Короля играет свита - Арсеньева Елена - Страница 53

• Предыдущая
• 53/72
• Следующая

Алексей нехотя подчинился. Сначала он чуть не силой заставлял себя вглядываться в женские лица, улыбавшиеся или грустившие на этих желтоватых, словно старое-престарое кружево, страницах, но потом увлекся всерьез. Однако все же чудилось ему, словно глядит он в дальнее, дальнее прошлое, настолько же траченное молью, как ветеранский паричок и мундирчик, а потому испытал нечто сродни удара грома по темечку, когда с очередной страницы на него глянули огромные, чуть прищуренные в насмешке, изумительные глаза. Тонкое лицо было окружено сонмом взвихренных кудрей, как будто красавица решила пренебречь всеми узаконениями суровой моды – подобно знаменитой Диане де Пуатье, которая собрала однажды рассыпавшиеся локоны собственной подвязкою в пучок, создав тем самым новую прическу, любимую женщинами и сто, и двести, и триста, и четыреста лет спустя после смерти легендарной красавицы.

Нет, здесь не было никаких подвязок: ветер и солнце буйствовали в легких волосах, и, благодаря тонкому мастерству художницы, их мог ощущать каждый зритель. Велико было то мастерство! Даже начертанное угольком, лицо, чудилось, дышало свежестью красок: нежный румянец, изящный очерк темно-розовых губ, удивленно вскинутые черные брови – и ясные серые глаза, при одном взгляде на которые Алексей невольно охнул и взялся рукою за сердце, потому что иначе оно наверняка выпрыгнуло бы из груди.

Князь наблюдал за ним весьма пристально, и судорога, так и прошившая тело юноши, не ускользнула от внимательного взгляда.

– Нашел, что ли? Покажи!

Алексей попытался прижать альбом к себе – никак не мог расстаться с этим наслаждением и одновременно пыткой: ласкать любимый лик хотя бы взором! – но князь оказался проворнее. Жадно взглянул на страницу – и тут же нетерпение на его лице сменилось разочарованием.

– Ошибся, братец! – Нахмурился подозрительно: – А может, дурачить меня вздумал? Говори, кто такая?

– Не ведаю ее имени, – в отчаянии выдохнул Алексей, – только она это. Она!

– Зато я ведаю, – усмехнулся князь, – и вот что тебе скажу: ежели решил глаза мне отвести, указавши абы кого, лишь бы отвязаться, то попал пальцем в небо. Сия красавица вот уже три месяца как живет в Берлине. Уехала она туда еще в начале марта, до переворота, однако без ее участия переворот сей никогда не свершился бы. Ведь это не кто иная, как сестра Зубовых, Николая, Платона и Валерьяна. Николай постарше всех, за ним идет она, Ольга Александровна (Жеребцова в замужестве), а уж потом – Платоша с Валерьяном. Ольга моей покойной Лизоньки на годок постарше. Стало быть, красавице твоей уже тридцать шесть лет, понял? Перестань дурить и поищи кого помладше.

Он, впрочем, оборвал смех, увидав остановившиеся глаза своего молодого друга.

– Как тридцать шесть? – пробормотал Алексей, едва ворочая языком. – Как в Берлине? Это она, она это, богом клянусь, вечным души спасением! И она... она была такая молодая!

Он резко отвернулся, пряча по-детски задрожавшие губы и повлажневшие глаза.

Василий Львович досадливо покачал головой:

– Вот те на! Крепко же ты влип, как я погляжу, бедолага! Но не может никак это быть Ольга Александровна! А ну, посмотри альбом внимательнее!

Алексей послушался, но, дойдя до последней страницы, вновь воротился к той, где была изображена пышноволосая красавица, да так и замер, не в силах оторвать от нее печальных глаз.

Князь, как нанятый, все горше качал головою, глядя на поникшую голову и согбенные плечи Алексея. Он не верил, что Алексей угадал верно, – думал, был введен в заблуждение внешним сходством. Перебрал в памяти всех придворных красавиц, всех дам петербургского света – но не смог вспомнить никого, кто был бы до такой степени схож с Ольгой Жеребцовой. Видать, не помог альбомчик, видать, в тупик зашли поиски злодейской красавицы!

И вдруг его осенило.

– Полно слезы лить, Алешка! – схватил за руку молодого друга. – Если дива твоя живет в Питере – мы ее всенепременно увидим, потому что нынче вечером весь город, от самых высших до самых простых, зван на прощальный маскерад ко князю Платону Александровичу Зубову. Будем там и мы с тобой. Вот, ты уже ряженый, тебе и хлопотать не о чем, ну а я... не надеть ли мне сутану католического аббата? – подтолкнул он в бок Алексея, и оба заговорщика не смогли удержаться от невеселого смешка. Да уж, веселиться им было не с чего... – Решено! Едем! – воодушевился Василий Львович.

– Так ведь маскерад, – попытался охладить его пылкость Алексей. – Чего ж нам там делать, что мы сможем увидеть, ежели все лица будут закрыты?

– Объявлено, что в полночь все должны маски снять, поэтому твое дело будет на том маскераде – не ворон ловить, а ждать полуночи, чтобы высмотреть жар-птицу твою и вызнать, кто она да откудова. Понял, достопочтенный предок?

Алексей только и мог, что кивнуть, окрыленный надеждою.

Вот так и вышло, что на бал князя Зубова Василий Львович Каразин прибыл хоть без жены и без дочери, однако все же не один, а в сопровождении высоченного парнищи, ряженного в костюм бравого солдатика времен Анны Иоанновны и плешивый паричок. Лицо солдатика было прикрыто наспех вырезанной бархатной полумаскою. Самому князю маска не понадобилась, ибо его лицо было надежно утаено под просторным капюшоном аббата-черноризца.

Оба разошлись по залу, всматривались, вслушивались, однако по всему выходило, что придется им-таки ждать полуночи!

Однако до урочного срока еще оставалось не менее четверти часа, когда Василий Львович, бросив мимолетный взгляд на Алексея, увидал, что «ветеран Крымской кампании» стоит с ошалело-остолбенелым видом, чуть ли не за сердце хватаясь. Князь споро протолкался к нему и подставил плечо как раз в тот миг, когда юноша уже был готов упасть. Неприметно ущипнул под ребро, да так больно, что сознание мигом вернулось к Алексею, и он смог вполне членораздельно выговорить:

– Она здесь! Я слышал запах ее духов!

Утром 11 марта, в тот самый день, когда душе русского императора назначено было расстаться с телом и явиться на суд божий, известный нам отец Губер (в то время он был директором петербургского иезуитского коллегиума), по обыкновению своему, явился в Михайловский замок. В кармане у него был некий пакет, и ежели бы Губеру предложили расстаться с ним в обмен на все сокровища Голконды, он только загадочно и презрительно усмехнулся бы в ответ, как умеют делать это отцы-иезуиты.

Прежде Губер прямо и смело шел к дверям государева кабинета. Но только он хотел поступить по обыкновению, как высокая фигура графа Палена преградила ему путь. Холодно глядя пастору прямо в глаза своими чистыми, но совершенно непроницаемыми голубыми глазами, генерал-губернатор сообщил, что государь именно сейчас настолько занят важными делами, что не может принять отца-иезуита.

С этими словами Пален резко повернулся, прошел в кабинет императора и захлопнул за собой дверь с самым непреклонным видом.

Изумленный Губер не успел ничего сказать и вынужден был остаться ждать в приемной. Он мог бы набраться нахальства и открыть дверь в кабинет... но опасался хотя бы словом раздражить императора. Ведь дело, по которому он явился, не терпело суеты, хотя уже не раз обсуждалось с государем в атмосфере строгой секретности. Губер был убежден, что Пален не предполагает, о чем пойдет сегодня разговор, и все же у него зародилось странное, неприятное предчувствие. Папский нунций в Петербурге Ареццо, сменивший на посту Лаврентия Литту, говорил, что Павел поручил герцогу Серракаприола содействовать о посредничестве в том вопросе, по которому Губер явился нынче в Михайловский дворец. Все-таки эти сведения могли дойти до Палена... хотя какое это имеет значение? Он ничего не сделает, если решение императора будет твердым, а похоже, так оно и есть. И все-таки Губер забеспокоился. Ведь бумаги, которые он имел при себе, требовали только последней подписи: русского императора. Это был проект соединения православной и латинской церквей, то есть создания унии по всей территории Российской империи.

• Предыдущая
• 53/72
• Следующая