Персиваль Кин - Марриет Фредерик - Страница 34

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая

— Не могу знать, но я слышал, как повар говорил, что мало.

— Как мало! — вскричал испуганный комиссар. — Я сам осматривал сегодня вечером. У мичманов особенный стол, и они целый день стряпают.

— Вы изволите говорить о мичманах, — заметил Кросс, — осмелюсь доложить, что я видел сегодня мистера Дотта, или его тень, хотя это и очень странно.

Было почти совсем темно, мистер Кольпеппер взглянул на Кросса и отвечал: «пустое».

— Я видел его своими глазами, — заметил Боб.

— Где? — вскричал мистер Кольпеппер.

— Здесь на фрегате; но не говорите об этом никому ни слова, а то надо мною станут смеяться; хотя я готов поклясться в истине моих слов. Я сам прежде никогда этому не верил, но теперь другое дело. Не лучше ли мне взять фонарь, идя за угольями?

— Да, да, — отвечал мистер Кольпеппер, — но я сам пойду и посмотрю.

Боб Кросс взял фонарь и пошел за мистером Кольпеппером. Койки были уже розданы, и они должны были сгибаться, идя по нижней палубе. Я последовал за ними.

В угольный ящик нужно было спускаться по узкому трапу, что не легко было для такого старика, как мистер Кольпеппер. Но Боб Кросс спустился прежде и стал светить комиссару, который начал тихо спускаться. Когда они оба стояли уже на угольях, комиссар взял фонарь и стал осматривать.:

— Да здесь будет углей на три месяца, — сказал он.

— Взгляните, взгляните, — вскричал Кросс, отступая назад, — что это?

— Где? — сказал комиссар оторопев.

— Вот, вот, я говорил вам!..

Комиссар взглянул и увидел Тома Дотта, стоявшего неподвижно, с поднятыми кверху руками, открытым ртом и вытаращенными глазами.

— Караул! Помогите! — кричал комиссар, выронив фонарь, который потух и оставил их в темноте.

Боб Кросс перескочил через него и выскочил на палубу, а вслед за ним Том Дотт, который сначала в отмщение попрыгал несколько раз по лицу и телу комиссара.

Крик мистера Кольпеппера поднял тревогу. Караульный сержант подбежал с фонарем в то самое время, когда Том выскочил из угольной ямы. Увидя его черным, как трубочиста, сержант также был испуган; матросы высунули головы из коек, и некоторые из них также видели Тома.

Боб Кросс, выскочив на палубу, стал кричать:

— Тень мистера Дотта!

Я притворился испуганным и побежал за ним. В нижней палубе поднялась суматоха. Старший лейтенант вышел из кают-компании и, увидя меня, спросил, что случилось? Я отвечал, что мистер Кольпеппер был в угольном ящике и видел тень мистера Дотта. Он засмеялся и ушел.

Мистера Кольпеппера вытащили из угольного ящика. Он был в самом жалком виде, весь испачканный и истоптанный Доттом. Комиссара отнесли в каюту и уложили в койку.

На другой день все дело объяснилось. Тома побранили и простили. Капитан очень смеялся и хотел рассказать все губернатору. Том никогда не узнал, как я услужил ему, а мистер Кольпеппер не догадался, что я подготовил им встречу.

Я уже кончил навигацию и более не оставался в капитанской каюте. Мы пробыли еще три недели в Порт-Рояле и потом посланы были в крейсерство к берегам Южной Америки; здесь мы оставались около шести месяцев и взяли четыре богатых приза. На пути в Ямайку мы встретили шкуну, которая известила нас о взятии острова Курасаун четырьмя английскими фрегатами.

Будучи недалеко от него и терпя недостаток в воде, капитан Дельмар решился подойти к Курасауну и стал там на якорь.

Читатель, быть может, помнит, что старый голландец, которому я спас жизнь на разбойничьем судне, сказал мне, что он называется Вандервельтом и живет в Курасауне. На другой день вечером мы вошли в гавань, и все удивлялись, каким образом такая сильная крепость могла быть взята такими ничтожными силами. Комендант, думая, что мы можем быть полезными, приказал нашему капитану остаться при нем на две недели.

На третий день после прибытия нашего в Курасаун я отправился на берег с намерением отыскать старого голландца. Состоя на капитанском катере, я часто бывал на берегу, но не мог сделать розысков, не смея отойти на шлюпки.

В этот день после обеда я съехал на берег, но войдя в город, не нашел ни одного человека, говорившего по-английски. Наконец, отыскав дом мингера Вандервельта, большое, красивое строение, раскрашенное белыми и зелеными полосами, я подошел к дверям, у которых сидело несколько невольников. Они тотчас провели меня к старику, который сидел в креслах с трубкою во рту. Помня, что он говорил со мною по-английски, я подошел к нему и сказал:

— Как ваше здоровье, мингер Вандервельт?

— Слава Богу здоров, — отвечал он, вынимая трубку изо рта. — Что вам угодно? Вы, верно, присланы от английского командира? Что ему нужно?

— Нет, — отвечал я, — я пришел не от командира, но чтобы видеть вас.

— Только-то, — сказал старик, снова взявшись за трубку и продолжая курить.

Меня удивил такой прием.

— Так вы не знаете меня, мингер Вандервельт?

— Нет, сударь, не имею этой чести. Я никогда прежде не видел вас и не знаю.

При этих словах кровь закипела во мне.

— Так позвольте пожелать вам доброго утра, — сказал я, уходя со всею гордостью обиженного мичмана, как вдруг лицом к лицу со мною столкнулась маленькая дочь старика. Она пристально посмотрела на меня, когда я проходил мимо; потом робко пошла за мной, смотря мне в лицо, и вдруг, притаив дыхание, схватила меня за руку. Я обернулся и готов был оттолкнуть ее от себя, но она вскрикнула и бросилась ко мне на шею.

— Папа, папа! — кричала она, между тем как я старался вырваться от нее.

Старик пришел.

— Остановите его! Папа, не пускай его! — кричала она. — Это он! Это он!

— Кто? — спросил старик.

— Мальчик, который спас нас от пиратов, — отвечала малютка, заливаясь слезами у меня на руках.

— Боже мой!.. Не может быть!.. Он был черен, душенька. Однако сходство удивительное, — сказал старик, смотря на меня. — Скажите мне, вы были нашим спасителем?

— Да, — отвечал я, — но теперь это ни к чему не ведет. Не угодно ли вам будет взять от меня девочку?

— Прошу вас, извините меня, — сказал старик, — но вы не вправе строго винить меня. Как мог я узнать в вас негра, который спас нам жизнь на разбойничьем судне? Не сердитесь же на меня, мой добрый друг, я готов был отдать половину своего состояния, чтобы только встретить вас и изъявить вам глубокую, искреннюю благодарность. Простите же ошибку старика, который, конечно, не расположен быть слишком вежливым с офицером, носящим мундир наших неприятелей. Пусть хоть малютка моя, которой вы спасли жизнь, разуверит вас.

В то же время малютка соскочила с моих плеч на пол и рыдая обнимала мои колени. Я почувствовал, что старик говорил правду и протянул ему руку, поднимая малютку.

— Если бы вы знали, как я рад видеть вас и изъявить вам мою благодарность, — сказал мингер Вандервельт, — и бедная Минна также. Как часто мы говорили о вас после того ужасного дня и как искренно желали вас видеть! Уверяю вас, что я не жалею более о взятии острова.

Минна стояла возле, устремив на меня большие голубые глаза, на которых еще блистали слезы; я взглянул на нее, и она улыбнулась. Я взял ее на руки; она как будто ждала этого и беспрестанно целовала меня, говоря что-то по-голландски с отцом.

Скоро между нами явилась короткость, как будто мы жили вместе несколько лет. Если мне казалось, что сначала меня встретили с неблагодарностью, то после я вполне был вознагражден.

Вечером старик сказал:

— Боже мой, если бы у дочери моей глаза не были лучше моих, если бы вы ушли, думая, что я не хотел узнать вас, — это убило бы меня и мою бедную Минну.

— О, благодарю Бога, что вышло иначе. Я чрезвычайно приятно провел этот вечер.

Старик расспрашивал меня о моих родных, о службе, о капитане Дельмаре и просил остаться у него, пока фрегат будет стоять в гавани. Я сказал ему, что это невозможно, но что я буду приходить, как можно чаще. В девять часов я пожелал им доброй ночи, и шесть невольников с фонарями проводили меня до шлюпки.

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая