Викинг - Маршалл Эдисон - Страница 58

• Предыдущая
• 58/76
• Следующая

— Хастингс, ты знаешь больше.

— Ничего подобного, и это самые правдивые слова, которые я говорил за всю жизнь. Это Оге знает больше, чем рассказывает.

— Если бы ты взял раскаленные клещи…

— Ты же знаешь, люди этого не любят. Они не поддержат. И потом Оге приобрел немалый вес в этом мире, я говорю не только о соседнем лесе, а о великом христианском мире, том мире, который один и стоит всего. Кроме того, Меера, я не уверен, что щипцы помогут узнать правду. А Оге скорее промолчит, чем солжет.

Окинув нас мутным, словно пьяным, взглядом, Меера повернулась, чтобы уйти.

— А еще, — вслед ей крикнул Хастингс, — без Оге нам не завоевать Англию.

Но в этот миг я почувствовал, что Меера уже знала все, что мы с Хастингсом рассказали ей о Рагнаре и Моргане; и спрашивала она нас лишь в надежде узнать больше. Но последнее замечание ошеломило ее.

— Если он такой великий воин… — начала она насмешливо.

— Он-то нет, зато у него есть Китти, — перебил ее Хастингс, изо всех сил стараясь казаться серьезным.

— Китти?

— Да ведь ты должна ее помнить, Меера. Ну она еще когда-то была твоей рабыней. Она стала самой великой вёльвой Северных стран и ценится на вес золота.

— Да, когда-то она была моей рабыней. — Ни голос, ни выражение лица не выдавали ее чувств, но вдруг Меера заметила, что Хастингс развлекается. — А Оге когда-то был рабом Рагнара!

Хастингс и виду не подал, что услышал. Легко, как девчонка, Меера зашагала прочь. Тотчас же я отправился проведать Эгберта и, найдя эрла в его покоях, я, как и раньше, преклонил колени.

— Встань, ради Бога, — ворчливо, как всегда, сказал он.

— Ты сказал мне вставать перед тобой на колени, пока я — твой человек.

— Ты уже не ешь за моим столом много месяцев.

— Я пользовался твоей лодкой, а это одно и то же. Но я заплачу тебе за нее десять монет, если тебя устроит такая цена.

— Если ты принес мне хорошие новости, то я отдам ее тебе даром.

Я рассказал ему о нашем с Хастингсом плане вторжения в Англию этой весной.

— А я собирался сделать тебя своим посыльным, — задумчиво протянул Эгберт. — Ты меня очень обяжешь, если не будешь больше вставать передо мной на колени.

План был оговорен быстро и толково. Я вновь получил обязанности главного проводника.

Три флотилии по сто кораблей каждая, находились под командой Хастингса, Бьёрна и Ивара. Посыльные направились на зимние стоянки викингов в Европе в устьях Сены, Шельды, Рейна и Соммы с предложениями присоединиться, когда морские чайки начнут вить гнезда.

— Это будет великий поход, — говорила Китти, сидя на корточках, когда я изучал карты Эгберта. — А что мы будем есть и пить?

— Лодки привезут огромные запасы продовольствия, а мы будем забивать скот здесь, на берегу. О ком ты думаешь, Китти? — я взглянул на нее.

— Я думаю, что будут есть питомец, ставший вождем целых полчищ, и его старая желтокожая кормилица. Еда должна быть обильной, если мне придется питаться твоими объедками.

— Надеюсь долга, который я собираюсь взять с Аэлы, тебе хватит?

— Ненадолго может и хватит.

— А что, если твой питомец захочет сам стать королем?

— Я думала, ты поклялся сделать королем Эгберта.

— Это не твоего ума дело, но все же я попробую тебе объяснить. Эти рисунки — карты Нортумбрии — говорят, что она состоит из двух древних королевств, Бернисии и Дейры. Я обещал Эгберту, что он будет королем Нортумбрии, но не обещал, что он будет единственным ее королем. Предположим, он будет править в землях севернее реки Тайн, на территории пиктов, тогда как Оге, бывший раб, возьмет богатейшие владения между Тайном и Хамбером. Корона Йорка до сего дня венчала других королей…

— Да, это выше моего понимания. А ты будешь носить роскошную одежду, золотые украшения и драгоценные камни?

— Тебе такие и не снились.

— Все это у тебя уже есть. Ты будешь спать на золотом ложе и не видеть снов о Хастингсе?

— Хастингс хочет стать королем Уэссекса, который граничит с Уэльсом. Так что будет большая война. Но что, если в это время король Нортумбрии бросит битву и захватит его драккары, чтобы обогнув побережье, отправиться к Родри, королю Уэльса, свататься к его дочери Моргане? Предположим, он завоюет ее, и тогда король Родри скрепит своей королевской печатью пергамент, соглашаясь ударить одновременно с востока и с запада и раздавить Уэссекс как орех.

— Это твое сердце расколется как орех, и задолго до этого.

— Что ты хочешь сказать, косоглазая колдунья?

— А что тут говорить? Ты приручил сокола-оборотня, и по твоему приказу он нанес девять ран сыну Рагнара. Соколица соединила свою душу с твоей, а прилив, посланный убить тебя, отступил. Ты убил Брата Рагнара и украл королевскую невесту, а когда пришло время, ты убил Рагнара и разделил ложе с черноволосой феей, а теперь волшебная рыбка указывает тебе лебединую дорогу по Полярной Звезде. Сколько ты заплатишь за это?

— Я уже отдал свою левую руку, желтая сука из Хеля!

— Левую руку! — смех, похожий на крик морских птиц, вырвался из ее уст. — Один отдал глаз за Девять Рун! Ты думаешь, что твоя судьба удовлетворится куском мяса и костью? Чего она ждет, Оге Кречет? Сделает ли она тебя королем Англии, прежде чем оборвется нить?

Я замахнулся, чтобы ударить ее, но рука задрожала и повисла плетью, а глаза Китти наполнились слезами.

— Я забыл, Китти, что ты отдала правду своего рта моим глазам.

— Это был страшный дар. Ты не можешь видеть всю правду, только ее бесформенную тень. Оге, почему Алан, великий певец, поехал с тобой?

— Потому что я убил Рагнара Лодброка, Великого Викинга.

— Его ты убил лишь однажды, и это уже минуло. Кого еще ты убьешь, чтобы об этом стоило сложить песню, достойную его пения? Аэлу? Отличная тема для песни, перед последним куплетом можно остановиться и промочить горло медом. Хастингса? Скорее он убьет тебя, нанеся одну глубокую рану, стоящую его девяти. И это будет концом песни. Алан привез свою арфу, чтобы петь о чем-то простом и благоразумном? И судьба удовлетворенно оборвет нить? Нет, ты должен убить Хастингса. Не это ли суждено? А когда он рухнет перед тобой, обагренный кровью из девяти ран по девять раз, сможет ли Алан отложить свою арфу?

— Нет, он не сможет отложить ее. Он должен держать ее наготове. Он должен ждать.

— И чего же он должен ждать, Оге Дан?

— Дракона, который придет, чтобы сожрать меня.

— Чего еще, кроме дракона пострашнее того, что убил Сигурд? И вновь я отдаю твоим глазам правду моего рта.

И она подошла ко мне и вновь вытащила у меня из-за ворота мой талисман, который иногда называют «золотом дурака».

— Сможет ли он защитить меня от дракона? — спросил я.

— Не он спас тебя от укуса блох. Это всего лишь знак того, что должно произойти. Если ты сможешь заглянуть в него, то сумеешь узнать, почему Алан последовал за тобой и почему он ждет.

— А Алан знает?

— Знает его душа, как и моя, но души не заговорят.

— Возьми «золото дурака» в левую руку, Китти.

— Нет, дитя. Вспомни, как когда-то я прижимала тебя к своей груди!

— Делай, что я тебе говорю, или я отрублю эту грудь своим мечом!

— «Золото» в моей левой руке, Оге.

— Сожми на нем пальцы.

— Я сжала их на этом огромном коричневом мохнатом пауке, чей укус несет безумие. Они крепко сжаты.

— Как он выглядит?

— Круг с кривыми краями.

— Твоя душа может уже говорить?

— Еще нет.

— Отпусти камень.

Она разжала пальцы, и он закачался вперед-назад на шнурке.

— Сними повязку с моей левой руки.

— Зачем, это ведь так просто…

— Тогда почему твои руки трясутся, а ты тяжело дышишь?

— Позволь мне уйти, Оге, во имя молока, которым я вскормила тебя.

— Делай, что я тебе говорю, пока я не выпустил кровь из твоих вен Клыком Одина.

— Вот. Повязка снята.

— Сожми обрубок крепче своей левой рукой.

• Предыдущая
• 58/76
• Следующая