Аутодафе - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/93
• Следующая

— Спасибо, Людвиг. Отличная работа. Я знал, что на тебя можно положиться. Нет-нет! Ко мне тебе пока еще рано. Плыви дальше, не стоит задерживаться здесь дольше, чем это требуется.

Туман скрыл его, и я продолжил плавание. Но скоро мышцы стали уставать, река казалась бесконечной, точно море, и я лег на спину, чтобы отдохнуть. Пахнущий медом и земляникой ветер в один удар сердца разогнал туман, обнажив пепельное небо, на котором появились тысячи седых звезд, складывающихся лишь в одно созвездие — Кинжал Стража, обычно видимый только зимой высоко в горах.

Отдохнув, я снова поплыл, уже немного жалея о том, что залез в реку, которая внезапно превратилась в озеро, и от берега до берега оказалось такое расстояние, которое я не смог бы преодолеть даже за несколько часов.

Огромная змея с серебристой чешуей и глазами Софии вынырнула из воды рядом со мной, и мои руки коснулись мощного змеиного тела, источающего аромат кедровой смолы. Как только я оказался у нее на спине, она рванулась вперед, все больше наращивая скорость, и вода вокруг нас забурлила.

Ветер радостно дунул мне в лицо, взлохматил мои мгновенно высохшие волосы, звезды размазались по куполу небосвода, потеряли форму, стирая изображение знакомого созвездия. Это было как во сне. Это и было сном. Мы летели сквозь ночь, через череду туннелей, мимо зеркальных озер, пепельных лесов и низких острых скал, на верхушках которых горели серебристые огни.

Эта иллюзия полета продолжалась недолго, но от нее захватывало дух, и, когда мои ноги коснулись твердой поверхности земли, мне показалось, что еще немного — и я смогу полететь без всякой помощи. Змея, изящно развернувшись, нырнула в воду, оставив лишь круги, расходящиеся к прибрежным камышам. И я направился вперед.

Тропка заросла огромными лопухами, на их листьях серебрились мелкие капли крови. Хартвиг ждал меня на обочине, заложив руки в карманы и улыбаясь уже знакомой мне неуверенной улыбкой.

— Плохие из нас с тобой заговорщики. Ничего у нас не вышло.

— Кто это сделал с тобой?

— Не знаю. Ведь это твой сон, Людвиг. — По его глазам я видел, что он просто не желает говорить правду. — Ты хочешь проснуться?

— Было бы неплохо.

— Тогда дойди по тропе до конца. Я могу тебя проводить…

Я кивнул, и мы пошли бок о бок. Я и человек, который мог бы изменить мир, но обстоятельства оказались выше наших желаний.

— Иногда я начинаю задумываться, а был ли я первым? — внезапно сказал Хартвиг.

— Что? — не понял я.

— Первый человек с таким даром. Ведь молний много, и иногда они попадают в людей, а те порой выживают. Как я, к примеру. Представь себе, что я не был уникален. Что были еще такие же, как я. Способные очищать людские души от грехов, делать их чистыми.

— Никогда о них не слышал.

— А кто слышал обо мне? — с некоторой грустью спросил он. — Ну кроме тебя и еще двух десятков человек. Никто. Если кто-то и был, то, боюсь, он кончил также. Уснул где-то среди этих лопухов и уже не смог проснуться. Знаешь, о чем я жалею больше всего? О том, что, когда я был глуп, у меня и мысли не проскочило научить тебя, когда была такая возможность.

Я посмотрел на него и сказал:

— У тебя есть шанс это сделать прямо сейчас.

— Ну, нет! — покачал головой Хартвиг. — Я растерял свою наивность где-то в этих проклятущих придорожных лопухах. Ты не очень долго проживешь с таким знанием и присоединишься к целой череде безымянных героев, о которых никто не помнит. Так что пусть оно канет в небытие до той поры, пока провидение самостоятельно не найдет себе другого дурака. Тебя ждут. Вон там. Бывай, Людвиг.

Мир крутанулся по часовой стрелке, резко остановился, я пошатнулся, но устоял на ногах, оглядывая знакомый школьный двор Арденау, витые колонны, крытую галерею, увитую красной виноградной лозой, ведущую в вишневые сады, и потрескавшуюся статую льва, на которой частенько любили сидеть ученики.

Сейчас во дворе был лишь один человек. Она стояла возле библиотечной стены, рассеянно просматривая стопку серебристых нот, хмурясь и то и дело помечая в них что-то мелким грифелем.

Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. У нее были вихрастые черные волосы и немного раскосые восточные глаза, характерные для тех, у кого предки жили в Илиате.

Когда я подошел, она даже меня не заметила. Я кашлянул и заработал раздраженный взгляд за то, что отвлекаю ее.

— Что такое?

— Тебя не должно быть здесь, Кристина.

— Почему? Я… что-то не то сделала? — нахмурилась моя бывшая напарница.

— Нет. Просто… — Я запнулся. — Просто сегодня я встречаю только мертвых. Тебя не должно здесь быть.

— Не бери в голову, Синеглазый, — беспечно сказала она. — Это всего лишь сон, и ты хотел меня увидеть, а я — сказать, что тебе следует поспешить и пройти к аудиториям.

— Зачем?

— Увидишь, когда дойдешь. Твое время на исходе. Пожалуйста, поторопись.

— Но я…

— После поговорим, — тихо сказала она.

— Мы не можем поговорить уже много лет! — Я был настойчив.

— Это сон, Синеглазый. — Она положила ноты на землю и показала мне свои пальцы. — Здесь все иначе, чем в жизни. Все. Иди. Время.

Моя бывшая напарница мягко толкнула меня ладошками в грудь:

— Спеши.

Я не хотел уходить, но подчинился ее встревоженному взгляду, побежал к зданию и оказался в коридоре, где ленивый ветер играл с белыми, давно не стиранными занавесками. Дверь тут была почему-то одна, и перед ней стояла убавляющая плоть, а возле окна торчало Пугало.

Такое же невозмутимое, мрачное и немного сумасшедшее, как и раньше. На подоконнике, насвистывая чижом, сидел круглолицый мужчина. У него были широко расставленные карие глаза, небольшие черные усы и нос с едва заметной горбинкой.

Мой лучший друг Ганс собственной персоной.

— Это твой? — спросил он у меня, указав на Пугало.

— Мой, — ответил я.

— Рвался в дверь. Но пройти туда без тебя он не сможет.

Я посмотрел на убавляющую плоть, занимающуюся скаканием на одной ножке:

— А мне туда зачем?

— Если хочешь проснуться, то следует войти в комнату. Если хочешь спать вечно, присаживайся, — Ганс похлопал по подоконнику рядом с собой. — Я как раз нагрел для тебя место.

Вместо ответа я внимательно посмотрел на него, и он, не выдержав взгляда, отвел глаза.

— Ты мертв?

— Ты мне скажи. — Он знакомым жестом ухватился за пуговицу на своей куртке.

— Я не знаю.

— Я тем более. Ты видел мою могилу?

— Да. Видел. На кладбище стражей, в Арденау. Но в ней нет твоего тела. Ты просто уехал и не вернулся.

— Хреновые новости, друг. Надеюсь, ты искал меня?

— Искал. Все мы искали. И я, и Гера, и Львенок с Кристиной. Мы год потратили, чтобы найти хоть что-то, но — никаких следов.

— А мой кинжал?

— Тоже не найден.

Ганс огорченно цокнул языком, спрыгнул на пол:

— Вот что. Грустные истории — это, конечно, интересно. Но я тебя увидел сейчас не для этого. Дверь, Людвиг. Будь добр, пошевеливайся.

— Нужен кинжал. У меня его нет.

— Зато у меня есть. Собственно говоря, для этого я и здесь. — Он протянул мне на ладони клинок.

Камень на рукояти был черный и совсем не походил на сапфир. А сам кинжал оказался очень похож на тот, что мы нашли с Рансэ.

— Откуда он у тебя? — нахмурился я.

— Разве это важно?

— Это не оружие стражей.

— Но это оружие — что сейчас самое важное, а выбор у тебя небольшой, Людвиг. Или взять его, или соседство со мной на подоконнике. Будем сидеть, как воробьи, торчать в твоем сне до бесконечности и весело чирикать. Потому что все равно больше делать нечего. Выбирай.

Рукоять клинка оказалась шершавой и неприятно-горячей, а молоко в глубине бездны темного камня вскипело и стало складываться в странные узоры, похожие на буквы.

Когда я поднял взгляд на Ганса, его и след простыл. Пугало нетерпеливо переступало с ноги на ногу и смотрело на меня волком. Мол, следует поторопиться.

• Предыдущая
• 36/93
• Следующая