Валерия - Марриет Фредерик - Страница 4

• Предыдущая
• 4/45
• Следующая

Не взыщите, любезный читатель, что я так много говорю об этом периоде моей жизни. Вы должны узнать, как была я воспитана и почему оставила потом родительский дом. В Кольмаре матушка приняла меня ласково, но это продолжалось недолго.

Однажды, я помню, один из офицеров, не предполагая, чтоб я могла его слышать, сказал другому:

— Ma foi, elle est jolie, Elle a besoin de deux ans, et elle sera parfaite, (Она хорошенькая. Ей надо еще два года, и она станет хоть куда).

Я была тогда еще такой ребенок, что не поняла значения этих слов,

Зачем мне надо постареть двумя годами? Я думала над этим выражением так долго, что почти заснула. Внимательность офицеров и комплименты, которые говорили они на мой счет отцу, производили на него больше впечатления, нежели я предполагала. Может быть, он чувствовал, что, действительно, может мною гордиться. .. и это располагало его ко мне. Помню особенно один случай. Предстояла церемония крещения двух новых колоколов. Офицеры сказали батюшке, что я непременно должна присутствовать на церемонии, и, возвратясь домой, он объявил матушке, что намерен взять меня завтра с собой.

— Нельзя, — отвечала она. — У ней нет приличного платья.

— А почему это? — спросил отец мой. — Приготовьте ей к завтрему платье непременно.

Матушка заметила, что таким приказом нельзя шутить, и сочла необходимым исполнить его желание.

На другой день я сопровождала отца, который был на церемонии по долгу службы; он стоял в церкви впереди других, и я, стоя возле него, видела все как нельзя лучше. Я была одета очень хорошо, и отцу моему наговорили множество комплиментов на мой счет. Начался обряд. Перед церковью были выстроены войска для наблюдения порядка; процессия вступила в церковь; епископ шел под балдахином, окруженный духовенством; за ними несли хоругви, и шли дети с серебряными курильницами в руках. Колокола стояли посреди церкви, покрытые белым покрывалом, украшенные лентами и гирляндами. Восприемники их были избраны из знатнейших жителей города. Орган и военная музыка сменяли друг друга, пока не началась служба и крещение колоколов. Один получил имя Эйлалии, другой Люцилии. Церемония была прекрасная.

В Кольмаре жила старшая сестра моей матери. Я проводила у ней большую часть времени. Когда полк моего отца получил приказание идти в Париж, она просила, чтобы меня оставили у нее, но матушка не согласилась и сказала, что долг матери не позволяет ей удалить дочь от своего надзора. Между тем, через два часа она сказала отцу, что если бы сестра захотела взять Клару, мою меньшую сестру, так она согласилась бы. Дело в том, что тетушка обещала дать мне хорошее приданое.

Мы прошли Люневиль, и я в последний раз увидела бабушку. Она просила, чтобы меня оставили при ней, и снова обещала отказать мне все свое имение; но матушка и слышать этого не хотела. Нас было у нее четырнадцать детей; она легко могла бы обойтись без меня, и это облегчило бы отца; но она ни за что не хотела со мною расстаться, из чего все-таки следует заключить, что она меня любила. Мне очень хотелось остаться у бабушки. Она много постарела со смерти дедушки. Но мать моя была неумолима. Мы прибыли в Париж и поселились в казармах близ бульваров.

У меня никогда не было недостатка в друзьях. Я познакомилась с женою полковника, назначенного в наш полк в Париже. У нее не было детей. Я поверяла ей свои житейские неприятности, и она утешала меня.

Это была женщина очень религиозная; бабушка же воспитала меня в тех же правилах, и я понравилась ей за мое благочестие. У ней была сестра, богатая вдова, жившая на улице Сент-Оноре: женщина живая, веселая, но едкая, не задумывавшаяся над словами, лишь бы удовлетворить минутному чувству. Я постоянно встречала ее в доме полковника, и она пригласила меня к себе. Полковник был начальником моего отца, и потому желания матушки разорвать связь мою с его женою оставались тщетны. Я проводила все мое время вне дома.

Мне остается рассказать только два неприятных случая. Читатель подумает, может статься, что я и то уже довольно ему рассказала; но так как это два последние случая, и притом особенного рода, то я и прошу его выслушать их. Раз меня наказали вот за что: один молодой офицер оказывал мне особенное внимание. Я любила бывать с ним вместе, но мысль о замужестве вовсе не приходила мне в голову; я была еще совершенный ребенок. В одно утро оказалось, что он сделал предложение моему отцу; отец согласился, не спросив матушки, радуясь, вероятно, случаю пристроить меня. Когда он поручил ей спросить меня, согласна ли я на этот союз, она была не в духе. Я отвечала ей:

— Non, maman, je ne veux pas. Il est trop noir. (Нет, мамаша, я не хочу. Он слишком черен). Матушка, к моему изумлению, была чрезвычайно мною недовольна, что мне стоило много слез.

Случай этот узнали в казармах, и все взяли мою сторону. Я отказалась от одной довольно неприятной работы, и меня опять наказали, это случилось в последний раз, но очень жестоко, так что меня почти нельзя было узнать.

Я опять оставила родительский дом и отправилась к полковнице.

— Что тут с нею делать, сестра? — сказала полковница. — Посмотрим. Во всяком случае, Валерия, я оставлю вас здесь на несколько дней, покамест что-нибудь будет решено. Теперь уже почти ночь; вы ночуете у меня.

— Я теперь боюсь возвратиться домой.

— Полно, милая Валерия, — сказала полковница успокаивающим голосом.

— Оставь ее мне, — сказала сестра ее. — Я поговорю с нею. Полковник приехал сейчас домой, и ты должна принять его.

Госпожа Аллар (так звали полковницу) вышла из комнаты. Тогда сестра ее сказала мне:

— Друг мой, вы должны непременно возвратиться домой; но вам не для чего там оставаться: покамест у меня есть свой уголок, вы не будете без приюта. Только выслушайте меня. Я желаю услужить вам; но вы должны взвесить все обстоятельства прежде, нежели на что-нибудь решитесь. Я говорю вам, что могу принять вас к себе. Никто, однако же, не может ручаться за свою жизнь, и если Богу угодно будет отозвать меня, вы останетесь без приюта. Что вы тогда станете делать?

— Вы очень добры, — отвечала я, — но я решилась; буду работать ради насущного хлеба, как могу. Доставьте мне только работу, и я буду благословлять вас до конца жизни. — Теперь я вижу, как поступок мой был неблагоразумен.

— Я не допущу вас до необходимости работать ради насущного хлеба, пока я жива; но когда умру, вы узнаете, что значит быть одной на свете.

— Догадываюсь, — сказала я, грустно качая головою.

— Засните теперь, а завтра скажите мне, на что вы решились.

— Я не смею от стыда возвратиться домой.

Через час госпожа д'Альбре опять пришла ко мне и заговорила со мною. Но в словах моих не было почти связи, и это встревожило ее. Между тем полковник приехал домой, и жена рассказала ему, что случилось. Он вошел ко мне в комнату, взял свечу, взглянул на меня и сказал:

— О, черт возьми, я не узнал бы ее!

Полковник и жена его вышли. Я между тем пришла в чувство. Госпожа д'Альбре подошла ко мне, наклонилась к моему лицу и сказала:

— Валерия!

— Что? — отвечала я.

— Успокоились ли вы? Можете ли вы меня выслушать?

— Могу, — отвечала я.

— Так слушайте же, вот мой план: полковник отведет вас домой; завтра я скажу вам, как вести себя. Завтра вечером вы убежите из дома; я буду ждать вас на углу улицы с наемной каретой. Я увезу вас к себе, и никто, даже сестра моя, не будет знать, где вы. Подумают, что вы пропали, и так как полк должен выступить недели через две в Лион, то никто не узнает, что вы еще живы, если только скрыть вас до того времени.

— Благодарю вас, благодарю! Вы не знаете, как вы меня осчастливили, — отвечала я, прижимая руку ее к сердцу, сильно бившемуся. — Да благословит вас Бог, мадам д'Альбре. О, как я буду за вас молиться! — Теперь, вспоминая этот дурной поступок, я удивляюсь, как я могла на него решиться при любви моей к батюшке и матушке, хорошо зная, что все мои бедствия происходили от того, что бедная матушка была самого вспыльчивого характера.

• Предыдущая
• 4/45
• Следующая