Персиваль Кин - Марриет Фредерик - Страница 38

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая

Возвратясь на фрегат, я рассказал все Вангильту. Он крепко пожал мне руку со слезами на глазах.

— Вы как офицер подвергаетесь для меня большой опасности. Что касается до денег, то, зная меня, вы можете быть уверены, что я тотчас вышлю их; но за ваше великодушие я никогда не в состоянии буду заплатить вам.

— Как знать? — отвечал я. — Теперь война, и, быть может, я буду также нуждаться в вашей помощи.

На другой день миссис Джеме доставила нам через Кросса необходимое женское платье. Через день раздавали жалованье и на фрегате была такая суматоха, что не было никакой трудности убежать. Вангильт надел женское платье и шляпку в мичманской каюте, и Боб Кросс проводил его до шлюпки, в которой уже дожидалась миссис Джеме. Я отдал ей 100 ф. стерл. для передачи старому Вагорну. Шлюпка отвалила. Вангильт благополучно прибыл к дому Вагорна, где скрывался около восьми дней, и потом его перевезли на французский берег.

Окончив успешно это дело, я простился с Кроссом и поехал в Чатам повидаться с матушкою. Я наперед составил план, как действовать. Я уже не был ребенком, но человеком взрослым и рассудительным.

По приезде в Чатам я поспешил к дому, из которого так таинственно исчез. Матушка бросилась в мои объятия и, казалось, не могла на меня наглядеться. Три с половиною года изменили меня так, что она с трудом узнала меня, представляя себе, что я все такой же ребенок, каким она передала меня Кроссу. Она гордилась мною; мои приключения и опасности были известны ей, и, казалось, что многие поздравляли ее с моею успешною службою. Бабушка, много постаревшая, была гораздо ласковее со мною, и между нами не было помина о прошлом. Тетушка Милли и капитан также обрадовались моему возвращению и показали мне двух своих детей.

Матушка сама почти не занималась торговлею, но, несмотря на то, я нашел, что у нас в доме все процветало.

Первые два или три дня посвящены были рассказам, известиям, объяснениям и удивлению, как обыкновенно случается после долгой разлуки; после этого все пошло по-прежнему, но матушка напрасно уже хотела взять прежнюю власть надо мною; я рассудил, что хотя она и умная женщина, но что я должен управлять ею, и сообщил ей это при первом случае.

Говоря о капитане Дельмаре, я прямо сказал ей, что знаю, что он мой отец и что у меня есть к тому письменные доказательства. Сначала она отвергала это; но я сказал ей, что притворство бесполезно, что у меня есть письмо, в котором он уведомлял ее о моей смерти, и что не тень моя, но я испугал бабушку.

Это был мой первый и тяжелый удар для бедной матушки; я любил ее и хотел сначала пощадить, но на этом основывались все мои планы, и я хотел, чтобы она помогала мне.

Бедная матушка была поражена, как громом, когда увидела, что уже бесполезно скрывать от меня истину; она закрыла лицо руками, я утешал ее и ласкал и даже готов был плакать вместе с нею; но с этого времени я взял над нею власть, которую она больше не оспаривала. Не должно думать, что я обходился с нею грубо; напротив, я был ласковее и перед посторонним покорнее прежнего; она была моим единственным другом, и только ей я открывал причину моих поступков.

Между нами исчезла недоверчивость. Я рассказал ей, как обходился со мною капитан Дельмар, как он стыдился моего родства и как вместе с тем гордился мною. Я объяснил ей, как я вел себя в отношении к нему и как впредь намерен вести себя.

— Персиваль, — сказала матушка, — я вижу справедливость твоих слов и одобряю твое поведение, вообще говоря. Но ты не хочешь высказаться до конца. Я вижу, что у тебя есть какое-то определенное намерение. Позволь же тебя спросить — какая у тебя окончательная, особенная цель? Ты, очевидно, хочешь упрочить его расположение к себе, хочешь, чтоб он не забыл о тебе при смерти? Но, быть может, у тебя есть еще что-нибудь на сердце, что тебя привлекает еще больше, чем все это? Скажи мне, права ли я?

— Да, матушка, я хочу, чтобы капитан Дельмар признал меня своим сыном.

— Он никогда не сделает этого, Персиваль, и мне кажется, что ты ничего не выиграешь. Когда ты будешь принят в свете, твое происхождение, быть может, будут считать незнатным; но ты родился в то время, когда я была замужем, и это лучше признания, которое ты хочешь получить от капитана Дельмара. Ты не предвидишь обид, которые можешь получить через него.

— Я родился во время вашего замужества, матушка, как вы говорите, как и многие другие, которые теперь уже пэры королевства и в силу своего рождения наследуют земли, которых иначе не унаследовали бы. И ваш позор (простите, что я употребляю это слово), и мои несчастия, конечно, покрыты вашим браком, который и служит ответом на всякого рода разговоры о моей незаконнорожденности. Никаких обид я не боюсь, потому что сумею постоять за себя. Но для меня не все равно, будут ли люди знать, что я сын матроса Бена или сын будущего лорда де Версли. Я хочу, чтобы капитан Дельмар объявил об этом свету, прежде чем свет бросит это мне в лицо. Во всяком случае, признание капитана Дельмара может польстить моей гордости, потому что я чувствую, что я не сын вашего мужа, но что благородная кровь кипит в моих жилах. Я хочу лучше вполовину принадлежать к аристократии, чего бы это мне ни стоило, чем дать повод думать, что я сын человека, которого вы по необходимости признали своим мужем.

— Персиваль, Персиваль…

— Матушка, мне нужна ваша помощь. Позвольте мне спросить вас, имеете ли вы довольно денег для того, чтобы оставить торговлю и жить независимо?

— Я имею столько, Персиваль, что могу жить без нужды; я продолжала заниматься торговлею единственно для твоей пользы.

— Так, прошу вас, оставьте как можно скорее торговлю; я не ищу денег.

— Но что заставляет тебя просить меня об этом?

— Матушка, я буду откровенен с вами. Я хочу, чтобы вы оставили торговлю и удалились в какой-нибудь отдаленный уголок Англии, я хочу, чтобы вы переменили свое имя так, чтобы капитан Дельмар подумал, что вы умерли.

— Зачем это, Персиваль? Я не вижу, каким образом это принесет тебе пользу. Он заботится о тебе для меня, и известие о моей смерти может заставить его чуждаться тебя.

— Капитан Дельмар добр и благороден, и память о вас сделает для меня более, чем ваше существование. Во всяком случае, если он захочет меня отвергнуть, я имею его письменное доказательство, что я его сын, и могу употребить его в случае необходимости. Вы верно исполните мое желание. Оставьте скорее торговлю и удалитесь отсюда. Когда будет нужно, я извещу его о вашей смерти. Он, верно, скоро уедет из Англии.

Прошел еще месяц, и матушка, окончив все дела, простилась с сестрою и друзьями и уехала из Чатама, в котором жила более семнадцати лет.

Задолго перед этим я получил письмо от молодого Вангильта, в котором он извещал меня о благополучном прибытии своем в Амстердам и возвращал мне деньги, заплаченные за его переезд. Письмо его дышало благодарностью, но ни одно слово не могло обвинить меня, если бы оно попало в чужие руки.

Когда бегство Вангильта стало известно, командир судна старался скрыть это, чтобы избавить себя от ответственности, и дело тем и кончилось.

За несколько дней до отъезда матушки в Чатам я ездил в Лондон за деньгами, присланными Вангильтом, а оттуда отправился в Портсмут, чтобы передать часть их Бобу Кроссу. Я нашел, что Боб не терял даром времени, и что старый смоглер уже принимал его, как жениха своей племянницы. Но так как Мери была еще очень молода, и Боб признался, что у него не слишком много денег, то старик хотел, чтобы прежде свадьбы Боб два или три раза сходил в море, к чему также склоняли его Мери и мать ее. Я старался дать старику самое выгодное понятие о Кроссе. Я даже говорил, что если он не в состоянии будет получить корабля, то я готов помочь ему деньгами; и я уверен был, что в случае необходимости матушка не отказала бы мне в них; но Боб, имея не более тридцати лет, был славным моряком и всегда мог найти место на военном корабле. Чтобы избавиться от вербовки, Кросс оделся капитаном купеческого корабля.

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая