Морской офицер Франк Мильдмей - Марриет Фредерик - Страница 41

• Предыдущая
• 41/101
• Следующая

Я употреблял все средства для успокоения и ободрения этой обворожительной и необыкновенной девушки; не забывал ни клятв, ни обещаний, которые в то время совершенно готов был исполнить. Я обещал ей, что мы скоро увидимся.

— Да будет воля Божия, что бы ни случилось, — сказала она. — Теперь, дорогой мой Франк, прощай; никогда впредь не подвергай для меня опасности свою жизнь, как сделал ты это прошедшую ночь. Я была счастлива, побыв с тобой, и даже с перспективой бедствий, лежащей передо мной, не могу забыть прошедшего.

Я нежно обнял ее, ушел от нее и велел перевозчику везти себя на фрегат в Спитгед. Старший лейтенант был наверху, когда я взошел на борт.

— Мне кажется, что мы палили по вас вчера вечером, — сказал он мне, смеясь.

— Крайняя надобность требовала присутствия моего на берегу, — отвечал я ему. — Иначе я не решился бы на такой необыкновенный способ переправы.

— О, ежели бы вы сказали мне только намерение выше плыть на берег, — сказал лейтенант, — я с большим удовольствием не стал бы мешать вам. Я счел вас за новобранца и велел часовому палить по вас.

«Новобранцам это, вероятно, будет лестно узнать» — подумал я.

— Не правда ли, было дьявольски холодно? — продолжал лейтенант с прежнею веселостью, которую я поддерживал своими ответами.

— Очень холодно, — отвечал я.

— А как вы нашли — часовые палили хорошо?

— Да, очень хорошо; им надобно бы было только иметь лучшую цель.

— Я понимаю вас, — сказал лейтенант, — но ведь вы не выслужили еще своего термина, и вакансия эта не пригодилась бы вам. Я должен буду доложить о происшествии капитану, хотя не думаю, чтоб он обратил на него какое-нибудь внимание. Он слишком любит предприимчивость, чтоб взыскивать за нее других. Кроме того, женщина есть предмет, всегда служащий оправданием. Но мы надеемся скоро показать вам лучшую штуку.

Через несколько времени капитан прибыл на фрегат и не обратил внимания на мою отлучку без позволения; взглянув на меня, он сделал некоторые замечания, бывшие в мою пользу, как я узнал после. Вскоре потом мы отправились и в короткое время прибыли на Бискайский залив. Британский флот стоял на якоре недалеко от французских кораблей, лежавших в линии, у острова Э. Фрегат, на котором я был, принимал деятельное участие в происходившей работе, и большая часть из нас, служивших на нем, видели больше, нежели сколько хотели бы.

Неприятные воспоминания, связанные с этою экспедицией нашего флота, заставляют меня избегать подробного описания происшествий и всего, могущего быть оскорбительным для лиц, участвовавших в делах. По этому самому я ограничусь передачей относящегося до меня одного.

Несколько дней мы провели в приготовлении брандеров и в ночь на 11-е апреля 1809 года, когда все было готово к истреблению неприятельской эскадры, начали нападение. Смелее этого нападения никогда не было; и если оно только отчасти увенчалось успехом, то не надо винить в том начальствовавших предприятием. Они сделали все, что только человек в состоянии сделать.

Ночь была чрезвычайно темная, и свежий ветер дул прямо на остров Э и на неприятельский флот. Два наши фрегата заблаговременно поставлены были так, чтобы служить бакенами для направления курса брандеров. Каждый из них имел ясный и блестящий огонь. Брандерам приказано было идти между ними. Путь их к бону, защищавшему якорное место, оставался чист, и в нем нельзя было ошибиться.

Я просил и получил позволение находиться на одном из взрывных судов, которые должны были идти впереди брандеров. Их наполнили кучами пороха и бомб, наваленных одни на другие в большом изобилии. Команда нашего судна состояла из офицера, трех матросов и меня; для возвращения мы имели четырехвесельную гичку, прозванную матросами «скорлупкой».

Приготовившись, мы отправились. Это была страшная минута; ветер свежел и свистал в снастях; ночь была так темна, что мы не могли видеть своего бугшприта. У нас стоял один только фок; но с сильным приливом и попутным ветром, судно стрелою пролетело между передовыми фрегатами. Мне казалось, что мы входили в двери ада. Быстрота хода и удаление от наших кораблей, исчезнувших в мраке ночи, заставили меня вспомнить Дантову надпись над адскими вратами: «Оставь надежду, входящих сюда!»

Нам велено было поставить судно за бон, протянутый французами за внешними якорями своих кораблей, бывших в линии. Через несколько минут по миновании фрегатов мы подошли к нему; шлюпка наша с тремя матросами находилась на бакштове сзади; один держал веревку, в готовности отдать ее; другой сидел на руле, а третий отливал воду, которая без этого залила бы шлюпку от сильной качки. Офицер, бывший со мной, правил судном, а я держал фитиль. Мы ударились в бон с ужасным треском; он положил руль на борт и привел судно бортом к бону. Сила течения, действуя на корпус, а ветер на фок, произвели жестокую качку и до того накренили судно, что я с трудом мог держаться на ногах. В это время шлюпка, подтянувшаяся к борту, едва не потонула. Она сдалась за корму; течением почти перебрасывало ее за бон; бывшие в ней люди с большим трудом оттолкнулись и стали держаться на веслах: течение и ветер произвели толчею, почти заливавшую ее. Наконец, товарищ мой спустился в шлюпку, велевши мне поджечь зажигательный порт и следовать за ним.

Никогда я не чувствовал большого страха, как в то время, когда прикладывал фитиль к зажигательному порту, находившемуся в соединении с стопином. Покуда не сел я в шлюпку и не был вне круга действия взрыва, который мог быть немедленным, ужасные чувства обуревали меня. Я стоял на мине; какая-нибудь ошибка в зажигательном порте, случающаяся иногда, какое-нибудь ничтожное количество пороха, остававшегося в пазах на палубе, могли взорвать судно в одну секунду, и это самое случилось бы также, если б рука моя дрогнула; но я с гордостью могу сказать, что она не дрогнула. Только полторы минуты рассчитано было от зажигания до взрыва, следовательно я не мог терять времени. Зажегши порт и положивши весьма осторожно фитиль, я прыгнул в гичку, с проворством, соответственным случаю, и мы отвалили в мгновение ока. Я греб в носовом весле и во всю мою жизнь никогда не прилагал более старания; мы не успели отъехать полкабельтова, как судно взорвалось.

Ужаснее и прекраснее этого зрелища нельзя вообразить себе; но мы были тогда не в таком положении, чтоб наслаждаться им. Бомбы летели в воздухе на страшную высоту, разрываясь, одни при взлете, другие при падении. Осколки падали возле нас, но не причинили нам никакого вреда. Подаваясь вперед против ветра и течения, мы имели удовольствие пройти сквозь строй всех прочих брандеров, зажженных и спускавшихся на нас пламени с носу и с кормы. На снастях их развешены были Конгревовы ракеты; они отрывались, когда пламя зажигало их, и с ужасным шумом начали летать в воздухе по всем направлениям, подобно огромным огненным змеям.

Мы возвратились благополучно на фрегат и явились к капитану, который наблюдал за действием брандеров. Один из них зажжен был рано и, имея незакрепленный руль, наваливал на наш фрегат. Хотя на долю мою довольно досталось уже в ту ночь, но мне суждено было испытать еще несколько более.

— Мистер Мильдмей, — сказал капитан, — вы, кажется, любите шутить. Прыгните опять в гичку, возьмите четырех свежих людей (недурно было бы и свежего мичмана, подумал я), поезжайте на это судно и заворотите его в надлежащую сторону.

Шутка эта мне вовсе не понравилась; судно, казалось, было в пламени от утлегаря до марсов; и я предпочитал лучше наслаждаться приобретенною уже славой, нежели пускаться за другой, столь неверной; но никогда ни в чем не затрудняясь, я находил, что и в этом случае не время было делать исключения из моего правила. Я приподнял фуражку, отвечал: — Слушаю-с, — кликнул четырех охотников и в одну минуту имел их пятьдесят. Выбравши четверых, я отправился в новую свою экспедицию.

Приблизившись к судну, мы не могли с первого разу сыскать ни одной его части, которая не была бы объята пламенем; жар на расстоянии двадцати или тридцати футов был далек от того, чтоб нравиться, несмотря на холодную ночь. Наветренная сторона показалась мне менее охваченною пламенем, с силой вырывавшимся из кормовых портов. С большим затруднением достиг я палубы, взлезая по той части, которая еще не горела, и один из матросов последовал за мной. Грот-мачта была в огне, и куски горящей парусины от бизани падали на нас, как снег; конец румпеля сгорел в уголь; но, завязавши на средине его веревку, при помощи матроса, я переложил руль и поворотил судно по ветру.

• Предыдущая
• 41/101
• Следующая