Адский дом - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 57

• Предыдущая
• 57/59
• Следующая

Фишер быстро двигался между кроватью, шкафом и бюро, хватая одежду и прочие личные вещи и бросая их в чемоданы. «Беласко, видимо, с самого начала решил не показываться. Если никто его не увидит, никто и не подумает, что он является важной частью населенного призраками дома. А если, наоборот, увидят ряд фантастических явлений, явно не связанных между собой, то займутся их отдельными элементами, не поняв, что причиной их всех является он. Ублюдок», — подумал Фишер. Его лицо посуровело, и он со злобой стал запихивать вещи в чемоданы, чтобы закрыть крышку.

Одно оставалось непонятно: почему Беласко, проявивший такую дьявольскую изобретательность в замысле и организации убийства Флоренс и Барретта, избрал столь неэффективный способ, чтобы прикончить его, Фишера. В данных обстоятельствах послать его из дома к пруду было рискованно. А если власть Беласко безгранична, почему же он выбрал такой неподходящий способ?

И вдруг он замер, прекратив паковать чемоданы.

А что, если эта власть больше не безгранична?

Возможно ли это? В церкви он определенно был во власти Беласко. Если когда-то было время сокрушить его, то именно тогда. И все же, несмотря на это, Беласко смог лишь отправить его утопиться в пруду. Почему? Или Флоренс была права насчет него тоже? Что его собственная сила столь велика? Фишер покачал головой. Это бессмыслица. Конечно, льстит самолюбию, но неубедительно. Может быть, в детстве сила и была, но не сейчас. Более приемлема версия, что у Беласко иссякли силы после уничтожения Барретта и Флоренс.

И все же почему? С такой силой, какую он проявлял всю неделю, с чего бы ему теперь ослабеть? Неужели же сработал реверсор? А если так, Беласко бы исчез.

Так в чем же дело?

Эдит топталась на крыльце, ожидая возвращения Фишера. Накинутое на плечи одеяло не спасало от холода; все еще промокшая, она снова стала мерзнуть. Очень ли опасно сделать несколько шагов внутрь и спрятаться от холода?

В конце концов она так и поступила. Войдя, Эдит закрыла дверь и встала, глядя на лестницу.

Казалось, что они входили в этот дом в другой жизни. Понедельник казался далеким, как библейские времена. И это была одна из причин вернуться. Теперь, со смертью Лайонела, ничто уже не казалось важным.

Она задумалась о том, сколько пройдет времени, прежде чем к ней придет полное и страшное осознание его смерти. Возможно, когда она снова увидит его тело.

Эдит отогнала эту мысль. Неужели только вчера она спускалась по этой лестнице к Фишеру? Она поежилась. Она была такой легкой добычей Беласко.

Когда она осматривала Флоренс, это Беласко заглянул внутрь и заметил ее смущение. Это Беласко показал ей фотографии, заставил выпить бренди, обратил ее страхи перед лесбиянскими тенденциями в бездумное вытеснение их влечением к Фишеру. Эдит вздрогнула при этих воспоминаниях. Как она слаба, и с какой легкостью Беласко манипулировал ею.

Эдит отогнала и эти мысли. Всякая мысль о Беласко была оскорблением памяти о Лайонеле. Она уже почти жалела, что вернулась и узнала, что он заблуждался почти во всех своих словах и поступках.

Эдит поморщилась с чувством вины и упрека себе. Неужели весь его труд был ни к чему? Она ощутила злобу на Фишера за разрушение ее веры в Лайонела. Какое право он имел на это?

Прилив внезапной тоски и душевной муки побудил ее пройти через вестибюль, подняться по лестнице и направиться по коридору. У их комнаты стояли два чемодана. Эдит оглянулась и, услышав звуки из комнаты Фишера, поспешила туда.

Он вздрогнул, когда она вошла.

— Я же велел вам...

— Я знаю, что вы мне велели, — перебила Эдит, и ей пришлось сдержаться, прежде чем она заговорила вновь: — Я хочу узнать, почему вы так уверены, что мой муж заблуждался.

— Я не уверен.

Зарождающийся гнев не дал ей услышать ответа, и она было продолжила обвинения, но спохватилась:

— Что?

— Я думаю, не был ли он отчасти прав.

— Я не...

— Помните, что сказала Флоренс?

— Что?

— Она сказала: «Разве вы не видите, что мы оба можем быть правы?»

— Не понимаю.

— Я думаю, не является ли сила Беласко электромагнитным излучением, — сказал Фишер. — И не ослабла ли она от работы реверсора.

Он нахмурился.

— Но с чего бы ему дать себе ослабнуть? Это не имеет смысла. Особенно когда у него была возможность сломать реверсор.

Эдит не слушала его возражений. Стремясь восстановить осмысленность трудов Лайонела, она сказала:

— Может быть, он все-таки ослаб. Вы сказали, что он заманил вас в церковь. Если бы он был по-прежнему силен, зачем бы ему это делать? Почему бы не напасть на вас там, где вы находились?

Фишера, похоже, не убедили ее слова. Он стал шагать туда-сюда.

— Этим можно объяснить, зачем он заманил меня сюда. Если после того, как реверсор ослабил его, он израсходовал большую часть оставшейся энергии для уничтожения вашего мужа и нападения на вас... — Фишер сердито прервался. — Нет. Не складывается. Если реверсор вообще сработал, он бы рассеял всю его энергию, а не только часть.

— Может быть, у него не хватило мощности. Может быть, Беласко был настолько силен, что даже реверсор не смог полностью его уничтожить.

— Сомневаюсь, — сказал Фишер. — И по-прежнему это не объясняет, почему он вообще позволил запустить реверсор, когда мог уничтожить его еще до запуска.

— Но Лайонел верил в реверсор, — настаивала Эдит. — Если бы Беласко уничтожил его до запуска, разве это не стало бы для Лайонела признанием своей правоты?

Фишер посмотрел ей в лицо. Что-то кольнуло его внутри — пожалуй, то же возбуждающее чувство правоты, которое он ощущал, когда Флоренс излагала ему свою теорию насчет Беласко. Увидев выражение его лица, Эдит заговорила быстрее, отчаянно желая убедить его в правоте Лайонела, хотя бы частичной.

— Разве Беласко не получил бы большего удовлетворения, убив Лайонела после того, как тот запустил свой реверсор? Чтобы Лайонел, умирая, убедился в своей неправоте. Не мог ли Беласко хотеть этого?

Чувство неуклонно нарастало. Фишер пытался в уме собрать части воедино. Мог ли Беласко действительно так настроиться уничтожить Барретта, что намеренно дал ему ослабить себя? Только совершенно самовлюбленный человек мог бы...

Словно из глубины его души вырвался стон.

— Что? — в тревоге спросила Эдит.

— Эгоизм, — сказал Фишер и, не сознавая этого, ткнул пальцем в Эдит. — Себялюбие.

— Что вы хотите сказать?

— Вот почему он так поступил. Вы правы — иначе его бы это не удовлетворило. Но дать вашему мужу пустить в ход реверсор, будто бы рассеять энергию — и когда ваш муж будет на пике удовлетворения от исполнения задачи своей жизни, расправиться с ним. — Он кивнул. — Только это могло удовлетворить его себялюбие.

Ему нужно было дать Флоренс знать, что это был он один. И нужно было сказать это вашему мужу. Себялюбие. И он дал вам понять это в театре. Себялюбие. И потом мне. Себялюбие. Ему мало было заманить нас на гибель, он должен был сказать нам в последний момент, когда лишил нас сил, что это был он один. И кроме того, когда он добрался до меня, большая часть его энергии была уже исчерпана и он не смог меня уничтожить. А лишь подтолкнул меня, чтобы я сам покончил с собой.

Фишер вдруг возбудился.

— А что, если теперь он не может выйти из церкви?

— Но вы сказали, что он заставил вас прийти туда.

— А что, если не он? Что, если это она? Что, если она знала, что он попался там?

— Но зачем ей было вести вас на гибель?

Фишера как будто смутили ее слова.

— Она бы не привела меня на гибель. Зачем ей делать это? Здесь должна быть причина.

У него захватило дыхание.

— Запись в церковной книге. — Его охватило волнение, какого он не испытывал с детства. — «Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его». — Он безостановочно шагал взад-вперед, чувствуя себя на краю пропасти, перед ним как будто расступилась мгла и вот-вот появится истина. — «Если правый глаз твой соблазняет тебя...»

• Предыдущая
• 57/59
• Следующая