История великих путешествий. Том 3. Путешественники XIX века - Верн Жюль Габриэль - Страница 29

• Предыдущая
• 29/110
• Следующая

Могло показаться, что география не многого дождется от дипломатической миссии в те края, которые уже когда-то посещали Босман, Луайе, Демарше[256], Мередит, Далзель и многие другие, — в края, о которых были изданы монографические работы. Но пять месяцев, прожитые в Кумаси, отделенной только десятидневным переходом от Атлантического океана, Боудич использовал для изучения страны, нравов, обычаев и порядков одного из интереснейших народов Африки.

Мы здесь вкратце перескажем описание торжественного въезда посольства в Кумаси.

Все население было на ногах и толпилось по обеим сторонам пути, а войска, по подсчету Боудича, в количестве по меньшей мере тридцати тысяч, стояли с оружием в руках.

Перед тем как быть принятыми султаном, англичане стали свидетелями зрелища, дающего полное представление о жестокости и дикости племени ашанти. Под звуки барабанов по городу водили человека, таща его на веревке, продетой через нос. Руки его были связаны за спиною, щеки пронзены кинжалом, одно ухо отрублено, другое висело на обрывке кожи, вся спина была изрезана, а над каждой лопаткой торчало по ножу. Позже его должны были принести в жертву в честь прибытия англичан.

«После всего виденного, — сообщает Боудич, — мы уже подготовились к какому-нибудь необычайному зрелищу, но все-таки не ожидали того великолепия, какое поразило наши взоры. Для приема освободили место площадью около квадратной мили. Султан, подвластные ему вожди и его военачальники стояли в глубине, окруженные каждый своей свитой.

Перед нами выстроились войска, притом в таком количестве, что, казалось, мы не сможем пробраться сквозь них. Невыносимо знойные и невыносимо яркие лучи солнца отражались на массивных золотых украшениях, сверкавших повсюду. Более ста оркестров одновременно играли в честь нашего прибытия, и каждый исполнял свою мелодию, излюбленную вождем, которому принадлежали музыканты. Нас оглушал гром барабанов, звуки несчетного множества рогов и довольно гармоничное пение длинных флейт, приятно сочетавшееся с аккомпанементом какого-то инструмента, похожего на волынку.

Рабы несли бесчисленное количество больших зонтиков или балдахинов, под каждым из которых могло укрыться, по крайней мере, человек тридцать, и все время раскачивали их. Шелковые балдахины алого, желтого или какого-нибудь другого яркого цвета наверху были украшены изображениями полумесяцев, пеликанов, слонов, сабель и прочего оружия из чистого золота. Посланцы султана с большими золотыми пластинами на груди очистили для нас проход, и мы двинулись вперед, предшествуемые английским флагом и палками переводчиков[257]. Мы задерживались перед каждым из "кабосиров", вождей, чтобы пожать ему руку. Вожди были в роскошной одежде, с ожерельями из массивного золота, золотыми обручами на ногах у колена, золотыми пластинками на лодыжке и браслетами или кусками золота на левом запястье — такими тяжелыми, что вельможам приходилось опираться рукой на голову ребенка. В довершение всего, сделанные из золота в натуральную величину волчьи или бараньи головы свисали с эфесов их мечей, рукоятки которых были из того же металла, а лезвия обагрены кровью. Какой-то человек нес на голове большой барабан, а двое других шли рядом и били в него. Колокольчики и куски железа на запястьях барабанщиков сопровождали звоном каждый удар. Пояса были украшены черепами и берцовыми костями врагов, убитых в сражениях. Над знатными сановниками, сидевшими на скамьях черного дерева, инкрустированных золотом и слоновой костью, развевались огромные опахала из страусовых перьев, а позади стояли отлично сложенные молодые люди с полными патронов коробками из слоновой кожи на спине и с длинными, инкрустированными золотом датскими мушкетами в руках. На поясе у них висели лошадиные хвосты (большей частью белые) или шелковые шарфы.

Протяжные звуки рога, оглушающий грохот барабанов и в промежутках звуки других инструментов возвестили, что мы приближаемся к султану. Мы были уже около главных придворных сановников; министр двора, глашатай с золотой трубой, начальник гонцов, главный палач, начальник базара, хранитель гробниц султана и начальник музыкантов сидели каждый в окружении своей свиты, блистая роскошью, свидетельствовавшей о власти, которой они были облечены. Повара были окружены огромным количеством выставленной напоказ серебряной посуды — блюд, тарелок, кофейников, кубков и всякого рода мисок. У главного палача, человека почти гигантского роста, на груди висел топор из литого золота, и перед ним стояла плаха, на которой, вероятно, рубили головы осужденным. Четыре переводчика по окружавшему их великолепию не уступали другим важным сановникам: перед ними несли особые знаки их должности — связанные в пук палки с золотым шаром на конце. Хранитель казны к своим собственным драгоценностям прибавил находившиеся на его попечении сокровища, и перед ним виднелись сундуки, весы и гири из чистого золота.

Мы задержались на несколько минут перед султаном, по очереди пожимая ему руку, и благодаря этому могли хорошенько разглядеть его. Мое внимание прежде всего привлекла его манера держаться. Странно было встретить такое спокойное и естественное достоинство у одного из властителей, которых мы любим называть варварами. Его вид выражал и величие и учтивость, а удивление ни на миг не заставляло его терять спокойствие и хладнокровие, подобающие монарху. Ему, по-видимому, было лет тридцать восемь. Он был несколько склонен к полноте, лицо выражало благожелательность».

Затем следует длиннейшее описание одежды султана, шествия вождей, войск, толпы и затянувшегося до ночи приема.

Читая это удивительное повествование Боудича, спрашиваешь себя, не есть ли оно плод пылкого воображения путешественника и правдоподобны ли вся эта сказочная роскошь султанского двора, рассказы о тысячах людей, приносимых в жертву в определенные времена года, странные обычаи воинственного и жестокого народа, смесь цивилизации и дикости, до тех пор не известная в Африке? Невольно возникает мысль, что Боудич все чрезвычайно преувеличивал, так как путешественники, шедшие по его стопам, да и современные исследователи не подтверждают его сообщений. И кажется удивительным, как эта власть, основанная только на терроре, могла так долго держаться!

Среди множества путешественников, рисковавших своей жизнью ради прогресса географической науки, французу приятно встретить имена соотечественников. Сохраняя полное беспристрастие при оценке их трудов, чувствуешь себя растроганным, читая о перенесенных ими опасностях и тяготах. Все это испытываешь, приступая к описанию путешествий Мольена, Кайе, Кайо и Леторзека.

Гаспар Мольен[258] был племянником наполеоновского министра финансов. Он пустился в плавание на «Медузе», но при кораблекрушении ему посчастливилось спастись на одной из лодок, которые добрались до сахарского побережья и, идя вдоль него, достигли Сенегала.

Гибель, которой едва избежал Мольен, в любой не так хорошо закаленной душе убила бы всякую страсть к приключениям и тягу к путешествиям. С ним этого не произошло. Мольен сам предложил, что он отправится на поиски истоков главных рек Сенегамбии[259], в частности Джолибы, и едва майор Флёрио, губернатор колонии, дал свое согласие, молодой путешественник покинул Сен-Луи.

Выехав 29 января 1818 года из Дьедде, Мольен двинулся на восток между 15-й и 16-й параллелями, прошел страну Домель и проник к волофам[260]. Так как ему отсоветовали ехать по дороге к фульбе, то он избрал путь на Фута-Торо и, несмотря на фанатизм туземцев и их страсть к грабежу, ему удалось без всяких приключений достигнуть Бонду. За три дня он пересек пустыню, отделяющую Бонду от страны, лежащей по ту сторону Гамбии. Затем он попал в Ньоколо, гористую область, населенную народом пёль[261] и почти дикими диалонке[262].

• Предыдущая
• 29/110
• Следующая