Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/63
• Следующая

Мы закрываем альбом имолчим. Два года назад Виктор погиб. Были проводы в армию — бестолковые,шумные. Были письма. Была поездка к сыну в часть под Кострому. Фото осталось —сидят на скамейке вдвоём - мама с сыном. Солнце заставляет их жмуриться, онисмеются, они очень друг на друга похожи. Не ошибёшься - точно мать с сыном. Ачерез неделю после этого... Сын ни на что не жаловался, всё шутил, что он, какбык, здоровый. Переживёт всех, вместе взятых. Но вот сердечный приступ, одышка,потеря сознания... Не выдержало сердце.

Пришла телеграмма. Отчёрных букв померк белый свет. Есть ли слова, способные передать состояниематери, потерявшей единственного сына? Есть ли слова, способные передать жутьночи и ненавистную синеву рассвета, когда надо вставать, идти. Надо жить. Ажить как? И не хочется...

Зачем ворошить прошлое?Зачем бередить начавшую понемногу затягиваться рану? Зачем вообще вспоминать обэтом, что это даст? Лавина вопросов не со стороны. Моя собственная лавина...Помню маленькую деревеньку в Вологодской области, где довелось давно, ещё вшкольные годы, провести летние каникулы. По домам ходила красивая женщина вчёрном платке и клянчила продукты якобы для посылки сыну. Женщина лишиласьрассудка, схоронив единственную свою кровиночку. Теперь она собирала емупосылки в какой-то далеким город и грозилась уехать сама. Она деловито входилаво дворы, потому что у неё мало времени и билет уже куплен. Иногда перебиралаворчливо продукты: «Ему нельзя очень жирное, яблочное варенье он не любит,лучше клубничное...» Её жалели, плакали, глядя вслед, и обязательно подавалито, что она хотела. Тогда я не понимала, а теперь понимаю: односельчане этойнесчастной чувствовали себя виноватыми перед ней. За безумие её, выросшее наодиночестве. За то, что, когда чёрная беда вошла в её дом, не оказались с нейрядом, не утешили, не обласкали — не уберегли. У каждого были на этот моментсвои заморочки, свои проблемы, не хватило сил, не хватило времени, а честно-тоесли уж, желания не хватило и мужества войти в скорбный дом и разделить скорбь,взять на себя хотя бы чуточку, чтобы ей, матери, досталось поменьше.Чувствовали это и односельчане, конечно, чувствовали и откупались кто чем — ктоантоновкой, кто куском пирога, кто банкой варенья.

Человек в беде почтивсегда бывает одинок. Человек в беде уязвим и ослаблен. Горе ломает душу,корёжит, уродует. И вот она, небогатая палитра жалкого существования: ктообозлился, кто впал в безумие, кто спился, кто замуровал себя в четырёх стенах.Страшен указующий перст беды. Сегодня она ткнёт в одного, завтра без стукаворвётся в покой и благополучие другого, послезавтра подкосит третьего. Но ведьрядом люди.

Я откладываю семейныйальбом Анисимовых и иду в дом напротив.

-Ты друг Виктора?

Он друг Виктора. Викторпроводил в армию Валеру Лапшова, Валера проводил Виктора в последний путь.Проводил и не стал лелеять податливую память тем, как дружили, каким славнымбыл Виктор. Потому что дружба, даже если друга нет в живых, невозможна впрошедшем времени. Она всегда в настоящем. Если сама - настоящая.

Зоя Николаевна и СергейПавлович - родители Валерия - широко распахнули двери своего дома для материВиктора Анисимова. Они распахнули их для слёз, истерик, обмороков, для опухшихглаз и сжатых губ - груз нелёгкий на фоне полного своего благополучия. В домеВалерия научились сдерживать радость - она не кстати, если рядом Ольга.Отвадили приятелей Валеры - для Ольги это было тяжело. Они продиктовали себеобраз жизни, достойный по-настоящему чутких людей. И как награда звучат теперьОльгины слова:

Без них я бы невыдержала.

Ну а свои, родные?Родители завещали им жить по-совести. Крепким, видать, был тот завет. Мы многотревожимся сейчас, что слабеют родственные узы, что не прочны корни семейныхкланов, что потеряно в русском человеке то самое единение, которое берегло отнедуга, от злого глаза, от беды. Чужими становимся. Нынче легче ищутсясочувствующие на стороне, чем в родном доме. Чужой поймёт, а свой вряд лиуслышит. Чужой, он как бы безгрешен, потому что далеко и несовершенства егосокрыты от нас плотным слоем наших собственных забот. А родной — на виду. Совсеми своими «проколами » и «бревнами в глазу ». Всегда есть чем попрекнуть,есть что припомнить. Сведение счетов не способствует крепости родственных уз.

Вот они сидят передомной, две сестры — Ольга и Валентина. Внешне не похожие. Оля маленькая,худенькая, из-под челки голубой взгляд, которого будто сама боится, отводит всторону, дабы не напугать собеседника синевой. Валя статная, круглолицая, в нейжизнь и сила, и очень прочная под ногами земля. Жизнь не била? Ещё как била. Нетак давно, уже после Виктора, схоронила мужа. Остались две девочки. Переживгоре, Валентина серьёзно заболела. Сестрина беда будто разбудила Ольгу. Онавпервые очнулась после года тяжёлого полусна. Они работают вместе, на одномпроизводстве, и Ольга, понимая, что сестру сейчас никак нельзя оставлять одну,просит руководство цеха перевести их в одну смену. Но в связи «спроизводственной необходимостью» эту просьбу не выполнили. Оля металась,объясняла, умоляла - за сестрой нужен глаз, у неё начинается депрессия,помогите! Не помогли. Пустяковая просьба оказалась невыполнимой. Не будемникого судить. Вспомним, что чревато это попранием важнейших духовных законовчеловеческого бытия. Вернёмся к сёстрам.

Оставались вечера. Онибежали друг к другу, перепутав, кто кого должен поддерживать, давали друг другуважнейшие поручения, хитрили, чтобы занять мысли земными заботами, отвоёвывалидруг друга у душевного надлома. Родственные узы сестёр оказались оченьпрочными. И нам не надо, зная их, размахивать руками и повторять, что всёкануло в лету - и корни наши, и привязанности. Всё есть. Всё существует. Неполивай Оля с Виктором очередное фруктовое деревце, не прижилось бы оно, невырос бы сад за старым домом. Так и здесь. Не прививали бы родители сёстрамчувство глубокой родственной любви, не взращивали бы эти тоненькие деревца, непоявился бы и этот сад, не пророс бы корнями прочных человеческих достоинств.

Мужу Ольгиному, Михаилу,Валя сказала после похорон Виктора:

От тебя сейчас неёзависит, Сберечь Олю надо. Помни, надо сберечь. Я помогу» Давай вместе.

На антресолях Михаилнашёл старые, купленные несколько дет назад пилки для лобзика. Много пилок.Впереди - долгая зима с долгими вечерами не привыкшего сидеть дома человека. Онбыл рядом с женой. Он выпиливал замысловатые наличники для их старого дома.Чтобы по весне украсить этот дом, сделать его ещё более желанным и радостным.Когда, в какой из этих вечеров пришла в голову Ольге мысль, взбередившаяизраненную душу? Она достала и который раз пачку писем от сына из армии, ременьего, пересланный из части. Письма и на этот раз не осмелилась перечитать, нехватило духу. Ремень положила на колени:

Хочу написать письмо,Миша. В детский дом... Он попил. Долго молчал. Потом, не поднимая глаз отлобзика, тихо сказал:

- Напиши.

Писем с просьбойусыновить мальчика она написала много.

Показывала мне пухлуюпачку ответов: «Помочь ничем не можем. Ждите очереди». «В настоящее времядетьми не располагаем». Стала обзванивать детские дома, говорила с директорами.Некоторые обнадёживали — позванивайте. И вдруг: «Приезжайте, мы вас ждём!»

Позвонила сестре:

Возьми отпуск за свойсчёт. Дня четыре. Поедем в детский дом.

Ничего не сталарасспрашивать Валя. С готовностью человека, способного ради ближнего на любоенеудобство, любую ломку спланированного графика, сказала:

Поедем. Ты не волнуйся,я на работе всё улажу.

Два дня провели Ольга смужем и Валей в детском доме. Торопиться было никак нельзя, здесь дело святое,без проб и ошибок. Только людям, ориентировавшим душу свою на свет и любовь,оно посильно. Душу наболевшую, саднившую, для которой собственная беда сталаточкой отчёта для более пристального взгляда в других. Тех, которым тоженесладко в жизни. Михаил, человек сам по себе немногословный, не рассуждал. Нов его молчании была обнадёживающая Ольгу уверенность - сможем заменить ребёнкуродителей. Одолеем.

• Предыдущая
• 59/63
• Следующая