Рассказы для выздоравливающих - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 10

Я полагаю, что в выражении моего лица было больше бессмысленности, чем изумления; не думаю, чтобы даже самая красивая женщина в мире произвела именно такое впечатление. Своим видом я скорее напоминал деревенского мальчишку, увидавшего впервые в зоологическом саду жирафа.

Отделавшись кое-как от «примечания к номеру четвертому», я занялся разработкой этого номера: сбросил с полки ручной сак незнакомки и, подхватив его на лету, протянул ей.

– Что это такое? – удивилась она. – Зачем это?

Я смущенно отскочил от нее, ударился плечом о косяк двери (насколько помнится, маленькая неловкость и мешковатость даже поощрялась четвертым номером) и, краснея, пролепетал:

– Может, вам отсюда что-нибудь нужно вынуть… книжку или какую-нибудь там пудру, помаду. Дело, знаете, дорожное.

И с самым общительным видом я снисходительно махнул рукой.

– Ничего мне не нужно. Положите сак обратно.

– Слушаю-с. Может, окошечко открыть?

– Оно открыто.

– Тогда не закрыть ли?

– Не надо.

– Может, лимонаду хотите?

– Спасибо, не хочу.

– Я бы достал. Скушать, может, что-нибудь желаете – рябчик, ветчина, отбивные котлеты – на первой же станции сбегаю.

– Не надо.

– А то бы сходил.

– Говорят вам – не хочу!

Я счел, что лед в отношениях до некоторой степени пробит. Теперь только оставалось, по теории Волокиты, подчеркнуть свое знакомство с обычаями света, а затем – поцелуй руки и остальное.

– Знаете, – заметил я. – Есть люди, которые закуривают папиросу, не спросив даже разрешения у дамы. Вот уж никогда бы себе этого не позволил!

– Вы это ставите себе в заслугу? – спросила она с любопытством.

– Нет, чего там! А я одного такого субъекта знал; полнейшее отсутствие умения вращаться в обществе; недавно заезжаю к нему и, не застав дома, оставляю карточку с загнутым углом. На другой день встречаю его, а он и говорит: «Ты это что же мне поломанные, мятые карточки оставляешь? Не было целой?» Я чуть не помер со смеху.

Подготовив таким образом почву, я с некоторой фамильярностью, обыкновенно в дороге допускаемой, взял руку своей соседки и поднес ее к губам.

– Это еще что такое? – вскричала она, вырывая руку.

– Красивая ручка, – заметил я, принимая тупо-самодовольное выражение, хотя втайне был совершенно обескуражен. «Сейчас видно, – подумал я, – что она не знает номера четвертого».

– Красивая? – нахмурилась незнакомка. – А вы знаете, как называется тот человек, который, не познакомившись даже как следует, лезет целовать руки?

– Душой общества? – высказал я догадку.

– Нахалом он называется – вот как.

«Пожалуй, Волокита ошибся, – подумал я. – Четвертым номером с ней ничего не сделаешь. Очевидно, это тонкий, культурный интеллект, который поддастся разве только на номер шестой».

– Послушайте, – спросил я, глядя вдаль загадочным взором. – Вам не кажется странным, что судьба свела нас вместе?

Она пожала плечами:

– О господи! Мало ли с кем приходится ехать в пути.

– Нет, нет! – возразил я глухим голосом. – Вы знаете, что такое Ананке?

– Станция?

– Нет-с, не станция. Это – судьба, рок. По-гречески. Ни один человек не избежит Ананке. И вот, знаете ли вы (наклонившись к ней, я пронзительно заглянул ей в лицо), знаете ли вы, что у меня есть способность прозревать будущее: Ананке свела нас, и эта встреча будет для вас очень важной… Да-с. Решающей на всю жизнь. Сопротивляться? Бежать? Ха-ха-ха! Не поможет! Не-ет-с, голубушка, не отвертитесь…

– Послушайте!..

– Нет, вы послушайте. Слышите, как наверху гудит таинственный колокол: поздно! поздно!

– Что вы такое там болтаете, навязчивый человек? – вскричала она с заметным нетерпением. – Предупреждаю, что, если вы позволите что-нибудь лишнее, я вас так отделаю, что долго не забудете.

«Какой трудный случай», – подумал я. И досада охватила мое сердце. «Если ты способна на драку, то и первый номер для тебя хорош», – решил я, мужественно бросаясь в атаку.

– Сударыня! – сказал я. – Жизнь прекрасна, пока мы молоды. Нужно торопиться ловить моменты счастья и вообще… гм!.. Мы оба молоды, прекрасны – почему бы нам и не быть счастливыми? Вы скажете – «это грех!» Какой там грех, ведь рая-то нет, а жизнь-то, она не ждет!

– Вы просто глупый, развязный нахал и больше ничего, – неожиданно сказала дама и злобно отвернулась к окну.

Тут и меня разобрала злость. «Видно, матушка, – подумал я, – тебе захотелось попробовать номера второго?!»

Я сбросил с себя маску галантного человека, засунул руки в карманы, откинулся на спинку дивана, положил ногу на ногу и, прищурившись, процедил:

– Ну, довольно, миленькая моя! Терпеть не могу, когда ломаются. Покуражилась, и довольно! Ведь вы на нашего брата, мужчину, летите – ха-ха! – как мухи на мед. Кажется, я тебя раскусил – мы с тобой одного поля ягоды! Поцелуй-ка меня, пока я тебя не поколотил как следует! А если что, так ведь я придушить тебя могу. Го-го! Не впервой.

– Не думаю, чтобы вы были сумасшедший или пьяный, – сказала она, с поразительным хладнокровием осматривая мою цинично изогнувшуюся на диване фигуру. – Просто вы мелкий наглец, пользующийся тем, что женщина одна и никто из присутствующих не может за нее заступиться. Но все-таки даю слово – я вас ни капельки не боюсь… Вы мне просто жалки.

Я постепенно согнал со своего лица залихватское апашское выражение, расправил морщины цинично прищуренного глаза и, покраснев, как вишня, потупил голову.

В это время мне подвернулся под руку «третий номер» своеобразного кодекса, преподанного Волокитой.

– Извините, – сказал я. – Я просто хотел вас испытать. Вы, однако, оказались самой ординарной натурой, которые мне приходилось встречать сотнями.

– А что же вы думали: я сейчас же и повисну у вас на шее?

Я пренебрежительно пожал одним плечом.

– На шее? О, некоторые женщины думают, что это для мужчины верх удовольствия. Боже мой! Как трудно встретить оригинальную, своеобразную натуру…

– Если вы ее ищете таким способом, то…

– Да? Вы так уверены, что я именно искал такую оригинальную натуру в вас? Правда, личико у вас довольно миловидное, свежий цвет лица, но ведь у тысяч женщин можно найти это. Неужели вы серьезно думаете…

– Оставьте меня в покое. Ничего я не думаю! Если вы не перестанете болтать, я перейду в другое купе.

Мы замолчали.

«Пожалуй, – подумал я, – мне не следовало обрушивать на нее сразу все номера. Я, как неопытный слесарь, которому поручили открыть замок, сразу растерялся и стал хвататься за все инструменты, ни один не попробовав толком. Я ее запугал этим водопадом противоположностей… Может быть, если бы я обратил большее внимание на номер четвертый, все было бы благополучно… Ба! Впрочем, у меня есть еще в запасе номер пятый. Говорят, некоторые женщины ревнивы до сумасшествия».

– Сейчас, – вслух сказал я, – на станции мне удалось видеть прехорошенькую барышню. Она на меня посмотрела довольно жгуче, а когда я, проходя, нечаянно толкнул ее плечом, она засмеялась.

Моя спутница промолчала.

«Молчишь! Подожди же!»

Я сделал вид, что вынимаю из жилетного кармана часы, и вместе с часами вынул сложенное вчетверо письмо, которое сейчас же упало на пол.

– Ах, – сконфуженно сказал я. – Письмо! Ради бога, не дотрагивайтесь до него. Его нельзя читать… Гм! Уверяю вас, что я этой женщины не знаю. Мало ли кто и что захочет мне писать. Если бы это писал я, а за других я не отвечаю. Нет, ни за что я не дам вам его прочесть!

Я схватил письмо и изорвал, хотя дама не выражала никакого поползновения «ревниво схватить и прочесть оброненное письмо».

Наоборот, она медленно встала и потянулась за своим саком, приговаривая:

– О господи, какой кретин! Какое невероятное дерево!

– Позвольте, я вам помогу!

– Не надо!

– Еще раз спрашиваю вас: знаете, что такое Ананке? Уходите? Сударыня, жизнь коротка, и нужно ловить… Нет, ты меня поцелуешь, или удар ножом образумит тебя, негод…