Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 62

• Предыдущая
• 62/72
• Следующая

Николай Зубов (вестник смены царствований!) появился у него – растрепанный, с лицом странным и страшным, до того он был возбужден, пришел доложить, что все исполнено.

Иногда Александр очень кстати вспоминал, что туговат на ухо. Делая вид, что ничего не слышит и не понимает, он переспросил:

– Что такое исполнено?

В это время появился Пален и приказал сидящей в прихожей камер-фрау великой княгини сообщить Александру Павловичу о приходе первого министра.

Камер-фрау по приказу Александра не ложилась в эту ночь. Он накануне велел немедля будить его «при появлении графа Палена». О Зубове слова сказано не было, и прилежная немка ничем не помешала ему войти и огорошить Александра невнятным известием.

Елизавета Алексеевна поднялась вместе с мужем. Она накинула на себя капот и подошла к окну. Подняла штору. Ее комнаты были в нижнем этаже и выходили на плацдарм, отделенный от сада каналом, который опоясывал Михайловский дворец.

Ветер к полуночи разошелся, немного очистил небо, и при слабом лунном свете Елизавета различила ряды солдат, окружившие дворец. Слышны были крики «ура», от которых у этой нежной и несчастливой женщины начинало трепетать сердце. Она, как и все, со дня на день ожидала событий, но сейчас, как и все остальные члены царской семьи, не хотела поверить, что они уже свершились. Елизавета упала на колени перед иконой и принялась молиться, чтобы все, что случилось (что бы это ни было!), оказалось направлено к спасению России и во благо Александру.

В этот миг в комнату ее ворвался муж и рассказал, что произошло.

– Я не чувствую ни себя, ни что делаю, – бессвязно твердил он. – Мне надо как можно скорее уехать из этого места. Пойди к императрице... к моей матушке... попроси ее как можно скорее собраться и ехать в Зимний дворец.

Он всхлипнул, и Елизавета обняла его, как сестра. Только такую любовь муж готов был принять от нее, только такую любовь, похожую на жалость, но она уже смирилась с этим и сейчас мечтала только об одном: утешить его любой ценой. Такими вот – перепуганными, плачущими в объятиях друг друга, похожими на осиротевших детей, – и нашел их спустя несколько минут граф фон дер Пален.

Слова из знаменитого письма: «...Это опасное чудовище должно быть раздавлено – во имя России, ее будущего, моего будущего, в конце концов. Я не хочу знать, как это будет сделано, однако я умоляю вас это сделать. Отныне я с вами – чем бы ни окончилось сие опасное предприятие. Клянусь как перед богом: или мы будем вместе царствовать, или сложим голову на одном эшафоте!» – вспыхнули перед его внутренним взором. Он подавил холодную усмешку и сказал почтительно:

– Ваше величество...

Александр вскочил.

– Нет, – сказал он тихо, но твердо, – я не хочу, я не могу царствовать!

В ту же минуту ему сделалось дурно, он начал падать, и жена едва успела поддержать его.

Послали за лейб-медиком Роджерсоном, который констатировал у государя нервические судороги, а в общем, ничего серьезного. Александр Павлович, по его словам, вполне мог выйти к солдатам.

Но еще долго Палену и Елизавете пришлось ободрять совершенно потерявшегося императора, чтобы он исполнил свой первый долг и показался народу. Наконец он решился.

Какое-то время солдаты Преображенского полка и Александр молчком стояли напротив, недоверчиво и испуганно вглядываясь в лица друг друга. Александру чудилось, что эти люди сейчас закричат:

– Какой он император?! Это самозванец и убийца! Бей его!

Он ощутимо дрожал.

Солдатам казалось, что великий князь сейчас улыбнется и скажет со своим привычным, приветливым выражением:

– Да что вы, господа, это шутка!

Напрасно кричал Марин:

– Да здравствует император Александр Павлович!

Солдаты все чаще косились вверх, на окна дворца, как если бы ожидали, что на балконе появится сердитый Павел с поднятой вверх палкой и закричит, как кричал, бывало, разгневанный, на параде:

– Прямо, рядами... в Сибирь!

Наконец Палену неприметными тычками удалось сдвинуть оцепенелого Александра с места и погнать его к выстроившимся поблизости семеновцам. Этот полк считался как бы собственным полком великого князя, тут Александр почувствовал себя полегче, к тому же, непрестанный, настойчивый шепот Палена:

– Вы губите себя и нас! Очнитесь! – наконец подействовал на эту слабую натуру.

Александр начал шевелить губами и повторять вслед за Паленом, сперва тихо, потом все громче и громче:

– Император Павел скончался от апоплексического удара. Сын его пойдет по стопам Екатерины!

Слава богу, грянуло «ура»: эти слова произвели ожидаемое действие. Пален смог перевести дух. Он посоветовал новому государю поручить начальство резиденцией Беннигсену и срочно отправиться в Зимний дворец. Александр с облегчением кивнул. По иронии судьбы, поехал он в плохой карете, запряженной парой лошадей, – той самой, которая была приготовлена по приказу Палена, чтобы везти Павла в Шлиссельбург, если он подпишет-таки добровольный акт отречения от престола. А впрочем, забота о карете – это мог быть некий обманный, успокоительный ход генерал-губернатора... Ведь, как известно, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц!

За воротами тоже теснились войска. Завидев незнакомую карету, ей преградили путь.

– Это великий князь! – крикнул с запяток лакей, однако Пален, ехавший вместе с Александром, высунулся из окошка и провозгласил:

– Это император Александр!

И тотчас все без команды закричали:

– Да здравствует император!

Наконец-то в голосах слышались радость и облегчение. Батальоны бегом последовали за каретой в Зимний дворец, и Пален впервые увидел улыбку на устах того, кого он только что возвел на российский престол.

«...Клянусь как перед богом: или мы будем вместе царствовать, или...»

Странно: граф Петр Алексеевич даже в эту минуту торжества не сомневался, что какое-нибудь «или» еще наступит.

В это время Елизавета Алексеевна с помощью своей камер-фрау поспешно оделась и отправилась сообщить страшную новость Марии Федоровне. У входа в комнаты бывшей императрицы ее встретил пикет и никак не хотел пропускать. После долгих переговоров офицер наконец смягчился и пропустил Елизавету, которая с ужасом пыталась подобрать слова, однако судьба смилостивилась над нею: Мария Федоровна уже знала страшную новость.

Разбуженная и предупрежденная графиней Шарлоттой Ливен, императрица, забыв одеться, бросилась к той комнате, где Павел испустил дух. Но ее не пропустили: над трупом теперь работали доктора, хирурги и парикмахеры, пытаясь придать ему вид человека, умершего приличной смертью. Здесь, в прихожей, и нашла свою свекровь Елизавета. Мария Федоровна, окруженная офицерами во главе с Беннигсеном, требовала императора. Ей отвечали:

– Император Александр в Зимнем дворце и хочет, чтобы вы туда приехали.

– Я не знаю никакого императора Александра! – кричала Мария Федоровна. – Я желаю видеть моего императора!

Она уселась перед дверьми, выходящими на лестницу, и заявила, что не сойдет с места, пока не увидит Павла. Похоже было, она не сознавала, что мужа нет в живых. Потом она вдруг вскочила – в пеньюаре и одной шубе, наброшенной на плечи, и воскликнула:

– Мне странно видеть вас неповинующимися мне! Если нет императора, то я ваша императрица! Одна я имею титул законной государыни! Я коронована, вы поплатитесь на неповиновение!

И опустилась на стул, шепча, словно в забытьи, на том языке, на коем всегда предпочитала изъясняться и даже обращалась к мужу, называя его Paulchen:

– Ich werde regieren[60].

Эти слова то и дело вырывались у нее вперемежку с причитаниями по убитому Paulchen'y.

В комнате беспрестанно толпился народ. Люди приходили, уходили, прибывали посланные от Александра с требованиями к жене и матери немедля прибыть в Зимний, но Марья Федоровна отвечала, что уедет, лишь увидав Павла. Ей уже и отвечать перестали!

• Предыдущая
• 62/72
• Следующая