СквозьК... - Нарбикова Валерия - Страница 3

– Это что, отчество такое – Ебеныч? Ты с ней знаком? – удивилась Лера.

Долго мы смеялись над Лерой, а потом стрекоза Галя, побывав с нами в Доме творчества в Ялте и насмотревшись на писателей, соорудила из мешков и тряпок человека, похожего на Горбачева. Прицепила к нему круглые глазки, выковырянные из куклы, одела в военный мундир и усадила в растрепанное кресло у камина. Его-то и стали называть Ебеныч. Когда в 88-ом году я устраивал в концертном зале Олимпийской деревни авангардное действо «Разомкнутый квадрат», Ебеныч сидел в кресле в фойе,  вооруженный старым охотничьи ружьем – охранял книгу отзывов. Таращил стеклянные глаза на публику, вызывая смех или негодование. Режиссер видеостудии «Паритет» Лев Чернявский заснял всю вакханалию на пленку. Наверное, эта запись и сейчас где-то лежит. Спустя много лет Галя переехала в дом на Большой Ордынке, где Ахматова жила на квартире у сатирика Ардова. По этому случаю во дворе поставили поэтессе памятник. В гости к Гале мы ходим через Красную площадь. А Ебеныч так и сгинул в вихре 90-х, ебен’ть.

Лера приходит теперь ко мне не на Артековскую, а в Большой Гнездниковский переулок, в дом Нирензее, иногда одна, иногда с Яркевичем. А потом мы куда-то с ними идем, и в какой-то момент Лера с Яркевичем исчезают, а мы идем дальше. Однажды на презентации моей книги «Или» в ПЕН-клубе Лера читала вслух мою поэму «Заинька и Настасья». Лучше всех читала. Она ее еще тогда полюбила, в 83-ем, когда я написал этот текст в Малеевке. А до этого ей нравился «Венский стул». Лера читает тексты, как мемуары, и узнает себя. А я узнаю себя в ее текстах. Вернее, не только себя, а всю нашу семью – ДООС. Лера, Галя, Лена и я. Я и Лера, Лена, Галя. И еще много всяких замечательных людей, которых Лера, если хочет, то называет, а не хочет – не называет. Многие фразы в ее текстах начинаю говорить я, а заканчивает Галя. Или начинает говорить Галя, а заканчивает Ванечка. Или начинает Ванечка, а заканчиваю я или Лена.  Или начинает Лера или Галя, а заканчивает Андрей или Дима. Или начинает Андрей, а заканчивает Зоя. Или начинает Зоя, а заканчивает Булат. Или начинает Булат, а продолжает Белла. Или начинает Андрей, а заканчивает другой Андрей. Или начинает другой Андрей, а заканчивает Андрей. Или начинает Саша, а заканчивает Саша. Или начинает Генрих, а заканчивает Сапгир. Или начинает Сапгир, а продолжает Холин. Или начинает Волга, а продолжает Рейн.

Когда Лера родила Леру, мы еще не знали, что она будет Лера. Лена мрачно сказала: «Назовут какой-нибудь Кунигундой». Лера хотела назвать дочку Адрианой или Александриной, а Ванечка  предложил – Иванна. Нет? Тогда Лера. Как Лера? Очень просто: Лера большая и Лера маленькая, или Мяука. Теперь Лера маленькая стала большой, а Лера большая еще не стала маленькой, и все окончательно перепуталось.

Лера несколько лет жила в Германии, а когда вернулась, то стала говорить с акцентом. Не немецким, а детским:  «Пойём поуяем». Теперь акцент пропал и появляется только после хорошего застолья. Леа – хоёшая девошка, генияйный пиатель. Пьёза Леы хоёшая, а вы все дуяки! И Соёкин ваш дуяк, говно кухает, а Леа говно не кухает. Леа Найбикова хуёшая девошка. И Соёкин хуёший, и Еофеев хуёший. И все мы хуёшие и такие бедненькие, но хуёшие.

------------------------------------------------------------------------------------------------------

Уже тяжелеют легкие,

леденеют ладони –

видишь,

в прозрачных погонах

резидент небесной разведки

на квадраты обстрела

делит лазурь стрекоза

libellula bella…

Елена Кацюба  «Десант»

ВАЛЕРИЯ НАРБИКОВА

СКВОЗЬ

Роман

Большой квадратный стол, пестрый, яркий, как детский калейдоскоп. Меняющиеся блестки – это блюда и гости.

Лера встала, перекинула сумку черз плечо и пошла за черным Квадратом к двери. Он похитил ее просто: за порогом их не ждал, не кипел конь, они закрыли одну дверь и открыли другую. Разделась и позвала его к себе. У нее летняя, у-у-у, звукодудочки шея… за окном фонари – ямы, уводящие к желудку, бросаешь медь – звенит стекло, фонари, склоняющие кобровые гоовки и лижущие пятна собственного света, о, это не лампочки, хрупкие и раскачивающиеся от ветра. Оду – лампочкам! Села к нему на колени, взбила бумажные редкие волосы…

Дальше можно прочитать, купив книгу в книжной лавке Литинститута (Тверской, д.25, во дворе) и в магазине «Фаланстер» (Малый Гнездниковский пер., д.12 / 27).

Графика Галины Мальцевой

------------------------------------------------------------------------------------------------------------

В.Нарбикова

Стихи поэта КАК

Константин Александрович Кедров – КАК –  для меня так и остаётся «как?». Я ему задавала совершенно нешуточные детские вопросы «как?», на которые он никогда мне не отвечал:  «Да как сама знаешь», – то есть он не отмахивался, как от дурацких вопросов.

Он сказал: «Ты веришь, что можно вывернуться?» – «Верю. А как?» Вот если встать как звезда: голова наверху, руки распрямить, ноги расставить, всё, что внешнее окажется внутри, а всё, что внутри – снаружи. Да нет ничего проще. Но это не упражнение. Это то, что нельзя придумать. Это то, что один увидел, а другой в это поверил. Всё так просто. «Сколько бы ни было лет вселенной у человека времени больше».

Я спросила у КАК, «можешь объяснить мне, только подоходчивей, теорию относительности, потому что у Эйнштейна я как-то слабо понимаю». – «А ты сначала, расскажи, как слабо». – «Ну, я, например, понимаю, что вот если представить автобус в воздухе с двумя водителями: впереди и сзади, автобус одновременно едет в разные стороны и не разрывается». – «А в каком времени?» – «А вообще». И защищалась.

То есть нападала.

«Так думал я,

сравнивая правую и левую сторону белой девочки

подсыхающей вокруг неба,

и решил, что справа всегда немножко больше,

чем слева

и вспомнил жалобы,

что правому всегда достаётся больше

даже от собственного тела приходится иногда таиться».

И, собственно, подумала: стихи могут быть про всё, но не всё будет стихами. А, может, это не я первая подумала. Но зато я первая подумала, что это я первая подумала. Меня даже иногда удивляло, что КАК ничем нельзя удивить – про всё он где-то или видел, или слышал, или читал, или это ему снилось. В общем, это человек-странник, убегающий от себя так далеко, что, приближаясь к самому себе, он становится настолько огромен, что становится невозможно себя охватить, и он удаляется опять на невероятное расстояние, чтобы взглянуть на себя оттуда, чтобы лучше себя увидеть, это человек-волна. И если путь физически может быть человеком, то это КАК.

«я в тесном не-сне живу

постоянно воспламеняем

люблю

Два волкодава Заинька и Настасья

посуху плывут из грозы».

Про что это? А это про то, что я в тесном не-сне живу постоянно воспламеняем люблю, два волкодава, Заинька и Настасья, посуху плывут из грозы.

Я как-то сказала КАК, я тогда писала роман «План первого лица. И второго», это был какой-то восемьдесят какой-то год, что я не верю, что параллельные линии не пересекаются, и привела ему пример, что вот если взять две параллельные спички и поджечь их, то ведь они пересекутся. «А ты сама знаешь, что такое план первого лица?» – в свою очередь спросил меня он. Конечно, сказала я, план первого лица относится к любимому, я тогда была страстно влюблена, а всё остальное – это фон. «Ты имеешь в виду геометрию Лобачевского», – сказал КАК. Я собственно имела в виду страсть обугленных спичек.

В общем, стихи писать просто. Не так просто хулиганить в стихах. И совсем не просто писать о стихах. А уж совсем не просто, когда предметом стихов становятся стихи. И КАК написал стихи Пушкина, Хлебникова, Хармса, Заболоцкого, даже из живых Сапгира (потому что я до сих пор не считаю, что он умер), Тредиаковского, можно назвать ещё разных хороших поэтов, и это не будет преувеличением. Он так не любил моего любимого Михаила Кузмина, что его не написал. А, может, не мог.