Поэтический космос - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 46

И дальше — строк», которые так любил Маяковский. Строки, переполненные ощущением жизни:

Как это ощущение времени не похоже на состояние Онегина, когда он жил, «часов и дней в беспечной неге не считая», как это похоже на состояние Татьяны в момент прощания с природой, когда год превратился в один миг.

Итак, Пушкин дает две возможные модели мира. Один и тот же человек может в одном моменте времени почувствовать вечность, и он же может не заметить, как прошли двадцать шесть лет его жизни. В первом случае бесконечен каждый миг ожидания, в другом — незаметно проходят годы и превращаются в пустоту. Помните это ощущение нарастающей пустоты в доме дядюшки Онегина, где «везде высокие покои…».

Человек совершенно по-разному может чувствовать в одной и той же вселенной. Он может сливать свой взор С бесконечностью звездного неба и свой слух — с журчанием ручья. А может, подобно дядюшке Онегина, просидеть сорок лет и ничего не заметить, ничему не удивиться.

Вот как подробно описывает Пушкин картину вокруг дома Онегина в деревне:

Перспектива все время раздвигается. Господский дом стоит над речкою, и наш взгляд устремляется ввысь. Затем вместе с автором мы устремляемся вдаль, где пестрят и цветут луга, мелькают села, бродят стада. Все здесь в движении все раздвигается в бесконечность. Даже сад сени «расширял» густые.

А что делал в этой бесконечности дядюшка Онегина?

Ощущение уходящего времени, ограниченности человеческой жизни возникает у читателя еще до гибели Ленского — в лирическом отступлении Пушкина над могилой Дмитрия Ларина:

Каким же острым ощущением жизни надо обладать, что' бы, поднявшись над ограниченностью своей жизни, назвать добрым час, когда нас вытеснят внуки.

Взгляд Пушкина порой настолько поднимается над субъективным бытием, настолько растворяется в жизни природы, вселенной, в смене поколений, что личная смерть уже не кажется ему центральным событием. Он слишком остро чувствует жизнь во всех ее проявлениях — ему не остается времени для скорби над ограниченностью своей земной жизни.

Да, искусство учит нас и атому чувству. Чувству бесконечной жизни, чувству бессмертия. Именно об этом говорят последние строки романа:

Невозможно полностью дочесть роман жизни. Но когда бы он ни прервался, бокал всегда полон. Потому что жизнь бесконечна.

В последние минуты жизни Пушкин в полузабытьи словно пытался подняться ввысь по незримой лестнице и звал всех за собой,

Его поэзия была именно такой незримой лестницей в небо. Незримой, потому что Пушкин блистательно применил метод древних — земными словами рассказывал о небесном.

Сегодня нет недостатка в фантастических произведениях о космосе, но все-таки самый большой отклик получили те произведения, где проблема космических контактов решается на земле. Решается, но как?..

После Хлебникова словно сорвалось золотое кольцо. Вырвалась в космос галактическая незримая спираль, винтовой лестницей ушла в небо. Вывернулась в бесконечность и унесла в те пространства Велимира Хлебникова, Андрея Белого… Далее по той траектории предстояло нам всем подниматься ввысь, а может быть, и не всем. Или даже вообще никому?

Ведь не случайно же со второй половины прошлого столетия мы не столько сами стремимся в космос, сколько ждем, что по той же лестнице сойдут к нам с неба нынешние обитатели мироздания. Видел же библейский Иаков в пророческом сне своем светлых ангелов, сходящих и восходящих. Где же вы, посланцы вселенной, в сияющих лучистых скафандрах? Почему не откликается бездна на позывные? Неужели лестница только от земли к небу и нет пути от неба к земле? Может быть, и так.

Обыденное представление об инопланетной цивилизации: они всемогущи, они могут управлять нами, но… либо экспериментируют, либо не хотят вмешиваться.

Куда более тонко мыслит создатель кибернетики Норберт Винер. В книге «Творец и робот» ученый ставит вопрос: обязательно ли бесконечно совершенная система должна быть всемогущей? И отвечает: ни в коем случае. Всемогущество, всесилие — признак слабости и несовершенства. На всемогущество претендовали фараоны Древнего Египта и многие диктаторы XX века. Совершенная же система не стремится к тоталитарному управлению. Если космическая цивилизация совершенна, она никогда не позволит себе грубого вмешательства в жизнь других планет. У С. Лема инопланетная цивилизация выглядит как океан, телепатически подключенный к нашему подсознанию. Океан читает наши сны и воспоминания и не только читает, он транслирует их так, что мы смотрим и не можем отличить воображаемое от действительного. Впрочем, это происходит далеко, на другой планете, а вот у Стругацких проблема контакта с иной цивилизацией намного сложнее. В повести «Пикник на обочине» ставятся вопросы, на которые сегодня, пожалуй, нельзя найти ответа.

Не где-то в отдаленном космосе, не в пустыне и не в дремучем лесу, а на окраине города есть область, тщательно охраняемая, обнесенная колючей проволокой, — Зона. Зона похожа на многие ужасы XX века: на концлагерь, на городскую свалку, на местность, зараженную радиацией или отравленную химическим заводом, и, увы, на Чернобыль. Это все, что осталось от современного жилого массива после какого-то непонятного бедствия. Сколько таких «зон» возникло на нашей планете за последние полстолетия.

Ныне все эти «зоны» заселены людьми. О страшных периодах остались только воспоминания.

Зона в повести Стругацких свежая. Прошло много лет после непонятного бедствия, а она все еще опасна для людей, тщательно охраняется от гибельного контакта.

Запретный плод сладок. Есть множество охотников испытать судьбу. Есть даже профессионалы этого отчаянного дела — сталкеры. Один из них — герой повести. Он не раз бывал в Зоне, возвращался целым и невредимым, но что-то снова и снова влечет его к былой опасности. Никто не знает, какая гибель грозит в Зоне. Под сомненьем даже сама гибель. Это может быть внезапное увечье, безумие, просто исчезновение.