Большое сочинение про бабушку - Колпакова Ольга Валерьевна - Страница 9
- Предыдущая
- 9/26
- Следующая
— Мы с тобой должны доказать… всем, что… нас голыми руками не возьмёшь! — Отец вытряхивал в сковороду тушёнку и метал на плиту, словно это была не свинина, а доказательства брошенное в лицо желающим взять их голым руками.
Отец и сын сильно отличались друг от друга. У Чуркина-старшего были прямые чёрные волосы, тонкие черты лица, смуглая кожа. Он походил на поджарого индейца, или на древнего жителя Урала, облик которого восстановили по найденному археологами черепу. Сын же был светловолосый и слегка кудрявый — весь в маму.
— Ты ведь опять зарядку не делал? — Чуркин-старший потрогал у сына бицепсы, вернее, то место, где они, если верить анатомическому атласу, должны быть.
— Неохота, — ответил сын.
— Ты мужик или сопля? Ты кем вообще решил стать?
— Галифе… Галина Фёдоровна тоже сегодня про это спрашивала. — Костя доставал тарелки. — Нету, говорит, у вас, современной молодёжи, цели в жизни! И жизни вы вообще не видели.
— То-то и оно! — отец сделал вид, что поверил. — Вот ты за компьютером да у телевизора с утра до вечера. Что ты через этот ящик можешь увидеть, какую жизнь? Через замочную скважину подсматривать — тот же результат. Это ещё тебе повезло, что твой компьютер на учёбе не отражается. Но учиться нормально — этого недостаточно! Силы в тебе, сын, не чувствуется! Чувства ответственности нет! Ты думаешь: не сделал зарядку, мусор не вынес, ужин не приготовил — большая ли беда?
Чуркин-младший сделал вид, что раскаивается, и покосился в сторону мусорного ведра. Ну не вынес. Завтра утром вынесет. Завязать покрепче, и вонять не будет. Тоже мне проблема. Стоит ли из-за мусора себя ломать.
— Дело ведь не в мусоре, — прочитал его мысли отец. — Дело в силе воли. Не хватило у тебя воли сделать такие пустяковые дела! Это значит, стержня внутри нет. А стержня нет — гни, кто и куда захочет.
Отец и сын садятся за стол.
Вообще-то Костя спокойно переносил все эти лекции про гордость, силу воли и духа. Со стержнем он даже и поспорить бы мог: стержень, он ведь легко ломается. Ладно, пусть не очень легко, но перерубить всегда можно. А если гнуться, то вроде и ничего, — погнутый, зато целый. Ну пнёт тебя Зотов — прогнись, увернись, обрати в шутку, и не придётся гипс накладывать или очки в ремонт нести. Или вот с мамой. Показывают же по телевизору, как цивилизованно люди расходятся, друг к друг в гости ходят. А все эти хлопанья по столу со словом «предательство» — совершенно непродуктивны и только всех напрягают. Зря отец так рубанул концы. Надо их как-то заставит видеться, вдруг помирятся. Костя спокойно отцовские разговоры «за жизнь» переносит. Потому что очень даже его понимает. Ему только про бревно не нравилось. Но отец специально педалировал.
— Вот скажи, как тебя в новом классе называют?
— Чуркой, — честно признался сын. — Как и везде.
— А ты что? Нравится тебе это, что ли? — отец хлопал по столу ладонью, и хлебные крошки подпрыгивали.
— Ну, всё же не ботинком, — бормотал в ответ Костя, а сам думал, что вот если бы отец ударил своим фирменным ударом по столу, то крошку хлеба разрубить бы не смог. Она слишком мала для его руки. И это значит, что неплохо иногда быть маленькой, незаметной, серой крупицей.
— При чём здесь ботинок? Ботаник, что ли? — отец смёл крошки в кучку.
— Типа того…
Потом Чуркины едят. Отец думает, что сын у него хотя и не отличник, но и не троечник. С умственным развитием у парня проблем нет. Даже на олимпиаде по математике пятое место занял. Вообще-то сын мог быть и отличником, учёба ему легко давалась. Но опять мешает отсутствие стержня. Надо над этим работать.
— Меня знаешь, как в школе называли? — в который раз за последний год спрашивает отец.
Костя знает. Отца называли уважительно: Жила. Зато мама называла его противно: Славик. А нового мужа она называет Толик. А Костю по телефону: Костик. Отец зовёт Чуркина-младшего сын или Константин.
— Константин, не давай себя унижать! — говорит отец. — Унижение, как ржавчина на самолёте: вроде сначала летать можно, а потом — крыло отвалилось!
Он уже год это повторяет, с того момента, как они с мамой развелись. Отец сильно старается выглядеть неуниженным. Но крыло у него отвалилось. Пока одно. Костя сам решил, что будет жить с отцом. Это не очень помогло: ведь с одним крылом всё равно не полетишь. Может, Костя и не крыло вовсе для отца, а парашют. Тоже неплохо. Так бы долбанулся со всего размаху об землю, а с сыном спустится плавно, привыкнет потихоньку. От Кости-то мама никуда не делась — час езды, и все каникулы и выходные можно с ней проводить, ему-то проще. А того, с кем она сейчас, можно и игнорировать, обогнуть…
Чуркин-старший наливает чай и берёт бесплатную газету. На первой полосе фоторепортаж из храма про славный праздник Рождества Христова.
— Господи боже мой, — бормочет Чуркин-стержень, поймав себя на мысли, что, может, нужно было венчаться, как бабушка просила.
Чуркин-младший заглядывает в газету с другой стороны. Но там только реклама ведьм, экстрасенсов и прочих колдунов плюс гороскоп на неделю.
— Во чёрт, — Чуркин-пружина ухмыляется, вспомнив, как мама последнее время читала гороскопы и запиналась, доходя до «разлада и семье».
Здесь Чуркины одинаково думают, что всё это — и на первой, и на последней — фигня, выдумки. Люди так деньги зарабатывают. Впарить человеку можно что угодно, главное — делать это с наглым уверенным видом. Чуркиным не на кого надеяться кроме как на себя. Чуркин-старший всю свою жизнь устроил так, как хотел, вот этими своими руками построил. И с выбором супруги не промахнулся: лучше на тот момент не было. И любовь была. Тринадцать лет — чем не доказательство. Его родители до смерти вместе прожили. И их родители тоже. Понятно, мужики, как бабушка выражалась, шмарили малость, не без этого, но ведь какое чувство ответственности было. Развод — позор был для обоих. Не стало стержня у людей, вот и болтаются. Что за свобода такая — хочу люблю, хочу разлюблю. Раздолбайство, а не свобода. Ребёнок порой так раздражать начнёт — прибил бы; а ведь и в мыслях нет, что ты его разлюбил. И тут тоже — перетерпи и дальше живи, делов-то; нет — собрала вещи, дверью хлопнула.
Если Чуркину-старшему не на дежурство, они вместе убирают со стола и расходятся: один — к телевизору, другой — к компьютеру. Через десять минут Чуркин-старший засыпает.
Тогда Костя выключает телевизор, гасит свет и отправляется в путешествие. Он становился рыцарем и волшебником, человеком-амфибией и человеком-волком. И тут он тоже надеется только на себя. Только с негнущимся стержнем в этом мире не выжить. Слышали, поди-ка: теория Дарвина и клич из фильма: трансформируюсь!!! Надо уметь трансформироваться, надо пружинить, отталкиваясь от предложенных жизнью ситуаций.
В этот раз Костя без особого удовольствия спас землю от инопланетян. Все мысли были не о том. Тоже мне, проблема — инопланетяне. Вот насекомые, если бы захотели, на раз бы всех людей передавили. Потому что на каждого человека приходится по 300 кг насекомых. Или вирусы те же. Ну что им стоит организовать чуму? Но нет. Видать, всё устроено так, чтобы человечество выжило. Биологически сбалансировано всё. Так что, если инопланетяне есть, значит, они тоже нужны для баланса. И урод Зотов, видать, тоже для какого-то биологического разнообразия нужен. Надо попросить папку, чтобы научил рукой так же рубать. Один раз по шее — и больше не полезет. Значит, и мамин новый муж зачем-то нужен. Зачем? Зачем он нужен, кто скажет?
Костя встал, накинул куртку и пошёл выносить мусор. Вернувшись, выключил телевизор.
— Пап, переходи на кровать…
Голос у сына твёрдый, спокойный.
— Ага, сейчас… зубы надо почистить…
Отец послушно поднялся и, мимоходом проведя тёплой ладонью по белокурым вихрам сына, отправился в ванную.
- Предыдущая
- 9/26
- Следующая
