Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 64

• Предыдущая
• 64/72
• Следующая

Бесиков только дернул окровавленным углом рта и послал Алексею новый убивающий взгляд, но нашел-таки силы сдержаться, ничего не сказал.

Повинуясь знаку князя Зубова, которого эта загадочная парочка слушалась, будто петрушки – опытного кукольника, Бесиков опустился на свободный диванчик, а толстый Варламов, перейдя залу, с легкостью, неожиданной в его увесистом теле, склонился перед Алексеем и начал ощупывать его щиколотку сквозь грубую юфть[61].

Князь Василий Львович, которому Алексей только сегодня весьма подробно описывал господ полицейских, сыгравших такую пагубную роль в его судьбе, видать, рассказы эти мимо ушей не пропустил. Он встал рядом, со вниманием глядя на пухлые пальцы Варламова и, словно невзначай, придерживая рукояти своих по-прежнему заряженных пистолетов.

Варламов покосился на них разок-другой, а потом прикосновения его сделались столь осторожны, что Алексей их даже не ощущал.

– Сапог надобно снять, – сухо велел наконец Варламов. – Ну что я тут нащупать могу?

– Надо, так снимай, – приказал Зубов.

Князь Василий Львович придвинулся поближе. Зубов довольно громко хмыкнул. Варламов покосился на Зубова, потом на Каразина и прогудел своим толстым голосом:

– Да бог с вами, ваше сиятельство, нешто я зверь какой? – и с такой осторожностью, словно должен был извлечь содержимое из сырого яйца, не повредив его скорлупы, начал вытягивать уже опухшую ногу Алексея из сапога. Каким-то невероятным образом ему это удалось сделать так, что наш герой даже не застонал, только чуть-чуть покривился разочек, но более от неудобства, чем от боли.

Бесиков огорченно цыкнул зубом.

Пальцы Варламова так и этак поворачивали ступню Алексея, толстый дознаватель, в свободное время – костоправ, сосредоточенно сопел, и только этот звук слышен был в зале. Все остальные сидели тихо, так тихо, что Алексей иногда начинал украдкой озираться: все ли на месте? Не ушел ли кто? Не ушла ли она?..

Ольга Александровна была здесь: все так же сторожко, невесомо сидела на краешке диванчика, а глаза ее, задумчивые, отрешенные, были устремлены на Алексея. Он задрожал и отвел свои.

– Нету ни перелома, ни вывиха, – констатировал наконец Варламов. – Подвернули маленько, ну а перетянуть потуже, так через недельку-другую все у них и пройдет.

Бесиков снова огорченно цыкнул зубом.

– Ну так перетягивай поскорее, – приказал хозяин дома. – И садитесь вон там, да тихо сидите, не вмешивайтесь!

– Силы неравны, ваше сиятельство, – усмехнулся Василий Львович, одним глазом сторожа каждое движение Варламова, который с нежностью няньки, пеленающей младенца, перетягивал ступню Алексея узкой полоской холстины, извлеченной из кармана. – Нас только двое, один к тому же увечный, а вы подкрепление на запасные позиции отводите.

– Зато у вас огневая мощь посильнее, – не остался в долгу Зубов, кивая на пистолеты. – Уверен, что вы не замедлите ими воспользоваться, случись что.

– Не замедлю, – спокойно кивнул Каразин. – Уж будьте благонадежны!

– Ну, хорошо, – сказал наконец хозяин дома, когда перевязанная нога Алексея снова скрылась в великоватом ему – на его счастье! – сапоге. – Вот теперь уж точно пора объясниться.

Голубая фигурка на диванчике встрепенулась и отвела взгляд от Алексея, который немедленно почувствовал себя так, словно его выгнали из теплой комнаты на мороз и лютый февральский ветер.

– Скажите, Василий Львович, если это не секрет, конечно, не тайна, – неторопливо продолжал Зубов, – зачем вам понадобились бумаги покойного Петра Александровича?

– Строго говоря, мне нет дела до его бумаг, – возразил князь Каразин. – Мне надобно лишь письмо великого князя к графу фон дер Палену. Вы прекрасно осведомлены о содержании сего письма и, конечно, понимаете, какой шум поднимется в Европе, если оно будет обнародовано. Престижу нашего императора будет нанесен колоссальный урон. Я не могу и не хочу этого допустить – как русский патриот и гражданин своего Отечества, а также как верный подданный государя Александра Павловича. Вы можете, конечно, отрицать правильность моих догадок, однако не ошибусь, если скажу: это письмо вы, ваше сиятельство, намерены увезти с собой за границу.

Последовало мгновение напряженной тишины, затем Зубов чуть заметно наклонил голову:

– Да, вы не ошиблись, князь. Я действительно намерен увезти письмо с собой в путешествие, куда отправляюсь завтра.

– А Ольга Александровна, – с полупоклоном в сторону дамы осведомился Каразин, – правильно ли я понял, что сестрица ваша будет сопровождать вас в сем путешествии?

Ольга Александровна резко дернулась, словно хотела вскочить, но не тронулась с места и слова не произнесла. Ответил ее брат:

– На сей раз не угадали. Оленька уезжает сегодня – и уже уехала бы, когда б известные вам обстоятельства не помешали ее спешному отбытию.

«Оленька... Оленька! – со щемящей тоской повторял про себя Алексей. – Господи, какое у нее имя, какое восхитительное, ласковое имя. Оленька, Оленька, радость моя, счастье! Для меня она – все, вся жизнь, а я для нее – только какие-то там „известные обстоятельства“, досадная помеха! Нет, я умру от всего этого. Наверняка умру!»

– Гляди веселей, – почти не шевеля губами, чуть слышно прошептал Каразин, и Алексей опять взглянул вокруг с принужденной живостью.

– Стало быть, ехать вы с сестрицею намеревались в различных направлениях? – с изысканными интонациями поинтересовался Василий Львович.

– Стало быть, так.

– А, простите мне мою смелость, далеко ли собирается держать путь Ольга Александровна? Если это не секрет, конечно, не тайна? – с тонкою улыбкою повторил Каразин недавние слова Зубова.

– Какие же секреты могут быть от вас? – с неприязненной интонацией воскликнула Ольга Александровна, опередив брата. – Я не делаю никакого секрета в том, что еду в Англию!

– Ах, в Англию! – с удовольствием промолвил, почти пропел Василий Львович, и Алексей вдруг заметил, что Зубова это удовольствие явно огорчило, во всяком случае, он бросил на сестру откровенно-неодобрительный взгляд.

А вот князь Каразин так и засиял в улыбке!

– В Англию, в Англию, – твердил он. – Я так и предполагал. Довольно ходило слухов о том, что участие ваше в перевороте 11 марта было куплено на английское золото, но, выходит, эта бездонная бочка и теперь еще не иссякла? За что же вам платят нынче? Безумные прожекты Павла Петровича по посылке казачьих войск в Индию, его вдруг возникшая задушевная дружба с Бонапартом – это отчасти стоило ему жизни. Во всяком случае, англичанам очень хотелось смены власти в России. Но переворот и смерть Павла – факт свершившийся и даже несколько устаревший. Чего же хотят теперь в туманном Альбионе? Попробую угадать! Там жаждут более прочного союза с Россией, однако не равноправного, к которому склоняется государь, а союза сеньора и вассала. Попробуйте угадать, кого видит в роли сеньора Англия. Ну, господа, ну же! Раз... два... три! Правильно, себя! – превесело воскликнул он, хотя более никто не произнес ни слова. – Роль вассала отведена нашей державе. Однако с русским медведем опасно перегибать палку. Англичане это понимают, а потому не прочь были бы найти некое средство для укрощения сего медведя, забрать нас в ежовы рукавицы. Увы, государь, хоть и всего лишь на какую-то там пятую или шестую часть русский по крови, истинно русский по духу, как достойный внук Екатерины Великой. Заставить его поступиться национальными интересами весьма сложно. Неосторожное письмо перепуганного великого князя, извлеченное на свет божий теперь, когда он сделался строптивым императором, помогло бы обратать[62] его и держать в узде. Держать достаточно долго. Может быть, всегда. Полагаю, ради этой цели ваш сердечный друг Уитворт не пожалел бы гиней, верно, Ольга Александровна?

Двое разом вздрогнули от этих рассчитанно-оскорбительных слов: дрезденская пастушка в голубом платье с помятыми розами у корсажа – и нелепая фигура ветерана Крымской кампании.

• Предыдущая
• 64/72
• Следующая