Бабочка летела, как хотела (выпуск №5, 1997г.) - Вознесенский Андрей Андреевич - Страница 1

«Газета ПОэзия» № 5, 1997

----------------------------------------------------------

Константин Кедров

Гусеница бессмертна – она станет куколкой. Куколка бессмертна – она станет бабочкой. Бабочка смертна, но ей известно то, чего не знают гусеница и куколка. Она летает.

Два крыла рифмуются в воздухе, образуя стих-полет, или стихолёт. Стихи-куколки, стихи-гусеницы всегда пользуются успехом. С ними меньше хлопот. Куколки не уползут, гусеницы не улетят. Бабочки непредсказуемы. Уследить за их полетом не удается критику-энтомологу. В толстых журналах они распялены на булавках. Их выдерживают в эфирных морилках, чтобы потом восхищаться над усыхающим трупом:

–  АХ, Пушкин!.. АХ, "серебряный век"!... АХматова. АХмадулина, АХмориц..!

А ответное эхо возвращает эти АХ   в обратном порядке от нас в XIX  век. А оттуда доносится дружное:

–  ХА – ХА –ХА !

Они свое уже отсмеялись. Дайте же посмеяться нам. У бабочек есть своя Библия. Она пишется узором непредсказуемого полета и читается только теми, кто умеет летать хотя бы зрением или слухом, ну на худой конец – мыслью.   Библия бабочки

Две стены как бабочки

под углом расправляют крылья

Бабочка ночная колышет тень

Четырехугольной бабочкой

восьмикрылой

комната давно готова взлететь

Мир амурный из моря крыл

замирает в морях укромных

Словно Библию приоткрыл

и захлопнул

------------------------------------------------------------------------------

Андрей Вознесенский

Тело уходит в землю, а душа — в шум словаря.

Увы, самоволкой здесь не пахнет. Когда пишешь, подчиняешься только диктующему голосу. Он возникает из хаоса, из шума словаря.

Потом происходит ясность. То, что древние называли "озарение". Думаю, что даже Велимиру Хлебникову и никому из других поэтов не довелось расслышать то, что я называю кругометами. Хотя он шел к этому, но последние три года я навязчиво слышу и вижу внутренним зрением, как за углом быта нас подстерегают Бог и дьявол, как рождается из хаоса классическое чудо гармонии. Из бесчувственного мира рождается мир духовный.

Конечно, поэзия пишет только о любви. Особенно, когда она ее не называет. У Шкловского есть книга, посвященная любви к Эльзе. Там запрещено говорить о любви. Но все предметы кричат об этом. Античность вся пропитана эросом. Православная культура – эротикой духовности. И Соловьев, и Розанов — это всего лишь полюсы.  Кругомет взаимопревращения чувства  и  поэзии  как новое окружное шоссе вокруг Москвы.

------------------------------------------------------------------------------

Генрих Сапгир

Дядя Володя

Фрагмент

После третьего стаканчика он принял несколько таблеток норсульфазола. Оса,  присевшая на край чашки с чаем, которым он запил пилюли, укрупнилась как-то сразу. Теперь была величиной с голубя, но не так безопасна. Сама чашка, и стаканчик, и бутылка водки, и цветочки на клеенке стали крупными и кубическими тяжелыми на взгляд. Солнце квадратами лежало на столе и на полу веранды. Он хотел позвать Марину. Губы стали грубыми деревянными плашками, слова неохотно выходили и стояли кубиками в воздухе.

– Маг бри на

– Маг   бри на мы с то бой ко бис ты

С третьей попытки он бросил это рудное занятие – двигать непослушными губами. Само время стало золотистым кубом, который поглотил меньший куб – бревенчатую дачу, и его невозможно было поднять и отодвинуть.

После восьмого стаканчика и еще двух заветных таблеток все стало растягиваться: и время (в каждой минуте можно было насчитать не меньше тридцати минут), и все окружающее. Никак не мог дотянуться до бутылки: рука растягивалась, удлинялась, а бутылка уходила, уходила вдаль – вот уже такая маленькая, как звездочка на горизонте. Все-таки дотянулся. Налил, стаканчик тоже далеко, через край – и выпил.

От всего существующего вокруг остались одни души. За террасой синевато восходили в белое небо души сосен. И просвечивали. Сиреневым кубом с проемами в неизвестное колыхалась веранда. Прозрачная душа литровой бутылки была уже наполовину пуста. У ос души не было, они иногда жалили, но почти не чувствовалось. Потому что у дяди Володи осталось только два тела: астральное и ментальное. Они спорили между, собой горячились и даже подрались. Как известно, живую душу не разделишь, не разорвешь, но ей можно дать еще выпить.

И два тела дяди Володи: астральное и ментальное – поднесли даме еще по стаканчику. Душа водки взвеселила душу души, и все стало непохоже само на себя, неузнаваемо.

Кусты сирени завтракали кошкой. Она орала. Марина из двери выходила по частям: сначала вышел нос, затем – глаза, косынка в горошек, потом кисть руки, потом - запястье, потом подол платья, округлое колено и так далее. Как будто выходила целая рота, а не одна Марина.

– Опять с утра пьешь водку! – запел солдатский хор.

– Рота, стой! Раз, два, – скомандовал дядя Володя. – Вольно.

Марина как будто ждала этой команды и рассыпалась по всей дачной местности. Одна улыбалась ему из сада. Другая через штакетник разговаривала с соседкой – пожилой приятной женщиной. У магазина было замечено несколько Марин: одна шла за водкой, другая возвращалась с бутылкой. Третья торопилась на электричку. Спутать невозможно: всюду косынка в горошек выдавала ее. Ну и пусть. Пусть хоть все уезжают. Лишь бы принесли.

И Марины не обманули. День начался нормально. Можно было продолжать. И тут зазвонил весь склеенный, перевязанный скотчем телефонный аппарат. Уронив его в очередной раз – бедолагу, душа дяди Володи все-таки взяла трубку и издала звук, похожий одновременно на мычание и мяуканье. Это звонил я из города. Марина перехватила падающую трубку и пригласила меня приехать, "потому что одной уже невозможно". Я и приехал.

------------------------------------------------------------------------------

Кристина Зейтунян-Белоус

(Париж)

Богомол

Шестикрылый богомол так хищно молится однако...

Эй, ты! без вины виноватый,

невинно убиенным быть желающий – Приходи!

Прилежно падай в цепкие объятья

и муку долгожданную прими!

Крапивница

Ковер-самолет

из тысячи и одной ночи

слегка севший после нежданной

стирки летнего дождя

Оса

Оса из жала вырастает

и лапки чутко окунает

в варенье дня и в мед ночных свершений.

Она звенит на грани пробужденья,

и крылышком прозрачным веки бьет.

А там проходят скучные сраженья,

междоусобицы районного значенья,–

там все продумано на триста лет вперед,

и даже больше; трескается лед

тончайшей кромкой обрамляющий ресницы.

 Пора, давно пора мне перевоплотиться.

На глаз, пронзенный жалом, нарастает свет,

и тает в нем осиный силуэт

------------------------------------------------------------------------------

Владимир Игнатюк

(Казань)

Колесо

Я беру за жабры

ржавую баржу и отрываю ее у берега

И она плывет по Волге

вперед ногами и причем ночами

только ночами

солнце топит ее своими лучами

 берег давит ее своими плечами

А когда подойдет полоса лилового гнева

и звереющий ветер

вздует завязки кальсон

я смотрю на тебя как смотрели когда-то на небо

чтобы выдумать колесо

Юродивый

Я приду к вам и доверчивый и розовый

Вы не смейтесь к вам придет один юродивый

Ну так пусть он посидит у вас до вечера

И запомните он притворяется доверчивым

Притворяется и в брови смотрит искренне

Он вам лжет как лжет любая полуистина

Я к тому что больше нет у вас лица

Только боль от неснесенного яйца

------------------------------------------------------------------------------