Будущая эволюция человека. Евгеника двадцать первого века - Глэд Джон - Страница 11

В 1999 году, в канун нового тысячелетия, опрос Галлопа обнаружил, что 68% американцев все еще одобряют преподавание в школах — наряду с теорией эволюции — версии Божественного возникновения мира и человека. Причем сорок процентов из этих шестидесяти восьми поддерживали исключительно библейскую версию сотворения мира, из них 47% считали, что «Бог создал людей примерно в их теперешнем виде одним актом творения около десяти тысяч лет тому назад». (В 1982 году этих последних было только 44%![55]). Говоря словами теолога Джона К. Флетчера, такие взгляды «окутывают разумное обсуждение страхом и невежеством»[56].

Генетические основы социальных и политических структур — предмет, которого две трети столетия не решались касаться самые смелые социологи и политологи. Само собой разумеется, это табу сильно мешает нам понять самих себя.

Пожалуй, никогда не существовало общества с абсолютно жесткой структурой, в котором личная одаренность не играла бы никакой роли. В Древнем Египте, в Риме, в Византийской и Оттоманской империях, вероятно, даже в государстве майя одаренный раб при случае мог продемонстрировать свои способности и достичь высокого ранга. Однако в современном обществе, с его немыслимым прежде динамизмом, всеобщее обязательное образование вкупе с тенденцией к спариванию внутри своего интеллектуального слоя создают все большее расслоение на генетические классы, да еще с наложением богатства и власти.

В условиях диктаторского режима правительство самолично декретирует права и обязанности своих подданных. Демократия предоставляет гражданам свободу выбора. Но и в самой свободной стране, если у тебя нет независимых доходов и ты не хочешь умереть с голоду, тебе придется выполнять хотя бы некоторые из тех функций, которым общество придает ценность и значение. Принуждение остается ключевым словом для обеих систем. Это не субъективная оценка, но простой жизненный факт. Разница между демократией и диктатурой заключается, главным образом, в том, каким способом власть добивается выполнения одних и тех же задач — любых, от перевозки мусора до преподавания в школе, — и тем самым получает возможность управлять функциональным социальным механизмом, позволяя власть имущим оставаться у власти.

Капитализм оказался экономически куда эффективнее концлагеря. Вообще говоря, у нас больше общего с коровами, чем с кошками, — так легко мы сбиваемся в стада. Истинная демократия невозможна, если люди не понимают свои главные проблемы. На самом деле политическая история — не что иное, как непрерывная демонстрация коварства, хитрости и лжи.

Диктатуры по своей природе нестабильны: властитель, который отказывается учитывать расклад общественных сил, будет рано или поздно свергнут. Демократии обладают значительно большей гибкостью в манипулировании волей народа.

В политическом диалоге можно выделить три уровня:

1) фальшивые вопросы, цель которых — манипулировать массами;

2) истинные (как правило, тайные) взгляды правящей элиты;

3) долговременные вопросы выживания вида, которые чаще игнорируются, чем замалчиваются, так как будущие поколения, те, для кого эти вопросы жизненно важны, не входят в число избирателей.

В 1933 году, под впечатлением от Великой депрессии 30-х годов с тоской оглядываясь назад, на «священную войну, которая должна была привести к всеобщей безопасности и демократии», бывший государственный служащий Джон Макконохи в своей книге «Кто правит Америкой?» охарактеризовал «невидимое правительство» США так:

Ровно полвека спустя социолог Дж. Уильям Домхофф, чьи политические взгляды были куда левее взглядов Макконохи, пришел точно к таким же выводам в своей работе «Кто правит Америкой сейчас?», описывая связанный круговой порукой правящий класс, который формирует социальный и политический климат. Этот класс задает тон в экономике и правительстве с целью обеспечения своих собственных интересов.

Ни в одной сфере человеческой деятельности нет такого лютого соперничества, как в политике. Какова ее истинная природа? Всего лишь один пример: Вашингтон — родной дом американской «номенклатуры» — сообщества богатых и поднаторевших в политике деятелей. Между тем 37% жителей столицы читают не лучше школьников третьего класса, а то и хуже[58].

Такое положение вещей можно уподобить соревнованию чемпиона по спринтерскому бегу с девяностолетним стариком в инвалидном кресле. Неудивительно, что победителям в таком забеге нравится порядок, при котором можно безнаказанно делить добычу, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

В настоящее время один процент американских граждан владеет сорока процентами национального богатства[59]. На выборах крупные предприниматели и корпорации финансируют предвыборную кампанию, эти деньги частично используются для опроса избирателей, чтобы выяснить, что избиратели хотят услышать от кандидатов. Львиная доля пожертвований вкладывается в рекламу, где не больше логики, чем в рекламе прохладительных напитков. В итоге реклама сочетает информацию, полученную от опросов, с тем, что, по мнению пропагандистов, примут избиратели.

Положение усугубляется тем, что большинство средств массовой информации контролирует горстка людей, и никто даже не заикается о законе против трестов, который запретил бы дальнейшее слияние корпораций. Система функционирует без сучка и задоринки—в точности так, как была задумана.

Когда кандидат, потративший на предвыборную кампанию больше, чем его противник, оказывается победителем, он усердно защищает интересы тех, кто оплачивал счета. Если же результаты выборов ставятся под сомнение, кандидату нужно просто обмотать себя флагом и клеймить оппонентов. Так углубляется пропасть между элитой и широкими массами. Книга, публикуемая серьезным университетским издательством, выходит тиражом в несколько сотен экземпляров, в то время как телешоу средней популярности измеряет свою аудиторию десятками миллионов, а Голливуд обращается к миллиардам по всему свету.

Интеллектуалы вроде бы свободны выражать свое мнение (по крайней мере, до тех пор, пока они не угрожают существующим властям), но информированное мнение не имеет отношения к политическому процессу.

Эта ситуация стала возможной благодаря неспособности основной массы населения разбираться в истинной природе политических разногласий. В самом деле, как может разумный наблюдатель поверить, что такое общество способно принимать взвешенные решения, если, например, в опросе Галлопа (2000 г.) 34% респондентов не смогли даже назвать вероятных кандидатов в президенты? Для лиц со средним школьным образованием или меньше и заработком менее 20 тысяч долларов в год этот показатель возрастает даже до 55%[60].