Путь вниз - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 11

• Предыдущая
• 11/51
• Следующая

Лу вошла в спальню, сняла халат и положила его на кровать в ногах. В темноте Скотт услышал сухой шелест материи. Потом она села, и на ее половине прогнулся матрац. Затем она вытянула ноги, и Скотт услышал, как ее голова мягко упала на подушку. Весь в напряжении, он лежал, чего-то ожидая.

Через минуту Скотт услышал шелест шелковой ткани и почувствовал на груди прикосновение ее руки.

– Что это такое? – спросила она тихо.

Скотт молчал.

Она приподнялась на локте.

– Скотт, это твое кольцо, – сказала она. Лу ощупывала кольцо пальцами, – он почувствовал, как тонкая цепочка чуть-чуть врезалась ему в шею.

– И ты давно носишь ее на шее? – спросила она.

– С того времени, как снял кольцо с пальца, – ответил Скотт.

С минуту они молчали. Затем он услышал ее полный любви голос.

– О, любимый! – Ее руки призывно обвились вокруг него, и вдруг он почувствовал через ее шелковую рубашку жар прижимающегося к нему тела. Она впилась в его губы своими ищущими губами и вцепилась в его спину ногтями, как кошка запускает свои когти, и от этого у него по спине пробежал озноб.

И вдруг к нему вернулась вся его сила, и притупленный голод по женскому телу вырвался из него молчаливыми, грубыми ласками. Его руки бегали по ее пылающему телу, трогали и ласкали его. Открытым ртом он жадно хватал ее губы. Темнота комнаты ожила, и их переплетенные тела охватило пламя страсти. Слова были ни к чему. Ищущие руки, нетерпеливые толчки, кипение крови, сладкие мучения, от которых страсть томится еще больше, служили им лучше ненужных слов. Их тела говорили языком куда более понятным.

А когда все закончилось и ночь набросила на сознание Скотта свое черное тяжелое покрывало, он уснул, довольный, в теплых объятиях Лу. И хотя бы на одну ночь к нему вернулся душевный покой, канули в забытье все его страхи.

Вцепившись руками в край открытой коробки с печеньем, Скотт смотрел вовнутрь ошеломленным, неверящим взглядом.

Печенье испортилось.

Не отрываясь, он глядел на эту невероятную картину – печенье было затянуто паутиной: покрытое плесенью, грязное и подмокшее. Теперь он вспомнил, но, увы, слишком поздно, что как раз над холодильником находилась кухонная раковина с протекающей фановой трубой и что всякий раз, когда пользовались раковиной, вода капала в подвал.

Скотт онемел от неожиданности. Не было таких страшных слов, которые могли бы передать пережитое им потрясение, от которого он чуть не сошел с ума.

И он смотрел в коробку с раскрытым от удивления ртом и застывшим на лице бессмысленным выражением. «Теперь мне конец», – подумал Скотт. В каком-то смысле он уже смирился с таким возможным исходом. Но в то же время режущие желудок спазмы голода лишали спокойствия, гнали прочь смирение; и жажда стала напоминать о себе болью и страшной сушью в горле.

Скотт резко замотал головой. Нет, не может быть, невозможно, чтобы, пройдя такой длинный путь, он так глупо его закончил.

– Нет, – глухо слетало с кривящихся от резких усилий губ Скотта, когда он карабкался через край коробки.

Держась руками за край, он вытянул одну ногу и ударил ею по краю печенины. Пропитанная влагой, она мягко поддалась под ударом, и вниз, на дно коробки, полетели маленькие изломанные кусочки.

Обезумев от отчаяния, Скотт отпустил край коробки и съехал вниз по почти отвесной, покрытой глянцевой бумагой ее стенке, с такой силой ударившись о дно, что чуть не свернул себе шею.

Вскочив, как безумный, на ноги, он увидел, что стоит среди целых россыпей маленьких кусочков печенья, поднял один из них, и кусочек расползся мягкой кашицей в его руках, как комок грязи. Скотт стал перебирать кашицу пальцами, чтобы отыскать в ней хотя бы одну крошку, не тронутую порчей. В нос ему ударил густой запах гнили. От острой рези в животе он втянул щеки.

Стряхнув с рук остатки кашицы. Скотт направился к пластам целого печенья. Дыша ртом, чтобы не чувствовать смрадного запаха гнили, он шел, проваливаясь в месиво, в которое превращались под его тяжестью кусочки сырого прогнившего печенья.

Подойдя к целому пласту, он отодрал от него небольшой кусочек и разломил на части. Соскоблив с одной из них зеленый налет, он чуть-чуть надкусил печенье.

И тут же изо всей силы выплюнул его, давясь тошнотворным вкусом. Скотта била мелкая дрожь, застыв на месте, он втягивал сквозь зубы воздух, пока не прошла тошнота.

Потом резко сжал кулаки и обрушил удар на пласт печенья. Но взгляд его застилали слезы, и он промахнулся. Злобно выругавшись, ударил еще раз и теперь уже попал по пласту, отбив от него целое множество белых крошек.

– Сукин сын! – прорычал Скотт и стал пинать ногами пласт печенья, и пинал, пока не разбил его на мелкие кусочки, которые разбросал, разметал ногами в разные стороны.

Совсем без сил, он припал к стенке из вощеной бумаги, прижавшись лицом к ее холодной, хрустящей поверхности. Грудь его вздрагивала от прерывистого дыхания.

– Спокойно, спокойно, – слетел с губ шепотом совет рассудка.

– Заткнись, – прохрипел в ответ Скотт. – Заткнись, это конец.

Он почувствовал, что упирается лбом в какой-то острый выступ, и резко убрал голову.

Вдруг его осенило.

Пространство между вощеной бумагой и стенкой коробки! Крошки, провалившиеся туда, должны были остаться сухими.

Издав хрип, полный радости, он вцепился пальцами в вощеную бумагу, пытаясь разорвать ее. Но пальцы заскользили по гладкой глянцевой поверхности, и он с глухим стуком упал на одно колено.

Когда Скотт поднимался, на него упала капля воды.

Когда первая капля упала ему на голову и рассыпалась фонтаном мелких брызг, в горле у него застрял испуганный крик. Вторая капля окатила его лицо холодной волной и на какой-то миг лишила зрения. Третья разбилась о правое плечо и разлетелась в стороны мелкими хрусталиками.

Хватая ртом воздух, он бросился назад и зацепился ногой за крошку. Со всего размаху упал в лежащее толстым слоем холодное белое месиво, но, не теряя ни секунды, вырвал из него халат и руки, все перепачканные намокшим гнилым печеньем. В том месте, с которого он начал свое поспешное бегство, капли падали на дно одна за другой и все чаще и чаще, наполняя коробку ползущим туманом, который вмиг поглотил Скотта. Но и в тумане бегство продолжалось.

В дальнем конце коробки Скотт остановился и, повернувшись назад, посмотрел безумным взглядом на огромные капли воды, шумно падающие на вощеную бумагу. Он прижал ладонь к затылку. В голове шумело, как будто не капли, а удары завернутой в мягкую материю кувалды только что обрушились на нее.

– О, Боже мой, – хрипло пробормотал Скотт, заскользив вниз по стенке из вощеной бумаги. Он съехал прямо в месиво из гнилого печенья и теперь сидел в нем с закрытыми глазами, обхватив руками голову, чувствуя тонкие покалывания боли в горле.

Скотт поел, и боль в горле отпустила. Потом он напился каплями воды, оставшимися на вощеной бумаге. И теперь Скотт был занят тем, что собирал в кучку пригодные для еды кусочки печенья.

Но до этого он сначала прорвал ногой дырку в плотной вощеной бумаге, пролез в нее за гладкую шуршащую стенку. Наевшись же, он стал перетаскивать в коробку кусочки сухого печенья и складывать их там в аккуратную кучку.

Покончив с этим, Скотт руками и ногами проделал в вощеной бумаге несколько дырочек, при помощи которых можно было бы забраться по бумажной стенке до верхнего края коробки. За один подъем он затаскивал наверх по одному или два кусочка, в зависимости от их размеров. Вверх по необычной лестнице из дырочек в вощеной бумаге, затем через край коробки, и вниз по оберточной бумаге коробки, в которой он еще раньше проделал дырочки. На все это у него ушел час.

Потом Скотт в последний раз протиснулся за прокладку из вощеной бумаги, чтобы убедиться в том, что не оставил ни одного съедобного кусочка печенья. Но обнаружил он только один кусочек размером с мизинец. Скотт сжевал его, заканчивая последний обход бывших залежей пищи. Завершив осмотр, он пролез через дырку обратно в коробку.

• Предыдущая
• 11/51
• Следующая