Морской офицер Франк Мильдмей - Марриет Фредерик - Страница 87

• Предыдущая
• 87/101
• Следующая

Не обращаясь к подробностям истории его жизни, расскажу только, как учил он одну старуху делать баранью похлебку. Во время исправления почетной должности судьи в одном грязном приморском городе он навлек на себя всеобщее неудовольствие, но, несмотря на это, никогда не пропускал случая делать добро и давал советы бедным даром. Однажды он увидел женщину, выливающую жидкость из кастрюли. Он подошел к ней и, найдя баранью ногу на дне кастрюли, обратился с советом к такой небережливой хозяйке.

— Послушай, милая, — сказал экономный баронет, — знаешь ли ты что ты делаешь? Если бы ты бросили в этот бульон немножко мяса, пару морковей и пару реп, изрезанных в кусочки и прибавила горсть петрушки, то имела бы прекрасную похлебку для твоего семейства.

Увидевши перед собой адмиралтейского лешего, старуха, озадаченная такою неожиданностью, или, может быть, с намерением, поворотила кастрюлю и вылила несколько горячей воды, прыгнул на ноги сэра Гуррикана. Баронет подскочил, закричал, топнул, сбросил башмаки и побежал домой, проклиная старуху и самого себя за его учительскую затею. Когда он обратился в бегство, неблагодарная ведьма кричала ему вслед:

— Так вам и надобно, думайте о своих делах, а не учите других.

На следующий день по праву возложенной на него должности от приказал виновнице явиться к нему.

— Ну, сударыня, посмотрим, чем станешь ты оправдываться; знаешь ли, что ты обварила горячей водой мирового судью его величества, и что за этот поступок я имею право запрятать тебя в тюрьму?

— Простите меня, — взмолилась женщина; — если б знала я, что это была ваша милость, то, наверное, была бы осторожнее; притом же еще, по правде сказать вашей милости, я выпила вчера лишнюю рюмку вина.

Добрый баронет отпустил ее с приличным наставлением, которым старуха, без сомнения, воспользовалась точно же так, как и рецептом бараньей похлебки.

Мое знакомство с сэром Гурриканом началось в Плимуте, когда он вытолкнул наш фрегат в море при свежем ветре, боясь, что мы съедим всю нашу провизию. Я никогда не мог ему этого простить. Отец оказывал ему большее уважение и рекомендовал меня. В Галифаксе мы жили в доме общего знакомого, который всегда принимал меня, как родного. Он имел сына моих лет, бывшего с давнего времени моим искренним приятелем; вдвоем с Недом, мы составили заговор против сэра Гуррикана. Пристав к Королевской пристани, я отправился в дом моего знакомого и мимоходом сделал несколько визитов; пожал руку некоторым прекрасным девицам и получил от них поздравление с благополучным возвращением; пришедши в дом, я без церемонии вошел в гостиную.

— Знаете вы, сэр, — сказал слуга, — что сэр Гуррикан здесь? Он находится теперь в своей комнате. Только сейчас очень занят, — прибавил он с улыбкой.

— Занят или нет, но я уверен, что он примет меня, — отвечал я и пошел к нему.

Сэр Гуррикан был в самом деле чем-то занят; он держал между коленями сапог, и когда оборотился ко мне, я увидел в зубах у него нож.

— Не затворяйте дверей, дружок, — сказал он, не обращая на мой приход никакого внимания. Потом, вставши и вынув из сапога большую черную кошку, кинул ее от себя на значительное расстояние, которое было немедленно еще более увеличено прыжком самого животного, бросившегося бежать, как будто бы в припадке бешенства.

— Вот тебе, — сказал он, — и будь ты проклята. Ты не давала мне покою; но уж теперь не будешь мешать мне спать проклятым своим мяуканьем.

Все это он говорил, как будто бы не видел меня; и, конечно, говорил самому себе, потому что кошка не останавливалась выслушать его.

— А! — сказал он, протягивая мне руку. — Как поживаете? Мне знакомо лицо ваше, но, провались я, забыл ваше имя.

— Имя мое Мильдмей, — сказал я.

— А! Мильдмей, мой любезный! Каково поживаете! Как поживает ваш батюшка? Я знаю его очень хорошо, он дьявольски хорошо угощал нас, много тарелок перепачкал я за его столом, и признаюсь, хотелось бы опять поскорее сесть за него; берегитесь, смотрите хорошенько, куда надобно класть руль, вы навалите на моих цыплят — не пересекайте курса.

Посмотрев на пол, я увидел вокруг ноги своей нитку, которой привязан был цыпленок к столу, и множество этих бедных тварей, привязанных к стульям по комнате, ко не мог понять, для чего употреблялись подобные средства, чтоб сделать их ручными.

— Это ваши такие ручные цыплята, сэр Гуррикан? — спросил я.

— Нет, — отвечал адмирал; но я со временем хочу сделать их ручными каплунами, когда придет им очередь на стол. Я уже сделал сегодня утром целые полторы дюжины, кроме этой проклятой кошки.

Тогда мне открылась загадка, и я после того узнал (каждый человек имеет свой конек), что этот адмирал имел особенную страсть заниматься обращением в существа среднего рода самцов всех пород птиц и животных, чтобы чрез то сделать их вкуснее для стола, и был весьма искусен в этом.

— Ну, сударь, — продолжал он, — как нравится вам ваше новое судно, как нравится вам ваш капитан? Добрый малый, не правда ли? Он мой земляк, я знал его еще, когда отец его не имел гроша денег. Он весьма обязан мне. Я рекомендовал его герцогу N., и он много получил чрез эту протекцию. Но, послушайте, как вам кажутся галифакские девушки? Недурны? Не правда ли?

Я отвечал, что не перестаю восхищаться ими.

— А, да, да, довольно хороши, не правда ли? О, мы будем здесь славно проказничать — сделаем для девиц гулянье на острове Джорджа — будет сенокос — зеленые юбки — ха, ха, ха! Послушайте, ваш капитан должен дать нам праздник в Черепаховой бухте. Мы дадим ему обед в Рокингаме. Шампанским взорвем на воздух его череп. Вы обедаете сегодня в Березовом Ковше? Нет, я думаю, вы приглашены к мисс Марии, мисс Сусанне, или к мисс Изабелле. О, проказник, злодей! Он наделает много бед! — осматривая меня с головы до ног, говорил он.

Я принял смелость отвечать ему таким же комплиментом. Он был высокий сухощавый мужчина, с резко обрисовывавшимися чертами лица и с улыбкой, которую не могла бы перенести равнодушно никакая скромная женщина. Особа его всегда заставляла меня представлять себе отставного гвардейского драбанта; а при взгляде на его лицо, вы сочли бы, что Рубенс брал его за оригинал для своих сатиров. Он был один их тех людей, с которыми вы сразу коротко знакомитесь; я не пробыл еще с ним часу, как уже усердно смеялся над его шутками — признаюсь, не весьма деликатными; чрез них он потерял в моих глазах немало к себе уважения; но живши со мной в одном доме, служил мне всегдашним источником смеха.

Только что хотел я выйти из комнаты, он остановил меня:

— Послушайте, хотите ли, я отрекомендую вас одним дьявольски хорошеньким американским девушкам — моим родственницам, из Филадельфии! Я буду очень благодарен вам, если вы окажете им внимание; право, славные девушки и будут иметь хорошее состояние, не дурно бы не прозевать. Может быть, такого лакомого кусочка в другой раз не найдете. Старик дядя богат, как жид, возится с подагрой в обеих ногах — долго не проживет. Славно бы прибрать его мешки с деньгами, когда черт приберет его кости.

Противиться такому предложению нельзя было, и я согласился быть представленным на следующий день.

Разговор наш был прерван хозяином дома и его сыном; оба они радушно приветствовали меня. Хозяин несколько уже лет был вдовцом; имел одного сына, по имени Нед, жившего с ним и готовившегося наследовать торговые дела его. Меня поместили близ спальни Неда, и до обеда мы провели несколько времени в разговоре о Гуррикане.

— Он представляет собой странную смесь, — сказал Нед. — Я люблю его за доброе сердце; но он у меня в большом долгу за устроенную им ссору между мной и Марией; кроме того, он говорит ужасный вздор при женщинах и чрезвычайно наскучает им.

— Он у меня также в долгу, — сказал я, — за отправление меня в море при свежем ветре.

— Мы оба скоро расквитаемся с ним, — сказал Нед; — отправимся теперь обедать. Завтра поутру пошлю я к нему ключницу, переведаться за жестокость против ее кота и, как мне кажется, она порядком заплатит ему.

• Предыдущая
• 87/101
• Следующая