Звезда Запада - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/117
- Следующая
– Ты лучше про Трудхейм расскажи, – напомнил отец Целестин. – Сдаётся мне, что, если до тех мест доберёмся, сами на тамошние прелести насмотримся!
Один осёкся, поднял свою бутыль и, обнаружив, что она пуста, сунул обратно в мешок, посмотрев с укоризной на Гуннара, который откровенно клевал носом, не выказывая никакого почтения к рассказам бога. Что ни говори, но, мёду безмерно испив, внимательности не обретёшь.
– А что рассказывать-то? Я вот ляпнул, что погиб Глердинг, да, однако, лучше сказать будет, что сгинул он со всем отрядом в Междумирье. В Мидденгард он не вернулся, да и здесь не появлялся более. Ни слуху ни духу о нём в тех землях, хоть специально Асы туда Локи отряжали...
– И кто тут имя моё всуе поминает? – раздался скрипучий тонкий голосок, и слева, из-за острой грани камня, появилась странная пара, заставив вскочить всех, кроме Одина.
Было вполне естественно, что перво-наперво все взоры обратились не к обладателю противного голоса, а к его спутнице, которую он держал под ручку. У проснувшегося Гуннара так едва слюни не потекли от восторга.
Да, это была великолепная женщина – великолепная всеми своими статями. Ростом едва не с Одина, на две головы возвышавшегося над довольно рослым монахом; розовощёкая, с льняными волосами, заплетёнными в толстую косу; с громадными, ну просто коровьими глазищами и пухлыми рубиновыми губками. Тот факт, что из всей одежды дама предпочла только золочёный рогатый шлем, её явно не смущал. Колыхая роскошными телесами, коим позавидовал бы даже отец Целестин с его, мягко говоря, более чем солидными объёмами, красавица приветливо улыбалась и даже подмигнула потерявшему дар речи отцу Целестину.
«Хоть бы срам прикрыла, бесстыжая! И как ей не холодно?» – подумал монах, но из вежливости промолчал, переведя взгляд на кавалера. Он являлся полной противоположностью представшей перед изумлёнными глазами отца Целестина деве. Низенький, тощий, бородёнка рыжая клинышком, глаза хитрющие, узкие, нос длинный и словно змея извивающийся.
– Гёндуль, валькирия. Локи, мой... мнэ-э-э... родственник, – отрекомендовал Один вновь прибывших и сурово глянул на Локи. – Чего явился, убогий? – без обиняков начал было князь Асов, но его грозная речь прервалась – Гёндуль, раскрыв объятия, пылко облобызала Одина, да так, что тот едва не задохся.
Локи же, шутовски отвесив всем поклоны, присел к огню и, протянув к нему руки, обратился к Гуннару, не сводившему взгляда с роскошной валькирии:
– Э, приятель, не разевай рот на чужое добро! Тебе этот кусочек не проглотить, подавишься!
– Батька! – меж тем рокотала густым басом дева, награждая Одина новыми и новыми поцелуями. – Ну хоть одного нормального мужика встретила! А то этот задохлик кого хочешь до белого каления доведёт своим занудством да причудами! Нет, ты подумай, давеча меня в гости к Тору затащил, подлец, да, напившись, на ногу чан с кипятком опрокинул! – Валькирия показала правую ступню размером с лопасть весла. Возле пальцев всё ещё различалось красное пятно ожога. – Так потом начал орать, что я, мол, свои белы ноженьки где не надо расставляю да в смущение его привожу! Ещё смеётся, гад!
Гёндуль, развернувшись, хотела было одарить Локи подзатыльником, но он ловко увернулся и визгливо наградил красотку такими эпитетами, что даже у видавшего виды Гуннара глаза на лоб полезли, а отец Целестин зажал уши и молитвы зашептал. Валькирия же, томно закатив глаза, уселась рядом с Локи и, положив ему на плечо свою ручищу, проворковала:
– Да ладно тебе, забыла. Не обижайся на старую Гёндуль, милый, она на самом деле добрая, хорошая и очень тебя любит...
«Глупа как пробка. Даром что валькирия», – решил отец Целестин, но тут Гёндуль устремила взгляд на него, и монах, густо покраснев, забормотал что-то призывающее всех святых избавить его от созерцания беспутства сего и какого-то там искушения. Любвеобильная девица, обнажив весь набор жемчужных зубов, протянула к нему руки:
– А ну иди сюда, дядя! Познакомимся поближе, а?
Монах шарахнулся от неё, как от змеи, перемежая молитвы ругательствами. Тут вмешался Один:
– Гёндуль, остановись! У нас разговор серьёзный, а ты моих гостей в соблазны вводишь!
Дева только поморщилась, но всё же перенесла своё внимание с отца Целестина на Гуннара, ничуть не обращая внимания на выражение лица Локи, коему это превесьма не нравилось. Следуя страстному зову, потерявший всякий стыд германец бухнулся на колени Гёндуль, потонув в её медвежьих объятиях. По лицу её расплылось невиданное довольство.
– Грех, конечно, со смертным связываться, – заметила валькирия, – но разве от Локи чего-нибудь путного дождёшься? Ну иди, иди сюда, красавчик...
Затем всё потонуло в звуках громких лобзаний. Локи, и без того бледный, от злости приобрёл совершенно зелёный цвет. Деве, впрочем, было всё равно, а Гуннару, надо полагать, и подавно.
– Эй, Лофт. – Один потянул его за плащ, отвлекая от мрачных мыслей. – Я тебя уже спросил, зачем припёрся, и до сих пор жду ответа.
– Как отправлять в даль какую-нибудь, так бедного Локи, а как у костра погреться, так и нельзя? – сварливо заметил Локи, стараясь не смотреть в сторону своей пассии, переживавшей бурный, но, надо думать, кратковременный роман с Гуннаром. – Так что, Один, это и есть те самые самоубийцы, что за Чашей собрались? Слыхал я ваш разговорчик...
– А слыхал если, так почто вопросы лишние задаешь? – Один принял грозный вид, вперившись в Локи своим единственным глазом, но тот и ухом не повёл. Отец Целестин же решил больше ничему не удивляться, будь то даже пришествие целого сонмища богов, – монах потихоньку начал привыкать к чудесам. Торир, Видгар и не проронивший ни слова с самой встречи с князем Асов Гудмунд старались сидеть потише – высокомерное презрение к смертным, так и брызжущее из Локи, немало смутило их. Рядом с величественным Одином он казался невзрачным, но такой взгляд был обманчив: присмотревшись внимательнее, в облике Локи можно было различить и скрытую силу, и острый, изворотливый ум.
Оба волка Одина Локи явно недолюбливали. Фреки тихо рычал при каждом его резком движении, а Гери даже отодвинулся подальше и посматривал, косясь недобро.
– Зачем, спрашиваешь, пришёл? – начал Локи. – Да затем, чтобы этих дурней предостеречь. – Он окинул вызывающе-брезгливым взглядом людей. – Ходил в Междумирье, Харбард да вести принёс. Но если неинтересно, то могу и не рассказывать...
– Не томи, мысли мои в те края проникнуть не могут. Что делается в пограничье? Зачем ты был там?
Локи демонстративно выдержал паузу, делая вид, что роется за пазухой, но Один так угрожающе сжал кулаки, что хитрый бог, сделав постное лицо, продолжил:
– Вести недобрые. Дверь закрывается, стены между мирами скоро станут непроницаемыми. Я ухожу, Один. Локи не хочет терять изначальное и становиться бессильным призраком. Советую тебе – созывай Совет Асов и Ванов на тинг и уходи тоже. Этот мир заполнит другая сила, и мы должны уступить ей место. Мы, боги, выполнили свою миссию в Мидгарде, как когда-то её завершили Созидатели и удалились за пределы миров. Гибель богов неотвратима, только сгинете вы не в славной битве, а будете медленно угасать, умирая в царстве, вам уже не принадлежащем.
Один помрачнел. Новость действительно была недобрая.
– Царство наше, нам уже не принадлежащее... – тихо, будто в раздумье, повторил он и как-то странно посмотрел на отца Целестина. Монах выдержал этот взгляд.
– Одна надежда, – Один указал на Торира, – на них. Если Трудхейм попадёт к наследникам Элиндинга и они вернут Чашу Силы в Мидгард, нам не след покидать эти края. Вызнал ли ты хоть что-нибудь, Локи?
– Надежда? На кого? Поройся-ка в памяти, Один, и вспомни, каких трудов стоило у ётунов молот Винг-Тора отобрать! И это нам, богам, а не кому-нибудь! С Чашей же куда потруднее будет. Прознал я, где она и в чьих руках обретается ныне. Думаешь, через столько-то столетий легко было отыскать? То-то что головой крутишь! Нидхёгга, тварь эту беспутную, помнишь?
- Предыдущая
- 37/117
- Следующая
