Маска Ктулху - Дерлет Август Уильям - Страница 14

— Но, дедушка, это же выдумка… — начал было я.

Он не дал мне договорить.

— Если ты до сих пор не можешь толком объяснить, что произошло в Инсмуте, то как можешь быть уверен, что все это выдумка?

Пришлось мне согласиться, и дед сразу успокоился. Вытащив из ящика стола толстый конверт с несколькими трехцентовыми марками 1869 года — мечтой всех коллекционеров, — он вынул из него какие-то бумаги, сказав, что они принадлежали Леандру, завещавшему их сжечь. Просьба его, однако, не была исполнена, поскольку, как объяснил нам дед, он решил оставить бумаги себе. С этими словами он протянул мне несколько листков и, пристально глядя на меня, попросил их прочесть.

Это были отрывки из какого-то длинного письма, написанного неверным, корявым почерком, да еще с жуткими ошибками. Некоторые предложения, на мой взгляд, были вообще лишены смысла; листок, который я изучал дольше других, содержал какие-то странные фразы. В глаза бросились такие слова, как «Итакуа», «Ллойгор», «Хастур»; возвращая листки деду, я вдруг вспомнил, что уже где-то встречал эти слова, причем совсем недавно. Однако я промолчал. Деду я сказал, что Леандр, судя по всему, обожал морочить людям голову.

Дедушка рассмеялся.

— Так я и думал. А я-то надеялся, что твоя реакция будет такой же, как моя, но, к сожалению, ты меня подвел. Разве ты не видишь, что это шифровка?

— Ну конечно! Вот почему все так непонятно.

Дед усмехнулся.

— Это простой шифр в своей основе, но расшифровке поддается с трудом. Я с ним еще не закончил. — Он постучал пальцем по конверту. — Речь идет о нашем доме; нас неоднократно предупреждают о том, что следует быть осторожными и не переступать через порог, иначе произойдет нечто ужасное. Мальчик мой, я несчетное количество раз перешагивал через все пороги, какие есть в доме, и ничего не заметил. Значит, где-то существует еще один порог, который я не переступал.

Видя, с каким воодушевлением он говорит, я невольно улыбнулся.

— Если дедушке Леандру захотелось кого-нибудь одурачить, ему это удалось, — сказал я.

Внезапно деда словно подменили. Гневно отшвырнув бумаги в сторону, он жестом приказал нам покинуть кабинет. Было хорошо видно, что мы с Фролином просто перестали для него существовать.

Мы встали, извинились и вышли.

Оказавшись в полутемном холле, мы молча переглянулись, после чего, не сказав друг другу ни слова, поднялись на второй этаж и разошлись по своим комнатам.

Меня всегда интересовала ночная деятельность подсознания, поскольку я глубоко убежден, что мыслительные способности человека, наделенного живым умом и воображением, во время сна многократно усиливаются. Много раз я ложился спать, мучимый какой-нибудь нерешенной проблемой, а когда просыпался, то обнаруживал, что решение найдено — во сне. Что же касается других, более тонких материй, связанных с ночной работой мозга, то о них я знаю меньше. Хорошо помню, что в ту ночь я лег спать, размышляя о том, где я мог ранее видеть странные слова из письма дедушки Леандра, но уснул, так и не найдя ответа на этот вопрос.

Однако через несколько часов я внезапно пробудился, уже зная, что эти слова, эти загадочные имена я встречал в книге Г. Ф. Лавкрафта, которую читал в Мискатоникском университете. С опозданием я расслышал тихий стук в дверь и чей-то приглушенный шепот.

— Это я, Фролин. Ты не спишь? Я войду.

Я встал, накинул халат и зажег фонарь. К этому времени Фролин уже стоял возле меня; его худощавое тело сотрясала мелкая дрожь — возможно, от холода, поскольку я оставил открытым окно в комнате, а сентябрьские ночи в этих краях бывают промозглыми.

— Что случилось? — спросил я.

Глаза его как-то странно поблескивали; он взял меня за плечо.

— Неужели ты ничего не слышишь? — спросил он. — Боже мой, наверное, у меня и правда что-то с головой…

— Нет, постой! — воскликнул я.

Откуда-то издалека доносилась удивительная, прекрасная музыка. «Флейты», — подумал я.

— Дед слушает радио, — сказал я. — Он всегда включает его по ночам?

Увидев лицо кузена, я осекся.

— Во всем доме есть только один радиоприемник, в моей комнате. Я им уже давно не пользуюсь — батарейки сели. И потом, ты когда-нибудь слышал по радио такую музыку?

Я прислушался. Она звучала приглушенно, хотя и вполне явственно. При этом было трудно определить, с какой стороны она раздается: то ли снаружи, то ли из-под дома, — странная, торжественная мелодия, исполняемая на дудочках или примитивных флейтах.

— Похоже на флейты, — сказал я.

— Или свирели Пана, — отозвался Фролин.

— На свирелях теперь не играют, — рассеянно заметил я.

— Тем более по радио, — сказал Фролин.

Я взглянул на него; кузен ответил мне пристальным взглядом. Внезапно мне пришло в голову, что его серьезность, которая так поразила меня при нашей встрече, была далеко не случайна. Я схватил его за руки.

— Фролин, что с тобой? Я вижу, тебя что-то тревожит.

Он с трудом сглотнул.

— Тони, эта музыка звучит не в доме, а в лесу.

— Там кто-то живет? — резко спросил я.

— Никто, во всяком случае — не человек.

Вот оно, наконец-то. Чуть ли не с облегчением я услышал то, в чем до сих пор боялся признаться даже самому себе. «Никто, во всяком случае — не человек».

— Кто же тогда? — спросил я.

— Мне кажется, дед это знает, — ответил кузен. — Пойдем со мной, Тони. Оставь фонарь в комнате; я проведу тебя в темноте.

В холле он вновь схватил меня за руку.

— Чувствуешь? — свистящим шепотом спросил он. — Ты чувствуешь?

— Запах, — сказал я.

В воздухе стоял запах воды, рыбы, лягушек и еще каких-то обитателей болот.

— А теперь? — спросил кузен.

Внезапно запах сырости исчез, и в холле повеяло холодом, словно через него пронесся ветер с мокрым снегом.

— Теперь ты понимаешь, что меня встревожило? — спросил Фролин.

Не дожидаясь ответа, он повел меня вниз, к двери дедова кабинета, из-под которой пробивался слабый желтый свет. С каждым нашим шагом музыка звучала громче; когда же мы подошли к самой двери, мне стало ясно, что и музыка, и смесь странных запахов доносятся из кабинета. Тьма, казалось, ожила, возвещая о приближении чего-то ужасного, зловещего; она смыкалась вокруг нас, как створки раковины. Фролин, стоя рядом со мной, дрожал мелкой дрожью.

Импульсивно подняв руку, я постучал в дверь.

Ответа не последовало, но музыка внезапно смолкла и все запахи разом улетучились!

— Не надо было этого делать! — прошептал Фролин. — Если он…

Я толкнул дверь, она подалась, и мы вошли в кабинет.

Не знаю, что я ожидал увидеть, во всяком случае, не то, что увидел. В комнате все было на своих местах; дедушка сидел в постели, закрыв глаза, и слегка улыбался; перед ним лежали листки бумаги, на столе горела лампа. Я застыл на пороге, не веря своим глазам — не такую прозаическую картину ожидал я увидеть. Куда же делась музыка? А эти запахи? Смутившись, я уже собрался ретироваться, как вдруг дедушка заговорил.

— Входите, — сказал он, не открывая глаз. — Значит, вы тоже слышали музыку? А я-то уже начал удивляться, почему на нее никто не реагирует. Мне кажется, это монгольская. Три дня назад была индейская — северных индейцев из Канады или Аляски. Полагаю, на земле еще есть места, где поклоняются Итакуа. Да-да, а неделю назад была тибетская, я такую слышал в далекой Лхасе много лет назад.

— Кто это играл? — воскликнул я. — Откуда эта музыка?

Дед открыл глаза и взглянул на нас.

— Отсюда, надо полагать, — ответил он, положив ладонь на разложенную перед ним рукопись, исписанную почерком моего двоюродного дедушки. — Это играли друзья Леандра. Музыка небесных сфер, мой мальчик… скажи, а ты доверяешь своим чувствам?

— Я ее слышал. И Фролин тоже.

— Интересно, а что думает по этому поводу Хок? — улыбаясь, сказал дед и вздохнул. — Я уже почти все понял. Остается только установить, с кем именно контактировал Леандр.