Выбери любимый жанр

Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни) - Экземплярский Василий Ильич - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

Но и этого мало. Если сказать, что душа, раз приблизившаяся к живому Христу, легко мирится с такой жиз­нью, с такой ежеминутной изменой Христу, то сказать это значило бы мало знать душу человеческую, пробужден­ную небесным вестником. Скучные песни земли не могут заполнить ее жизни, звучат в ней призывные голоса из другого мира, светит ей иное солнце. Не раз и не один человек, задыхаясь в атмосфере нашей лживой и злоб­ной жизни, изнемогая под тяжестью цепей всех заповедей человеческих, "приходил в себя", вспоминал, что есть "дом отчий", и говорил в душе своей: оставлю все, пробужусь от этого сна, от этого призрака жизни и пойду к Отцу моему, возьму бремя Спасителя моего, запрягусь в Его иго, в Его ярмо, буду работать на Его ниве. И здесь ждало человека новое испытание, еще большее затруднение. Раскрывались перед ним все царства земли, ясным был весь быт, все обычаи народов, называющих себя христианскими, изучены были, казалось, все пути жизни че­ловеческой, но не проторенной оставалась, одна дорога, которой прошел по земле Сам Христос и по которой призывал идти людей. Хотел человек идти к Отцу своему, а дороги точно не было. Много путей жизни всегда пе­ред глазами: и широких, удобных, и трудных, узких. Знает человек, что много препятствий и случайностей ждет его на каждой почти мирской тропинке; но все же самая эта тропинка ясна ему, и если цель пленяет и манит, не страшны трудности, не боится человек ни риска, ни опасности. Но где среди этого множества дорог путь христиан­ский? Где Царство Божие? Оно неприметно. Как в личной жизни нет рецепта для того, чтобы создать святого, так и в жизни мира нет иных вех на пути к Божию Царству, как Евангелие и совесть самого человека. Последняя знает, что можно быть первым в мире, называющим себя христианским, и последним перед лицом Христа, что да­же большей частью высокое в глазах людей — мерзость в очах Божиих. И остается верующая душа в мире перед своим Спасителем, сознавая свое ничтожество личное и свое бессилие перед лицом мирового зла. Века испове­дания христианства не сокрушили этого зла, не изменили законов и обычаев мира. Были тысячи мучеников за Хрис­та, но не за ними пошел мир, а за миллиардами мучеников мира, по глубокому образу Толстого, пошел и понес на служение "миру", а не Христу, все свои силы, всю свою жизнь: и свободу, и радость, и все дарования свои и всю любовь свою. И так как на стороне миллиардов великое число, и сила, и слава, то не было даже недос­татка в учителях, вещавших от имени Евангелия, что наша злая и лживая жизнь и есть жизнь истинная, жизнь хрис­тианская... Дремала совесть. Минутами радовалась Христу, годами служила врагу Его. А те, которые думали жить по Евангелию, те были смешны и не нужны, те были всегда, как и в дни ап. Павла, "как сор для мира" (1 Кор. 4:13). И чувствовала себя пробудившаяся душа, заговорившая совесть совершенно одинокой и совершенно бессильной. Возникал роковой вопрос: зачем жить и кок жить, если Господь "медлит", если зло царит, если борьба с ним, ви­димо, бесцельна и даже еще хуже: служит самому торжеству зла. До, именно так. Не страшно быть раздавлен­ным силой, когда сознаешь свою правоту, когда веришь, что хоть каплю свою вносишь в море Божественной жиз­ни в мире. Когда христианина распинали или сжигали за исповедание веры, он мог петь торжествующие гимны, потому что не мог не верить, что кровь его содействует возрастанию семени святой жизни в мире. Но теперь, — да и давно уже, а не теперь только, — теперь далеко не то. В наше время никто не будет распинать за испове­дание христианства; все глубже и глубже человечество проникается уважением к началу религиозной свободы; все шире и шире на земле распространяется имя Христа как учителя человечества. Дела, быт весь, законы, уклад жиз­ни остаются все те же, но слова — другие. Восстань во имя Христа против обычаев мира, и миллионы раздавят тебя, не люди даже, а этот самый быт, весь уклад жизни раздавит, — и не как героя, не как мученика за Христа, не как преступника даже, а просто как человека, неспособного к жизни, ненормального, чудака, самодура.

В самом деле, представьте себе человека, который захотел бы лично исполнять заповеди Евангелия и притом в такой области, где ему не пришлось бы столкнуться с общегосударственным запрещением следовать Евангелию в жизни. Подумайте о судьбе человека, который бы, давая всякому просящему, раздал свое имущество. Если такой человек получает жалованье раз в неделю, в месяц, то, по раздаче полученного, неминуемо возник бы вопрос, что сам он будет есть: или голодать, или просить у других самому. Если известный человек имеет только деньги, но не имеет ни разума, ни сил их заработать, то, исполняя прямую заповедь Евангелия, он ставит на всю свою жизнь ви­димо неразрешимый вопрос: что сам я буду есть? Так в области материальной культуры человек неизбежно стал­кивается с двумя законами жизни: волей мира, законами капиталистического строя жизни, и волей Христа. Испол­ните одну лишь евангельскую заповедь: "Всякому, просящему у тебя, дай" (Мф. 5:42), и вы окажетесь в положении отщепенца в "мирской" жизни. Что заповедь эту исполнять нужно, это всегда сознавал каждый совестливый чело­век, как ясно это было всегда и сознанию Церкви(2). Пока есть в мире голодные и холодные, до тех пор христианин не только не может быть богатым, но и каждая копейка будет тяготить его душу сознанием недостатка любви в от­ношении нуждающихся. Так на каждом шагу и со всей несомненностью выступает несоединимая противоположность законов современной материальной культуры и высших требований совести, выражаемых заповедью Евангелия. Или еще пример из области человеческих отношений. В Евангелии сказано: "Кто ударит тебя в правую щеку твою, об рати к нему и другую" (Мф. 5:39). Когда Мышкин в "Идиоте" приводит к глубокому раскаянию человека, ударивше­го его, то это, конечно, истинное пробуждение совести, всегда возможное, но далеко не необходимое. Можно и еще удар получить, и не один, а изо дня в день; и не одному лицу, а целому классу людей. Удел всех рабов быть избиваемыми физически и духовно: и так как наше время знает такое же множество форм рабства, как и прежние времена, то и бьют рабов на наших глазах. Тысячи, миллионы рабов вечно избиваются; подставляют щеки, и бьют их по лицу. А Евангелие строго определенно говорит: "Не противься злому" (Мф. 5:39).

Едва ли нужно еще приводить примеры в доказательство того, насколько противоположно учение Евангелия устоям жизни христианского человечества, насколько жалко и смешно положение человека, желающего только по­пытаться жить по Евангелию среди исповедующих его на словах. И все это я говорю не для того, чтобы кого-либо упрекать, и не для того, чтобы терзать души людей сознанием разлада между жизнью нашей и словами Христа. Ко­го жизнь не терзает, кого совесть не гнетет, покоя того, конечно, не возмутит мое слово. Нет, отмечаю все это лишь для того, чтобы показать глубочайший источник христианских сомнений и колебаний при исполнении работы Гос­подней или, что то же, при реализации в жизни того, что признается единственно сообщающим ей смысл. Внутрен­ний корень сомнения, переходящего в ужас, в том, что христианин чувствует себя одиноким, даже почти исключен­ным из числа нормальных людей, как только он пожелает идти за Христом. История сохранила немногие имена та­ких людей, которые исполняли заповеди Христа в мире. Это, прежде всего, апостолы и вообще первые христиане, которых гнали и били все, кто этого лишь хотел. Затем юродивые Христа ради. Немного их числится в святцах на­ших; много о них рассказывается такого, что точно прямо говорит о некоторой их душевной неуравновешенности. Но при всем том этот именно тип святых примечателен в одном отношении: они являются во всем своем невзрач­ном виде, оборванные, грязные, голодные и холодные, — являются живыми иллюстрациями того, к чему приводит последовательное проведение в жизнь евангельской святой буквы: "Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды? Взгляните на птиц небес­ных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?... Посмотрите на полевые лилии, как они растут, ни трудятся, ни прядут; но говорю вам, чю и Соломон во всей сла­ве своей не одевался так, как всякая из них... Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:25, 26, 28, 29, 34, 33). Граф Толстой рисовал прекрасные и бесспорные картины того, как все это действительно приложилось бы к людям, если бы они оставили злые пути жизни и пошли по светлому пути, возвещенному Евангелием. Если бы оставили и пошли... Но не оставляют и не идут. Толстой прожил много лет, видел плоды тридцатилетней своей проповеди и только все глубже и глубже сознавал свое духовное одиночество и свое личное бессилие. И кончил тем, чем жили юродивые: безумием с "мирской" точки зрения. Посмотрите вни­мательно на исторических юродивых, этих удивительных людей, которые и в святцах занимают самые невидные мес­та, и в "обществе" вызывают одну лишь улыбку. Каждое учение, каждая программа доказывает свою силу и сла­бость, свою пригодность или непригодность не иначе, как в жизни, на практике. А юродство в истории — это и есть реализация, последовательная и искренняя, отдельных евангельских заветов.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело