Другое человечество. Здесь кто-то побывал до нас... - Маслов Алексей Александрович - Страница 18

Поразительным образом изменения действуют направленно и четко, хотя их точный механизм абсолютно непонятен. Но именно поэтому никаких сотен тысяч и миллионов «отработанных видов» в слоях земли не встречается. Кажется, никаких ошибок Великий созидатель не совершал, у него был Великий План. И этот божественно-безошибочный механизм заложен внутри самой живой материи. Здесь нет никаких случайностей!

Одна из современных схем, иллюстрирующих эволюцию живых организмов на земле – один вид плавно вытекает из другого. (По «Encyclopedia Britannica».) Однако переходных звеньев между многими организмами просто не обнаружено, более того – порою «предок» и «потомок» существовали параллельно, а не наследовали один другому

Первые виды земной фауны появляются приблизительно 450 млн лет назад, в кембрийском периоде, причем без каких-либо предварительных трансформаций. В равной степени неизвестны и прямые предки подавляющего большинства животных, в основном речь может идти лишь о предполагаемых прародителях, которые «логически» подходят на это место. Но их реальную взаимосвязь доказать невозможно.

В качестве примера можно привести развитие рыб. Первые позвоночные рыбы, обладающие мозгом, появляются приблизительно 450 млн лет назад. Их предполагаемый предок – ланцетник. Считается, что существа, подобные современному ланцетнику, были предками всех позвоночных, от рыб до человека. У ланцетника нет головы, челюстей, позвонков, однако, подобно рыбам, он обладает жабрами, нервным тяжем, хвостовым плавником, хордой, считающейся предшественником позвоночника [420, 23]. Однако переходных форм от беспозвоночных рыб к позвоночным не обнаружено, ланцетники и рыбы сегодня обитают вместе, ни один из видов не вытеснил другой.

Первые рыбы, напоминающие миног, не обладали ни черепом, ни челюстями. В их кожном покрове находились хрящевые или костные пластины, которые прикрывали голову и шею, защищали мозг, глаза и внутреннее ухо, придавали прочность жаберным щелям. Как считается, со временем у некоторых рыб часть жаберных пластинок исчезли, лишь одна пара увеличилась и образовала подвижные челюсти, а из бугорков образовались покрытые эмалью отростки, укрепленные в коже (как у акул), которые со временем развились в зубы. Это теоретическое построение на первый взгляд не вызывает сомнений, однако парадокс заключается в том, что челюстные рыбы появляются также внезапно, как и большинство других видов. При этом их предполагаемые предки, например, бесчелюстные миноги, никуда не эволюционировали и существуют по сей день. Здесь нарушается сама логика эволюции: если эволюционные изменения, выразившиеся в развитии челюстей и зубов, дают очевидные преимущества, почему же все виды рыб не трансформировались в этом направлении и почему минога до сих пор живет в воде, а не исчезла?

Следующий важный этап классической теории эволюции заключается в том, что рыбы дают начало амфибиям. Около 350 млн лет назад появляются кистеперые рыбы. У земноводных, как позже и у млекопитающих, появляются развитые зубы и отверстие в черепе, расположенное позади глаз, обеспечивающее более свободное движение челюстных мышц, а также наднёбная костная перегородка, которая позволяет дышать во время еды [420, 27]. Однако, как пишет профессор Роберт Вессон, «стадии, через которые рыбы породили амфибий, неизвестны… Много миллионов лет назад, приблизительно 320 млн лет, десятки отрядов амфибий появляются внезапно на земле, при этом ни один отряд явным образом не происходит из другого» [393, 50].

И здесь, как и во многих других случаях, перед нами практически отдельное явление, не связанное с другими формами. Речь идет, конечно, не о теории, а о реальных находках. Так, не обнаружено костных ископаемых, которые связывали бы позвоночных с более ранними хордовыми, которые считаются их предполагаемыми предками. Амфибии считаются древнейшими земноводными животными на земле. Однако живущие сегодня амфибии заметным образом отличаются от тех, которые обитали на земле прежде. Теоретически одни произошли от других, но не обнаружено ни одного звена, связывающего столь близких «родственников» между собой [393, 41].

Столь же внезапно появляются и млекопитающие, к которым принадлежит и человек. Первые небольшие млекопитающие появляются более 100 млн лет назад, когда на земле господствовали динозавры. Затем они внезапно исчезают около 65 млн лет назад и появляются вновь 55 млн лет назад уже в полном расцвете. Примечательно, что буквально все континенты земли заселяются практически одновременно сотнями самых разнообразных видов ото – львов до летучих мышей.

Но, кажется, у нас все же есть некие «опорные точки» в истории, через которые проходило развитие человека современного вида. Или и это – лишь иллюзия?

Было бы логичным предположить, что развитие человека подчинено абсолютно тем же законам, в том числе и в средней скорости эволюционных изменений, что и всех остальных членов животного мира земли.

Первые костные останки встречаются в слоях, относящихся к периоду кембрия, и датируются 590 млн лет назад, однако количество обнаруженных объектов крайне невелико, и они представляют в основном т. н. эдикаранскую фауну. Они быстро вымирают, и ни одного представителя того периода до сегодняшних дней не сохранилось.

Затем происходит одно из самых важных событий в истории земли – появление поистине богатого мира фауны. Это событие не случайно получило название «кембрийского взрыва» – приблизительно 530 млн лет назад взрывоподобным образом появляется практически весь животный мир. В ту пору как весь кембрийский период занимает около 85 млн лет, процесс появления земной фауны занял лишь 10 млн лет [393, 44]. Разумеется, 10 млн лет вряд ли можно назвать «одномоментным» появлением фауны, однако относительно всего возраста земли и всего периода последующего развития это срок крайне небольшой, сведенный почти до одной точки в пространстве. Именно такое развитие событий не может не вызывать удивления, поскольку нарушает логику «медленно идущей» эволюции. Как метко замечает М. Бейджент: «История жизни на земле занимает 2 процента созидания и 98 процентов последующего развития» [15, 26].

Со времени «кембрийского взрыва» все последующие изменения животного мира нередко сводятся рядом специалистов не столько к развитию живых форм, сколько к их вариациям [133, 126; 262, 52].

Этот факт весьма примечателен. По сути, это свидетельствует об удивительной стабильности животного мира, о его устойчивости относительно внешних факторов. Вымирание ряда видов животных и растений во многом могут быть объяснены недостатком лабильности относительно крайних изменений природной среды, однако способность переносить огромные перепады температуры, долгое время жить на скудном питании говорит о действительно большой устойчивости. Стоит также заметить, что вымирание некоторых видов не ведет автоматически к вымиранию вида или рода вообще. Более того, нередко это приводит лишь к увеличению устойчивости оставшихся близких видов. Всякие изменения всегда ограничены определенными размерами и внешним видом, и вариативность здесь невелика.

Теория естественного отбора прекрасно объясняет механизмы адаптации к природной среде, но самого происхождения многообразия видов она не объясняет. Еще никто в реальности не смог проследить «эволюционного перехода» одного вида в другой, близкий ему, хотя при ряде обстоятельств это казалось бы более выгодным. Например, кошка не эволюционирует в рысь, а мышь – в крысу. Обычно в качестве классического примера эволюционных изменений приводят муху-дрозофилу, прежде всего благодаря тому, что ее мутационные изменения очевидны. В результате мутаций изменяется цвет глаз, вместо двух крыльев у дрозофилы появляются четыре, может формироваться сдвоенное туловище – двойной торакс – и т. д. Так разве это не яркое доказательство быстрых мутаций? С этим сложно не согласиться. Но все же в результате всех этих изменений дрозофила остается все той же дрозофилой – она не мутирует, скажем, в пчелу, а та, в свою очередь, – в летучую мышь, что могло бы на первый взгляд объяснить разнообразие видов на земле. Все изменения происходят в рамках уже данных параметров, которые лишь варьируются в определенных пределах – новых видов не возникает [393, 14].