Оливье, или Сокровища тамплиеров - Бенцони Жюльетта - Страница 4
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая
Получив это письмо, Санси разрыдалась, убежденная в том, что никогда больше не увидит супруга. Очевидно, Оливье не желал ее. Именно в тот вечер она рассказала брату Клеману, каким образом был заключен этот брак. Она не могла совладать с нервами и скрыть от тамплиера свое отчаяние, и святому отцу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не преступить закон Ордена, согласно которому рыцарю запрещалось вступать в любой телесный контакт с женщинами: он искренне утешал молодую супругу и хотел бы предложить ей свое плечо, чтобы она могла выплакаться. Впрочем, он все же взял ее руки в свои:
— Не знаю, что сказать вам, дитя мое, хотя вижу, как вы страдаете, и ваша печаль меня безмерно огорчает. Но я думаю, — добавил он с внезапной уверенностью, сам не понимая, откуда она взялась, — в один прекрасный день ваши муки закончатся... и супруг к вам вернется!
— Вы очень добры ко мне, и вы, кажется, убеждены в своей правоте, брат Клеман. Он вернется, говорите вы? Но когда же?
— Это Божья тайна!
Ей пришлось ждать десять лет. Десять одиноких лет, прожитых вдали от людей. Новости о внешнем мире она получала от рыцарей-храмовников или от трубадуров, охотно заходивших в гостеприимный замок на холме, где молодая хозяйка, очень серьезная и вместе с тем обворожительная, умела слушать, улыбаться и щедро вознаграждать за труды. О ней уже начали слагать легенды: мол, живет она без супруга, который уехал далеко и никогда не вернется, но она все ждет и ждет его, не обращая внимания на окрестных знатных сеньоров, которые жаждут попросить ее руки или хотя бы просто утешить. От гостей Санси узнала и о смерти Бланки Кастильской, а потом о возвращении — спустя два года — ее сына, которого королева-регентша с таким нетерпением ждала. От одного из братьев-тамплиеров, который решил однажды проведать Санси, она услышала — поскольку брат этот побывал в Париже, — что король Людовик, все еще переполненный благочестивыми размышлениями, почерпнутыми в Святой земле, и вдобавок удрученный смертью матери, серьезно подумывал о том, чтобы постричься в монахи. Это вызвало необычайную вспышку гнева королевы Маргариты, которая объявила, что она в таком случае уедет в Прованс, оставив королевство на волю судьбы. И больше о монастыре разговоров не было: Людовик продолжил царствование, которому в скором времени суждено было вызвать восхищение и народа, и других монархов западного мира. Благодаря брату Клеману, которого хозяйка замка теперь почти не видела, потому что он в силу важнейших поручений Ордена находился вдали от Триганса[13], она, с помощью верного Максимена, научилась искусству управлять своими владениями. Жиль Пернон, которому прекрасное солнце и ежедневное употребление тмина, розмарина и чеснока практически вернуло молодость, тоже помогал Санси: он сопровождал ее почти повсюду. Дел же было предостаточно: в течение нескольких лет Карлу Анжуйскому пришлось воевать, чтобы вырвать — город за городом — свое графство Провансальское из рук тещи, вдовствующей графини Беатрисы Савойской. Из-за войны в горную долину Вердона хлынуло множество беженцев. Однако некоторые предпочли остаться здесь навсегда, отчего население здешних мест увеличилось, — в дальнейшем это приведет к развитию этой области. Одна семья гончаров, сохранившая традиции греческих мастеров, изгнанная сначала из Марселя, а потом из Бриньоля, поселилась в Мустье, где не было недостатка ни в глине, ни в воде, ни в дровах для топки, — здесь они и обосновались, принеся первую славу селению, куда уже стекались многочисленные паломники.[14]
А потом наступила та рождественская ночь, воспоминания о которой так сладко волновали Санси... Тем вечером было холодно. Ветер, налетевший с Альп, свистел и завывал, но даже в самых глубоких равнинах слышался монотонный звон колоколов, которые призывали на полуночную мессу крестьян всех селений. Небо сверкало звездами, оно напоминало королевскую мантию, накинутую на плечи этих славных людей. С факелами и масляными лампами в руках они отправлялись праздновать великое таинство Рождества в церкви и часовни.
Колокол в часовне Валькроза гремел, как и все прочие, созывая обитателей деревушки — не больше двадцати домов! — к замку, где их уже ожидали. Когда люди входили во двор, их лица озарялись улыбками, причиной тому были аппетитные запахи, доносившиеся из кухни. Все знали, что после мессы их пригласят за праздничный стол, накрытый в большом зале, где они разделят со своей хозяйкой разнообразные яства.
Санси встречала гостей у ярко освещенного входа в маленькое святилище. Одетая в красивое платье из зеленого сукна — под цвет глаз! — с золотой вышивкой и меховой оторочкой из горностая, с вуалью на лице того же оттенка и кружевной шалью, наброшенной на плечи, она была невыразимо прекрасна, невзирая на чуть длинноватый нос, который всегда приводил ее в отчаяние. Она приветствовала всех чарующей улыбкой, открывавшей сердца славных крестьян, с которыми она после своего возвращения проводила Рождество, предпочитая их общество компании самых знатных сеньоров. Они были признательны ей, и в Валькрозе этот праздник с нетерпением ждали весь год. Это был тот свет, к которому они шли, словно волхвы к Вифлеемской звезде. Рядом с Санси, немного позади, стояли Онорина в огненно-красном платье и Жиль Пернон в своем лучшем кафтане, подбитом мехом. Тут же пристроилась и толстая Барбетта, жена Максимена, со всей семьей, разодетой в лучшие наряды и явно гордившейся своей близостью к хозяйке замка.
Внезапно Пернон тронул за руку Санси.
— Мадам! — пробормотал он, задыхаясь от радости. — Вы только посмотрите, кто к нам приехал!
Во двор входил рыцарь, ведя на поводу лошадь, с которой он спешился после изнурительного подъема. Очень высокий, он немного сутулился, вероятно, устав после долгого пути. Из-под широкого плаща поблескивала кольчуга, сбитый на плечи капюшон открывал светлые волосы, суровое, красивое и загорелое лицо с глубокими черными глазами, которое портил — не лишая, впрочем, обаяния — длинный шрам, протянувшийся от виска до уголка губ.
Санси почувствовала, что у нее остановилось сердце. Она пожирала глазами рыцаря, который направлялся прямо к ней, и во взгляде его полыхало пламя, прежде ей неведомое. Наконец она бросилась к нему навстречу и удержала его, когда он хотел преклонить колени. Ей хотелось видеть его лицо.
— Рено! Неужели я вновь вижу вас?
— Точнее, то, что от меня осталось! Я даже не надеялся, что вы узнаете меня... милая моя дама!
— Из-за вашей раны? Это не имеет значения, ведь вы совсем не изменились!
— Нет, нет, я изменился! А вот вы... вы изумительно красивы! Именно о такой женщине я всю жизнь мечтал!
— Вы мечтали обо мне? Значит, вы и в самом деле изменились... но проходите же! Сейчас начнется месса, и все ждут только нас! Когда служба завершится, я представлю нашим людям сеньора, приезда которого они ждали с таким же нетерпением, как и я.
— Вы хотите сказать, что принимаете меня... что желаете видеть после столь долгого отсутствия?
— В Марселе я сказала вам, что вы можете приехать, когда захотите. И вот вы здесь! Все хорошо. Пойдемте! — добавила она, взяв его под руку.
Вместе они вошли в часовню, которая звенела от рукоплесканий. Плачущий от радости Пернон не стал дожидаться их прихода и во всеуслышание Объявил прекрасную новость всем присутствующим. Возникший из-за этого переполох был прерван звоном колокола, который дернул за веревку мальчик из хора, возвестивший о прибытии священника — в данном случае, замкового капеллана.
В церкви, тесноватой из-за низкого свода и приземистых колонн, но благоухающей сосной и всеми травами пустоши, смешанными с ароматом елея, была отслужена прекраснейшая месса. В последующие дни и годы было отслужено множество других, но именно эта навсегда запечатлелась в сердце Санси. Потому что свершилось невероятное, потому что Рено не сводил с нее глаз, потому что сжимал ей руку на протяжении всей службы, и она понимала, что сейчас он любит ее по-настоящему. Не меньше, наверное, чем любил королеву, и, наверное, более страстно, ведь ему уже минуло тридцать пять лет, и он был теперь зрелым мужчиной, который уверен и в своем выборе, и в своих чувствах.
13
Местность в Провансе, неподалеку от реки Вердон.
14
Знаменитый фаянс появится только в XVII в. (Прим. автора.)
- Предыдущая
- 4/92
- Следующая