Исповедь (СИ) - Середенко Игорь Анатольевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/8
• Следующая

— Преподобный я лишь хочу помолиться с вами, дабы бог услышал и мои молитвы. Ведь я уже прощен господом?! — я обернулся к заложникам, — Я прощен?! — в ответ они все хором утвердительно ответили.

— Стало быть, дело за малым, — произнес я и положил пистолет на стол. — Теперь это нам не нужно. Я только помолюсь, братья мои, и тогда отпущу вас всех.

Я снял в доказательство своих слов с себя куртку вместе с бомбой и аккуратно положил это на стол, сам же прошел к кафедре, мной сооруженной, и сел на колени напротив священника.

Когда я рассказывал ему о себе, о детстве, юности, тяжелой и капризной доле своей, то священник внимательно слушал каждое мое слово. Я говорил тихо, так что бы мою исповедь слышно было лишь священнику и господу. Однако, не смотря на мою скромную исповедь лицо священника начало постепенно, от слова к слову, меняться. Эти изменения не могли заметить и заключенные, с ужасом смотрящие испуганными лицами на него. Поначалу его глаза расширились, словно он чего-то боится, мышцы лица судорожно задергались, глаза забегали по сторонам, а затем его лицо приняло маску ужаса. Я еще не видел такой страшной искаженной гримасы. Он глядел на меня, слушал и при этом лихорадочно тряслось его тело. Наконец подошел к концу своей исповеди и встал на ноги, отойдя от кафедры. Священник к концу исповеди выглядел так, словно увидел все человеческие муки и страдания не вмещающиеся в мозг человека. Нам всем казалось, что священник побывал в преисподней ада и видел там пытки уготовленные смертным грешным душам самим сатаной.

Все вскочили со своих мест, их невозможно было удержать, даже оружие здесь было бы бессильно, но все же они остановились и молча лицезрели предсмертные конвульсии священника, стоящего на ногах и пытающегося удержаться за край стола. Священник покачнулся, и крепко сжав пальцы за край стола начал падать назад, увлекая стол и всю сооруженную кафедру за собой. Наконец его безжизненное тело тяжело рухнуло на пол, а сверху обрушился стол. Все молчали, погрузившись в абсолютную тишину. Мой голос первый нарушил могильную мелодию.

— Вы все свободны, — произнес я, словно было объявлено о завершении представления.

Все заложники: банкиры, чиновники, богатые бизнесмены все ринулись к выходу, унося с собой безумные лица; спотыкаясь и падая, толкая друг друга, словно стадо бизонов попавших в западню они мчались в гонке смерти убегая прочь. Мне удалось остановить двоих заложников и передать им пистолет и бомбу, насильно привязав ее к последнему выходящему заложнику в очках, успокоив его тем, что она разряжена.

Спустя некоторое время в банк ворвалась полиция. Я к тому времени разжег небольшой костер, что бы очистить место от присутствия дьявола. Вот так меня они и застали: сидя на коленях у священного огня, напротив холодного трупа священника, я молился.

В дальнейшем, мой адвокат поведал мне о том, что сердце бедного священника не выдержало и разорвалось. Врачи говорят, что он страдал ишемической болезнью миокарда. Для меня главным было то, что он успел перед своей смертью выполнить свой долг священнослужителя и принял последние молитвы и исповеди грешных душ. На суде выяснилось, что мой пистолет вообще не был заряжен, в нем не было патронов, а моя самодельная бомба была не более чем соединением лампочек, коробочек и проводков с батарейками не уступающее елочным украшениям или детским игрушкам».

— Зачем же это все тебе нужно было? — томно, без звуков эха произнес неизвестный из своего темного угла.

— Как зачем? — удивился заключенный, — я не хотел совершить грех. Я не мог убить всех этих людей, хоть они и были виновны в моей нищете и моих бедах. Я лишь хотел их заставить посмотреть смерти в глаза. Поменяться с ними ролями, поставить их на мое место. Они все виновны в моих страданиях. Такие как они виновны в смерти моего бедного отца. Это они своей алчностью и просчетами выбросили меня на улицу, лишив последней возможности быть на корабле благополучия. Они оставили меня за бортом умирать в пучине нищеты, голода и безысходности. По их вине я потерял работу, оказавшись без средств к существованию, вынужденный просить милостыню у этих жирных свиней, набивающих до отказа свое брюхо. Это они меня толкали к участи моего отца. Но, несмотря на все это, убивать их и брать на себя самый тяжелый грех, я не хотел. Я не хотел брать их жизни, оставляя эту работу на более могущественного владыку, их собственную судьбу. Бог все видит, и каждому воздастся по их заслугам.

— Как же быть на счет священника? — произнес неизвестный заключенный.

— Священник… я… нет, я не знаю, как и почему. В суде сказали, что он был болен… — не внятно и путано произнес, заикаясь, заключенный.

— Это не так, — спокойным и ровным тоном сказал неизвестный заключенный.

— Что? — удивленно и с презрением сказал заключенный, — Да откуда ты знаешь?! — повысив тон, произнес заключенный, — Тебя что, подослали за мной шпионить?!

— Нет, — коротко и холодно ответил голос из темноты противоположной стены. — Меня не подсылали. Но священника убил ты.

— Нет, нет! — завопил встревоженным голосом и слегка напуганным заключенный.

— Этот грех на тебе и тебе ведомо это, — ровным и спокойным тоном произнес голос неизвестного.

— Вранье! — злобно ответил заключенный, — Это все прокурор. Это он хочет невинного за решетку засадить и лишить свободы, он ничем не лучше этих ненасытных тварей банкиров. Он хочет убедить присяжных в моей вине. Но ему это не удастся.

— Значит, стоит доказывать?

— Кто ты такой? Ну-ка покажись, — заключенный привстал и намеревался подойти ближе, что бы разглядеть лицо неизвестного в темном стороне камеры, как вдруг зажглась шипя и искря лампочка в камере, но тут же угасла вмиг, погрузив все в ночной мрак. Этого мига было достаточно, что бы заключенным смог разглядеть бело-розовое лицо незнакомца.

Заключенный мгновенно отшатнулся к стене, сильно ударившись об нее, и тяжело опустился на пол.

— Этого не может быть, — медленно и отчетливо по словам произнес тяжело дыша заключенный. — Ты же умер. Я сам видел. Но, но… не может этого быть. Патрик Стивенс мертв. Я слышал собственными ушами…

— Я чувствую, что ты узнал меня, — произнес голос священника Патрика Стивенса.

— Но, но… — по-прежнему заикаясь, произнес заключенный и по его спине пробежал волной холодок, — если ты жив, то…

— То почему я в суде не рассказал всю правду? — докончил фразу священник вместо заключенного.

— Именно так. Там, в банке, перед кафедрой я исповедовался лишь вам отче, и никто не мог слышать моих слов. Но, теперь ты наверняка все рассказал прокуратуре… но как же тайна исповеди?

— Не волнуйся, я никому ничего не рассказал, и храню эту тайну в себе.

Словно тысячи демонов отпустили заключенного на свободу, переставая его терзать сомнениями и догадками, и он тяжело вздохнул.

— Но, зачем… если ты не умер, и исповедь будет сохранена, то зачем тогда… — он вновь терялся в догадках.

— Зачем я пришел к тебе? — вновь священник опередил заключенного.

— Да, я хочу знать. Отвечай, — приказным, но не уверенным тоном произнес заключенным.

— Хорошо, я отвечу. Твоя исповедь не полна, и ты должен завершить молитву, и я помогу тебе в этом. Покайся мне в своих грехах, и я обещаю тебе — господь тебя услышит. Ведь ты чувствуешь, что твоя молитва не полна. Твои страхи гнетут тебя, это написано у тебя на лице, и это я прочел тогда, во время твоей исповеди, в твоей душе.

— Ты не лжешь, — утвердительно произнес заключенный. — Я каюсь господи! Ибо я грешен! Я хочу, что бы ты священник помог мне. Ты действительно можешь?

— Да, но ты должен быть искренен. Расскажи мне всю правду, до конца.

— Там, в банке, во время исповеди моей, меня мог слышать лишь священник. Я специально понизил голос до шепота, что бы никто более кроме нас не мог услышать мои слова. Я надеялся на то, что и уста священника будут молчать. И потому я смело поведал господу о своих грехах, коим сам содрогаюсь и по сей день.

• Предыдущая
• 4/8
• Следующая