Магия Востока - Шах Идрис - Страница 44

Ортодоксальные буддисты внесли, в первую очередь, философский, а не практический вклад в восточную магию. В этом отношении их можно сравнить разве что с суфиями. Практически все тибетские буддисты и оккультисты считают, что главным условием умственной концентрации является самоотверженность. Подобно большинству эзотериков, тибетцы подчёркивают роль умственной гигиены (физическая отходит на задний план)[105].

Буддийский монах стремится очистить свой разум, чтобы получать впечатления, которые максимально облегчают дальнейшее погружение в Нирвану или растворение во Вселенском Духе. Где же добыть силу для такого очищения? Далеко в горах расположены таинственные «радиостанции», где хранятся запасы психической энергии. Сюда возвращаются души всех живых существ, и отсюда они снова эманируют в телесном облике до тех пор, пока процесс очищения не завершится и не наступит вечная Нирвана.

Эти вибрации, пронизывающие весь мир, служат отшельнику путеводной звездой. Они приводят посвящённого к освобождению, а невежда продолжает коснеть в своём невежестве. Подлинный буддист распространяет или защищает своё учение только в тех случаях, когда это жизненно необходимо.

Монахи, приблизившиеся к совершенству, получают перстень ламы высшей степени и становятся Докторами буддизма. Не стоит, однако, думать, что они достигнут совершенства уже в этой жизни: такое было под силу одному лишь Гаутаме. На данном этапе буддист может проститься с монашеской жизнью и пуститься в странствия, чтобы загладить свои грехи благими поступками.

Ламу, покидающего монастырь, обычно предупреждают, что впереди его ждут потрясения и разочарования и что по возвращении ему придётся заново освоить всё то, чему он разучился за время общения с простыми смертными. Здесь-то и пролегает основное различие между эзотерической философией ламаизма и суфизмом, хотя поверхностные исследователи Востока любят указывать на близкое родство этих двух систем.

Когда монах «возвращается из мира совершенства в мир несовершенства», учитель вынимает из его перстня два камешка. Первый символизирует утрату, которую предстоит понести ламе, а второй — отвергнутый «совет» остаться в монастыре. После того как монах пройдёт «школу жизни» и вернётся в родные стены, камешки поставят на место, и этот перстень останется у него на руке на всю жизнь и сгорит вместе с ним в погребальном костре.

Если же лама достигнет подлинного совершенства, его тело забальзамируют, позолотят и выставят за решёткой, а сверху положат перстень. И «каждый, кто взглянет на эти прославленные мощи, а в особенности на кольцо, должен стыдливо и смиренно опустить глаза перед этой силой и этим величием, и прошептать молитву, вращающую колесо молитв, чтобы душа не утратила то, чего она так медленно и с такими усилиями достигла в этом горестнейшем из миров и по сравнению с чем первые двенадцать лет монашеской жизни покажутся лёгкими, словно пёрышко».

В «Пути великих мастеров», переписанном госпожой Морэг Мюррей Абдуллой с тибетского оригинала в одном из буддийских монастырей и любезно предоставленном мне, содержится явное указание на тайное всемирное братство жрецов[106]:

«Великие Мастера, обладающие мистическими способностями и живущие вдали от мира, управляют на расстоянии судьбами многих отдалённых народов. Люди, посланные в качестве миссионеров и возвратившиеся к источнику всего земного знания, так и не выполнив поручения, лишаются права вершить судьбы мира. Им приходится забыть обо всём. Мастера умело пользуются людским непостоянством. Перед путешественником, многие годы успешно следовавшим по Пути Забвения, внезапно открывается весь мир. Он постигает истоки землетрясений, войн и голода и начинает мысленно облегчать порождённые ими людские страдания…»

Человек проходит курс своеобразного «духовного» лечения: он взбирается зимой на открытую всем ветрам вершину и стоит там денно и нощно. Три раза в сутки послушник окунает простыню в ледяную воду и обматывает её вокруг тела. Ткань должна высохнуть от «внутреннего тепла, порождённого концентрацией». Если же она не высыхает, а лама никак не может согреться, значит, он недостаточно сконцентрировался, и всю процедуру следует повторить. Нетерпеливые западные маги никогда не прибегали к столь трудоёмким способам достижения оккультных способностей. С другой стороны, тибетцам не известны ритуалы, позволяющие за небольшой отрезок времени обрести магическую силу. Да и сам смиренный буддийский монах ничем не похож на свирепого бонского мага, который притаился у него под боком.

«Среди тибетских лам есть подлинные последователи великих мастеров». Я полагал, что они живут в горных крепостях и опасаются иностранцев. К моему удивлению, ламы оказались весьма доброжелательными людьми, ловившими каждое моё слово и слепо верившими всем моим рассказам. На Западе, где дипломатичность характеризует поведение не одних только дипломатов, такое простодушие могло бы меня насторожить. Я уж, грешным делом, подумал, что под маской вежливости кроется какой-то подвох; подчеркну: это было моё личное ощущение. Но впоследствии я убедился, что у тибетцев нет ничего дурного «на уме». Я общался в основном с монахами, которые провели в монастыре уже десяток лет. Когда они слушали мои рассказы о том, чего они никогда не видели и не увидят, я не замечал в них ни зависти, ни недоверия. Со временем я узнал, что у лам самое чёткое представление о западном мире, но никому из них даже в голову не приходит нарушить обет. В то же время они проявляли ко мне редкое радушие, подобно афганцам и арабам.

«Тибетские ламы убеждены, что любое вторжение, духовное или физическое, можно предотвратить силой молитвы, а именно магических слов ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ». Когда я завёл речь о войне, монахи сказали, что войны — удел беспокойных душ, и они получают своё по заслугам. «Если мы, имея так мало, можем совершить ту малость, какую мы совершаем, то вы, люди, живущие за морями и обладающие, по вашим же словам, всеми материальными благами, можете создавать подлинно прекрасные вещи».

Среди магических обрядов тибетских лам наиболее впечатляет прохождение сквозь огонь. Многие жители Индии, Полинезии и Дальнего Востока умеют ходить по раскалённым углям. Однако я видел этот фокус только в исполнении тибетцев и буду говорить о том, что видел.

Как последователи бона, так и ламаисты считают прохождение сквозь огонь важным элементом ритуала. Вы спросите: какое отношение этот обычай имеет к буддизму, как известно, не поощряющему магии? Объяснение простое: прохождение сквозь огонь демонстрирует уровень самодисциплины, достигнутой посвящённым буддистом. Если человек настолько возвысился над своей природой, что может шагать по раскалённым углям, значит, его разум осуществляет контроль над телом. Бон предлагает совершенно иное объяснение. Прохождение сквозь костёр — это прежде всего умилостивительная церемония. Шаманы приносят себя в жертву богу огня, который наделяет их способностью выдерживать любую температуру.

Мне думается, что в обоих случаях происходит расщепление психики, родственное гипнозу, но это далеко не всё. Загипнотизированный человек действительно может не испытывать боли от пламени, но ожоги у него на ступнях всё равно останутся. Ламы и бонские жрецы, шагающие по огню, не жалуются ни на боль, ни на ожоги. Остаётся всё списать на массовый гипноз, о котором все слышали, но никто не может сказать ничего определённого. (В качестве примера приведём индийских канатоходцев.)

На одном из бонских ритуалов кандидаты в «священные ордена» благополучно проходят через пламя вслед за посвящёнными жрецами. Может быть, это просто ловкий фокус? Но аналогичные обряды встречаются и в других уголках света: на этой своеобразной «ордалии» послушники проходят «проверку на прочность».

Ещё одна интересная деталь: люди, проходящие сквозь огонь, иногда обжигают себе руки, лицо, волосы и другие части тела, но на ступнях не остаётся никаких следов.

Для проведения обряда жрецы выбрали широкую поляну и вырыли на ней траншею глубиной три фута, длиной тридцать футов и шириной десять футов. Дно траншеи выложили гладкими камнями округлой формы, сверху навалили большую груду хвороста и поленьев и подожгли её. Костёр пылал часов шесть. После этого золу тщательно соскребли и смели с камней.