Джордано Бруно - Горфункель Александр Хаимович - Страница 15

Монада как обобщающее понятие неделимого единства обнимает собой и физические и математические явления и отражает внутренние свойства всей вселенной. Недопустимой модернизацией в духе новейших субъективноидеалистических концепций звучит утверждение итальянского историка философии Л. Джуссо о том, что минимум в философии Бруно «не материя, а энергия» (67, стр. 128). В действительности у Ноланца речь идет именно о материальной природе атома-минимума, обладающего внутренней способностью к движению.

Итак, «нет ничего непрерывного и единого, кроме атомов и всеобщего пространства» (17, стр. 201). Пространство изначально. Но это не значит, что оно предшествует материи во времени или в качестве ее причины; оно является необходимым условием существования самой материи: «Ибо не существует тела, если оно не может быть где-то; оно не может существовать, если нет пространства». Вне пространства нет ничего.

Рассматривая пространство как необходимое условие существования движущейся материи, Бруно выступил против Аристотелева отрицания пустоты. Полемика эта имела главной целью показать ограниченность определения понятия места в «Физике» Аристотеля, «реабилитировать» бесконечное пространство как условие существования бесконечной вселенной.

«Пустота, место, пространство, наполнение и хаос Гесиода — одно и то же», — заявил Бруно на диспуте в коллеже Камбре (15, стр. 73), а в «Светильнике тридцати статуй» дал развернутое определение хаоса — пустоты. «Пустота есть пространство, обладающее способностью бесконечной величины». Хаос обладает истинным и необходимым бытием (см. 22, стр. 9—13).

Существование пустоты является необходимым условием движения: «Если бы не было пустоты, тело не могло бы передвигаться туда, где было другое тело. Движение возможно не туда, где нечто есть, а туда, где нечто перестает быть» (15, стр. 131). В действительности же пространство неотделимо от движущейся материи. «Пустота-пространство — это то, в чем находятся тела, а не то, в чем ничего нет, — писал Бруно в „Камераценском акротизме“. — Когда же мы говорим о пустоте как о месте без тела, мы отделяем его от тела не реально, но лишь мысленно» (15, стр. 131).

Бруно пытается преодолеть ограниченность древних атомистов, допускавших движение атомов в абсолютной пустоте: «Нам недостаточно только пустоты и атомов, ибо необходимо должна существовать некая материя, коей они соединяются» (17, стр. 140). Атомы движутся не в абсолютной пустоте, но в пространстве, наполненном некоей материальной средой — эфиром. «В пространстве же, в котором, как кажется, ничего нет, определенно имеется воздух, а между чувственно воспринимаемыми телом и воздухом физически ничего среднего нет» (15, стр. 132). Так Ноланец пришел к допущению двух видов материи — одной, состоящей из атомов, и другой— некоей материальной среды, «тончайшего вещества» — эфира: «Атомы находятся в эфире» (17, стр. 176–177).

Эта попытка преодолеть ограниченность античного материализма в решении вопроса о соотношении атомов и пространства была еще весьма несовершенна. Уровень современного Бруно естествознания не позволял сделать более определенные выводы об истинной природе той материальной среды, которая находится между атомами. Но в представлениях Ноланца об атомах и эфире крылась глубокая догадка о том, что материя в той или иной форме заполняет собой все пространство вселенной.

Как и пространство, необходимым условием существования материи является в философии Бруно время. Бруно отстаивал объективное существование времени, выступая против уступок субъективизму Аристотеля, сомневавшегося в том, возможно ли существование времени вне человеческого сознания. Бруно оспаривал Аристотелево определение времени как меры движения (см. 15, стр. 146–148). По существу у Аристотеля вопрос об объективной природе времени подменялся вопросом о познании времени благодаря движению. Время есть необходимое условие существования материи, тогда как самое понятие меры в «Физике» Аристотеля, по мнению Бруно, имеет в виду воспринимающий время человеческий разум.

«Физически, реально и истинно время бесконечно» (15, стр. 157). Оно одновременно есть и мера, и измеримое. Бруно подчеркивает диалектическое единство мгновения и непрерывного процесса движения во времени: «Всякая длительность есть начало без конца и конец без начала. Следовательно, всякая длительность есть бесконечное мгновение, тождество начала и конца» (17, стр. 153).

Бруно отвергает представление о времени как о чем-то абсолютно независимом от материи. Лишь человеческий разум может рассматривать категорию времени обособленно от самого материального мира: «Время есть некая длительность, которая хотя разумом может быть воспринята и определена отвлеченно, однако не может быть отделена от вещей» (15, стр. 146).

Понимание неразрывной связи времени и движущейся материи во вселенной позволило Бруно прийти к глубочайшей догадке об относительности времени: «Ибо не может быть такого во вселенной времени, которое было бы мерой всех движений… При единой длительности целого различным телам свойственны различные длительности и времена… Время течет быстрее на тех телах, что движутся быстрее» (15, стр. 144–147). Эта попытка Бруно связать время с движением небесных тел, как ни далеки его взгляды от современных научных представлений, намного опережала эпоху.

Вечная, несотворенная материя, состоящая из атомов и эфира, наделенная внутренней способностью к движению и развитию, непрерывно движущаяся в бесконечном пространстве, — такова общая картина мира, составляющая главное содержание Ноланской философии.

Учение Бруно о пространстве и времени выводит нас за пределы земного шара на необъятные и необозримые просторы бесконечной вселенной.

«Так вы желаете считать тщетными все эти усилия, труды, написанные в поте лица трактаты… относительно которых ломали себе голову столько великих комментаторов… на которых построили свои выводы глубокие, тонкие, златоустые, великие, непобедимые, неопровержимые, ангельские, серафические, херувимские и божественные учителя?» — с гневом и изумлением вопрошает схоласт Буркий в диалоге «О бесконечности, вселенной и мирах» (8, стр. 386–387).

Создавая свое космологическое учение, Бруно вступал в непримиримый конфликт со средневековой традицией, одобренной и поддержанной церковью и богословием и уходящей своими корнями в глубокую древность. Он осмелился поднять руку на незыблемые основы схоластической науки, разрушить и отбросить прочь как ненужный хлам освященную духовными и светскими авторитетами картину мироздания.

Средневековая философия и астрономия восприняли и усвоили космологическую концепцию Аристотеля — Птолемея. Мир конечен. Он один — этот единственно известный нам мир, мир земли и окружающего ее небесного пространства, в центре которого находится Земля. Вокруг неподвижного земного шара вращаются сферы Солнца, Луны и пяти планет, а восьмая сфера неподвижных звезд объемлет весь этот мир снаружи. Каждую сферу движет собственный нематериальный двигатель; за пределами этого мира находится вечный и неподвижный двигатель, сообщающий ему вечное и постоянное движение. Подлунный мир есть мир изменений и превращений, рождения и гибели — это земной мир четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. Мир небесных явлений, качественно отличающийся от земного, нематериальный мир, состоит из пятого элемента, пятой сущности (квинтэссенции), вечной и неизменной.

Только вечность материального мира не устраивала в этой системе богословов. Заменив ее сотворением мира «из ничего», они восприняли всю аристотелево-птолемееву космологию без существенных изменений. Первый двигатель был отождествлен с триединым богом христианства, двигатели сфер и звезды — с ангелами. Геоцентризм как нельзя более соответствовал антропоцентризму религиозного мировоззрения. «Подобно тому как человек сотворен ради бога, — писал Петр Ломбардский, — для того чтобы служить ему, так и вселенная сотворена ради человека…»