тот. — Я не могу стать царем. У меня нет качеств, которые нужны царю. Но даже если вы меня и выберете, будет ли у меня власть? Я должен буду отчитываться перед вами. А завтра вам прийдет в голову выбрать другого царя… Что ж это за царствование, если у тебя нет силы и никто не трепещет перед тобой?.. Вот у животных — другое дело… Хе-хе!.. Там лев!.. И зачем вы только затеяли эту мышиную возню?

Деревья подумали, подумали и решили, что он прав — ни к чему им выбирать царя. У зверей есть царь, у людей — царек, а у деревьев его нет. И поэтому они не преследуют друг друга, не уничтожают, а мирно живут. И главное, умирают стоя.»

И почему я не родился в стране деревьев? Интересно, кем был бы?.. Дубком? Тополем? Аль ясенем?..

На этом мое одиночество было нарушено появлением Арсения и двух костоломов. В сравнении с ними упокоенные Кеша и Рома вспомнились мне древнегреческими философами на берегу Эдегейского моря. Я насторожился кажется, предстоит тяжелый разговор?

— Ну? — осклабился Арсений. — Как с памятью, дорогой товарищ?

— Не жалуюсь, — признался я.

— Тогда где дискетка?

— Меня уже спрашивали? Или я ошибаюсь?

— Не груби старшим… по званию, Чеченец, — пошутил. — Я к тебе всей доброй душой…

— И эти тоже… с доброй душой?

— Вот за них не отвечаю, — с сожалением цыкнул языком. — Живут своей содержательной жизнью. — На квадратных физиономиях костоломов отобразилось что-то на подобие улыбки. — Любители, кстати, антрекотов и анекдотов. Могу рассказать для затравки?

Я пожимаю плечами и слушаю анекдот про зайца, который зашел в вагон электрички и кричит, мол, кто хочет получить в морду?! Звери молчат. Еще раз спрашиваю, кто хочет в морду?! Опять молчание. Заяц в третий раз: Так кто хочет в морду, мать вашу так?! Волк: Ну я? Заяц: Иди в тамбур, там дают. Я уже получил.

Смешной анекдот. Он подействовал на меня самым странным образом — в отличии от зайчика, я почувствовал угрозу своей безопасности и решил нанести упреждающий удар тем, кто находился со мной в одном «тамбуре».

Убить меня не убьют, молниеносно решил я, а выступать в качестве обреченного антрекота?.. И успеваю нанести спецназовский удар армейской бутсой в пах «нового особиста»…

Последнее, что хорошо помню: его заячий взвизг, доставивший мне полное душевное удовольствие…

Дальнейшее уже не имело для Чеченца существенного значения. Тем более тень не может чувствовать боли. Как не может чувствовать боль тот, кто пришел дать людям свободу.

и поднимается из руин мечта о городе который здесь был о городе который здесь будет которого нет.

Сквозь полуденное жаркое марево я увидел пыльный восточный город. Он плыл в синеве теплого моря и вечности вместе со своими нищими глинобитными улочками, богатыми кварталами с плоскими крышами, выложенными цветной мозаикой, горлопанистыми базарами, остроконечными минаретами, золотыми куполами церквей…

Потом я увидел молодого человека. Он был покоен лицом и светел: на его плечах лежали легкие белые хламиды. И только тяжелые запыленные армейские бутсы с металлическими заклепками и рантом выдавали залетевшего на час небожителя из другого времени.

Мои отцы-командиры учили никогда не терять присутствие духа. Тело предаст — дух никогда. И они были правы. Это я понял, когда после прогулки по Святой земле, обнаружил свое тело, подвешенным на дыбе.

Нельзя сказать, что испытывал удовольствие от полета в клетке: ломило вывернутые руки, швы на брюхе расходились, а тяжелые армейские бутсы пудовыми гирями…

А вот душа была спокойна и легкомысленна. Она плавала по огромному подземному бункеру облачком и поглядывала на телесный кокон с мирским сожалением, мол, что делать, Бог терпел и нам велел.

Дальний прожектор слепил глаза и я не знал, где находится Чеченец. Должно, размышлял где-нибудь в потемкам о смысле своей потаенной жизни?

Я не испытывал страха. Когда свободен дух, какой может быть страх? И перед кем? Все эти азиатские способы умерщвления доказывали, у затейников из общества спасения самих себя то ли клиняло мозговые извилины, то ли они настолько были слабы духом, что пытались это всячески скрыть. Таким вот оригинальным живодерским способом.

Затейники со стрелами не понимали: они смешны и бессильны в своем патологическом желании запугать вольного человека. Помимо всего, я был защищен… дискеткой, которую все мечтали найти. Где этот маленький пластмассовый кусочек с как бы металлической застежкой? Ни одна живая душа не знала о её местонахождении. Об этом мог ведать только тот, кто бегло переходил из мира света в мир теней. Имя ему было — Чеченец.

• Предыдущая
• 88/106
• Следующая