Низвергатели легенд - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/79
- Следующая
Общество заколебалось. Куртуазная любовь – замечательно, но старо?, предания ушедших лет известны всем и давным-давно, к чему слушать новый перепев баллад Кретьена де Труа? Нравоучений же хотелось меньше всего.
– Про Святую землю! – вдруг выкрикнул осмелевший сэр Мишель. Его шумно поддержали – тема Крестового похода в этом году пользовалась наибольшей популярностью.
– Show must go on, – очень тихо высказался Казаков и добавил по-русски, чтобы даже Гунтер его не понял: – Вообще-то Ричарду не мешало бы узнать, что привело к безвременной кончине Фредди Меркьюри…
Бертран де Борн осмотрел длинный гриф двенадцатиструнной виолы, и, наконец, соизволил взять первый аккорд. Звук получался глуховатым – металлических струн в эти времена не знали, и выделывали их из бараньего кишечника. Песенка же оказалась вполне неплоха: мэтр Бертран подтвердил свое право именоваться одним из лучших менестрелей Европы.
«Вдохновенно, – подумал Гунтер, который, в отличие от Казакова, в точности понимал текст. – И голос у Бертрана хороший. Профессионал остается таковым даже в двенадцатом веке. Жаль только, инструменты не слишком добротные».
Благородные дворяне внимали, затаив дыхание, молодежь смотрела на трубадура самыми восторженными глазами, а король Ричард улыбался, но улыбка его выглядела несколько натянутой. Ричард и сам сочинял куртуазные лэ и героические баллады, однако великой славы Бертрана пока не достиг, предпочитая держать при себе знаменитого поэта и складывать песни вместе с ним. Однако разделять с кем-то славу – еще не значит владеть ею полностью. Зато приближенный к королю Англии песнопевец бросает тень своего величия и на трон…
Бертран де Борн взял более низкие аккорды, и начал петь потише, явно показывая контраст между первой и второй частями баллады:
Финальный жест был красив, и, судя по всему, отработан долгим опытом: Бертран в последний раз прошелся пальцами по струнам виолы, завершил песню тишайшим и очень грустным аккордом, и картинно уронил голову на грудь, тряхнув темными волосами.
Аплодисментов не последовало – радостно хлопать в ладоши в нынешние времена еще не научились. Поощрением поэту служили долгие вздохи благородных девиц и воодушевленные вопли молодежи, превратившиеся в слитное «У-у-у!»
– Идемте же к столу, господа! – пресек Ричард попытки собравшихся потребовать новую песню. – У нас полная ночь впереди!
– А вас, ваше величество, – вполголоса и довольно язвительно буркнул де Борн, – ждет очаровательная невеста…
Началось действо, в последующих эпохах получившее наименование «торжественной части». Гости расселись по местам. В центре королевского стола, конечно же, восседал Танкред Гискар, повелитель Сицилии. С лица молодого, но уже побывавшего самых серьезных битвах короля не сходило озабоченное выражение, даже длинный шрам на правой щеке побагровел. Надо полагать, Танкред беспокоился: всех ли гостей устроили, всем ли достались места за столами, хватит ли угощения?..
Танкред оказался не только заботливым хозяином, но и дипломатом. Почетное место по правую руку занимала женщина – принцесса Беренгария Наваррская. Слева восседала самая уважаемая дама европейского материка, Элеонора Пуату. Ричарда усадили рядом с дочерью короля Санчо (все-таки их помолвка состоялась, а значит, вскоре следует ждать свадьбы). Сразу за Элеонорой сидел лысоватый толстячок Филипп-Август – как близкие родственники, они имели право находиться рядом. Еще стол украшали собой вдовствующая королева сицилийская Иоанна, оба кардинала и шотландский принц. Словом, никто не остался в обиде.
Далее все пошло по наезженному сценарию. Краткая речь Танкреда, ответные спичи гостей, Беренгарию наконец-то представили Ричарду (утренний инцидент, как принцесса ни боялась, умолчали, хотя на физиономиях некоторых англичан было написано либо сочувствие принцессе, либо едва заметная насмешка). Английский король вел себя учтиво и даже умудрился выдавить из себя какой-то неуклюжий комплимент. Взгляд Ричарда скользнул по сопровождавшему Беренгарию липовому наваррцу, но Казаков углядел в нем только безразличие.
Ричарду пришлось показать всем, что он не только монарх, но и рыцарь, верный последователь культа Прекрасной Дамы – днем гонец Элеоноры доставил ему весьма обстоятельное послание матери, возмущенной происшествием в гавани. Все вышло бы гораздо хуже, вздумай Элеонора приехать сама и устроить сыну громкую сцену – характер у обоих был вспыльчивый, но королева всегда побеждала любимое дитя в словесных баталиях (взять хотя бы историю ее приезда в Марсель, когда она целый вечер в голос орала на несговорчивого Ричарда, убеждая прогнать канцлера Лоншана и поставить на его место Годфри Клиффорда).
Беренгария сухо процедила все положенные слова, приняла, склонившись в реверансе, подарки короля – ларец с пышными византийскими побрякушками (как всегда, как всегда – масса золота, камней и безвкусия…), несколько отрезов драгоценнейшего шелка (это могло хоть на что-то сгодиться) и еще один презент, при виде которого Казаков раскрыл рот, а все находившиеся в трапезной зале дамы начали втихомолку завидовать Беренгарии. В клетке из серебряных прутьев на бархатной подушке свернулась самая обыкновенная, ничем не примечательная рыжая желтоглазая кошка, каких в веке двадцатом можно набрать на любой помойке двенадцать на дюжину.
Кот – загадочный египетский зверь – был в Европе невероятно редок и столь же немыслимо дорог. Дворянки содержали дома в качестве милых пушистых любимцев самую разную живность – хорьков, ласок, собачек, маленьких ланей, белок. Те, что побогаче, могли позволить себе приобрести обезьянку или яркую птичку. Кошка считалась безумной роскошью, покупали их в Александрии у сарацин за огромные деньги, а содержатель пары мог сделать состояние на котятах. Так что завсегдатаи свалок, подвалов и мусорных бачков далекого будущего ныне являлись символом королевского престижа. Подобным щедрым жестом Ричард вполне заслужил частичное прощение, но наваррская принцесса никогда и ничего не забывала.
- Предыдущая
- 41/79
- Следующая
