Платон ХХ-го века - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 3

(Алексей Лосев “Я сослан в XX век”. 2 т., Время, 2002)

В 1922 году великий богослов, философ и естествоиспытатель священник Павел Флоренский венчает необычную пару – Алексея Лосева и Валентину Лосеву (Соколову). Брак между ними заключается чисто духовный. Отношения такого рода были модны в начале века у символистов. Блок и Менделеева, Белый и Тургенева. В области эстетики Лосев несомненно был символистом, но не только. У каждого свой путь. Блок и Волошин масоны, Белый увлекался антропософией и был апостолом Рудольфа Штайнера, пока тот не увел от него Асю Тургеневу в свои духовные лабиринты. У Лосева был наставник и подвижник, изгнанный в 1913 году из Афона за мнимую ересь. Он посвятил Лосева в тайны непрерывной умной молитвы, слитой с дыханием, и он же открыл молодому философу великую формулу имяславцев: “Бог не есть Имя, но Имя есть Бог”. Этого учения придерживался и Павел Флоренский. В основе реальности лежит не идея, не символ, а Имя. Пока у вещи и явления нет имени, нельзя говорить о существовании. Вещь без имени – это кантовская вещь в себе. Ее нет, даже если она есть. Имя предшествует всему, кроме самого Бога; но у Бога всегда есть Имя, и это Имя – Бог. Непрерывно, со вдохом и выдохом, творя Молитву Иисусову, имяславцы как бы творили дыханием Имя Божия. Вдох: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий”. Выдох: “Помилуй мя”. И так изо дня в день, из года в год, а в исторической перспективе из века в век.

Для христианского философа Лосева, вышедшего из кружка Николая Бердяева и Сергея Булгакова, Молитвой Иисусовой была непрерывная работа мысли, воплощенная в тысячах статей — о музыке Вагнера, об античной философии и эстетике, о мифе, о языке, о символе, о числе, о Владимире Соловьеве, о Сократе, Аристотеле, Платоне и, конечно же, об Афонских старцах, прежде всего о Григории Паламе, вызывавшем Молитвой Иисусовой теплоту в сердце и свечение во всем теле.

Причем здесь литература? А притом, что среди многих и многих духовных подвигов Лосева был еще и этот. Создание новой, истинно духовной, но при этом абсолютно художественной прозы. В 29-м он вместе с женой постригается в монахи под именем Андроника. Именно тогда на голове его появляется черная шапочка, как символ скуфьи.

“Иди в мир!” – посылает Зосима молодого послушника Алешу. Монашествующим старцем и юродствующим тайным подвижником в миру стал молодой философ. Именно так — молодой старец. Старчество – это особый путь, на который смотрели искоса. Старцами были и св. Серафим Саровский, много лет не посещавший церковь, и Зосима (Амвросий Оптинский), пленивший своей духовной красотой Достоевского и Толстого.

Через год после тайного пострижения Лосева арестовали и закатали на 17 месяцев в тюрьму за книгу “Диалектика мифа”. Потом приговор – десять лет лагерей. Лосев стал инвалидом на лесоразработках, потерял там зрение чуть не до полной слепоты. Арестовали и жену, тайную монахиню. Титаническими усилиями Лосев все же добился неслыханной льготы. В Белбалтлаге он оказался вместе со своей супругой. Им позволили поселиться в одном доме, на Медвежьей Горе. Этот деревянный дом стоит и поныне. В середине 30-х Лосевы вырвались из лагеря. Им даже разрешили вернуться в Москву. Вот тут-то и заполыхал великий психический любовный роман тайного монаха Лосева с гениальной пианисткой Юдиной. Для Лосева это был как бы брак между музыкой и философией. Юдина, ничего не знавшая о тайном монашестве Лосева, понимала их отношения по-своему. В результате на свет появился один из самых лучших русских романов “Женщина-философ”. Разумеется, фамилия героини не Юдина, а Радина, а своему прототипу Лосев дал фамилию Вершинин.

Потрясенный исполнением Баха Вершинин добивается приглашения в дом великой исполнительницы. И что же он видит? Грязный паркет, какие-то три господина. У одного кличка Бетховенчик, у другого Бахианчик, у третьего Пупочка. На вопрос, почему она исполняет Баха, Радина отвечает, что он нравится Пупочке, а сама она предпочла бы Оффенбаха.

Потрясенный Вершинин узнает, что все три господина любовники Радиной, а двое просто живут у нее в доме, как мужья. В обществе их именуют: кобель № 1, кобель №2 и кобель №3. На квартире у Радиной разыгрывается сцена, напоминающая главу из “Братьев Карамазовых”, когда послушник Алеша приходит к Грушеньке. Радина предлагает поговорить о браке. Вершинин отвечает, что брак – это святое, а замужних женщин он-де не любит, предпочитая оным либо монахинь, либо проституток...

Естественно, что после чтения первых глав романа Лосев получил от Юдиной письмо, где она сообщает о разрыве любых отношений с ним и его супругой. Не то юродствуя, не то и на самом деле не понимая происходящего, Лосев пытается в двух ответных письмах объяснить, что речь в его романе не о порнографии, а о сложных соотношениях музыки и любви, пошлости и поэзии, философии и музыки. Все тщетно. Юдина непреклонна. В финале романа Радина в комиссарской кожанке с револьвером и с архиерейским посохом в руке закапывает Вершинина в землю живьем. Это всего лишь страшный сон. До этого в романе ее застрелил один из восторженных почитателей.

Разумеется, сюжетные всплески не могут передать глубину и тонкость “Женщины-философа”. Вещь эта впервые публикуется полностью в двухтомнике, где много и другого, весьма интересного. Например, беседы Лосева с Бибихиным, где философ-монах в миру и в браке объясняет свою веру.

Свою первую супругу монах Андроник пережил на 35 лет. Лосева скончалась в 1954 году. Молодая аспирантка Аза Алибековна Тахо-Годи стала второй супругой философа. Она и подарила мне двухтомник Алексея Федоровича. Боже! С каким волнением входил я в знакомую квартиру с медной дощечкой “Профессор А.Ф. Лосев”. Мы сидели, как и в середине 70-х, сначала за столом в окружении книг и античных бюстов, потом в кухне, где пили чай, и меня не покидало ощущение, что Алексей Федорович по-прежнему тут. Я еще не знал, что мне предстояло взахлеб прочитать двухтомник в течение суток. Идя по темному Арбату, где почти треть территории заняла чудовищная стройка какого-то бегемотообразного банка, придавившего весь Арбат и знаменитую “Прагу”, я просто физически ощущал, до какой степени Лосев здесь, а отнюдь не в потустороннем мире. Его еще предстоит открывать и открывать. Но полностью он не откроется никогда. Имя не есть Лосев, но Лосев есть Имя!

Константин Кедров

Сократ ХХ века

(А.Ф.Лосев, “Эллинистически-римская эстетика”, М., “Мысль”, 2002)

Лосев был в высшей степи загадочной личностью. Бесчисленное количество ныне изданных томов эту загадку нисколько не проясняют, а, наоборот, даже в чем-то и затемняют. Над каждым высказыванием этого мыслителя витает тень маскировки. Само занятие античностью было для него маскировкой, поскольку философией и уж тем более богословием ему заниматься не разрешили. Впрочем, и это высказывание Лосева следует воспринимать “диалектически”. Он очень любил это слово, издеваясь с помощью самого термина над марксизмом, материализмом и атеизмом. По свидетельству близких, Лосев на самом деле был глубоко верующим православным схимником в миру. Он исповедовал имяславие, мистическое учение афонских монахов. Суть этого учения выражена в высказывании: “Бог не есть Имя, но Имя есть Бог”. Неподготовленный человек только пожмет плечами, решив, что это что-то сверхсхоластическое, средневековое. И чисто формально он будет прав. Да, средневековое. Да, схоластическое. В равной мере противостоящее античности и всем векам, начиная с 15-го и заканчивая 20-м.