Метаметафора - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 46

рубит скорбную скрипку,

тонет в дыре деревянной.

Саркофаг, щебечущий вихрем

хор, бедреющий саркофагом,

дивным ладаном захлебнется

голодающий жернов «восемь»,

перемалывающий храмы

Что ты, дочь, обнаженная, или ты ничья?

Или, звеня сосками, месит сирень

турбобур непролазного света?

В холеный футляр двоебедрой секиры

можно вкладывать только себя.

(К. К.)

Я писал это в 1978 году, когда не было теории метаметафоры, но уже зарождалась метаметафора.

«Двоебедрая секира» — месяц умирающий и воскресающий; невеста, лохматая светом,— комета, она же звезда Венера и Богородица — «невестна не невестная». В акафисте поется: «Радуйся, лестница от земли к небу»,— вот почему «невесомые лестницы скачут».

«Дыра деревянная» — в середине вывернутой скрипки Пикассо — черная дыра во вселенной; холеный футляр двоебедрой секиры — все мироздание; скрипка — образ вечной женственности, пляска на червивом батуте — попрание смерти. Вязать дверные петли можно только вывернув наизнанку «микромир» вязальных петель до «макромира» петель дверных. Сама дверь — тоже каноническое обращение к богородице — «Небесная дверь».

Метаметафора не гомункулус, выращенный в лабораторной колбе. Вся теория метакода и метаметафоры возникла из стихов, а не наоборот. В поэзии антропная космическая инверсия сама собой порождает метаметафорический взрыв. Трудно судить, насколько осуществилась моя мечта передать словами миг обретения космоса.

Нам кажется, что человек неизмеримо мал, если глядеть с высоты вселенной, а что если наоборот, как раз оттуда-то он и велик. Ведь знаем же мы, что одно и то же мгновение времени может растягиваться в бесконечность, если мчаться с релятивистской скоростью. Вся вселенная может сжаться в игольное ушко, а человек окажется при инверсии больше мироздания. Метаметафора, конечно, условный термин — важны новые духовные реальности, обозначенные этим словом, открываемые современной физикой, космологией и... поэзией.

Может быть, прежде всего поэзией. Метаметафора как-то одновременно в разных точках пространства возникла в поэзии. Парщиков жил в Донецке, Иван Жданов в Барнауле, в сибирской деревне А. Еременко, а я преподавал в Москве. Есть какое-то информационное поле, связующее творческих единомышленников, незримое звездное братство. Не о нем ли думал Александр Еременко, когда с улыбкой писал:

Пролетишь, простой московский парень,

Полностью, как Будда, просветленный.

На тебя посмотрят изумленно Рамакришна, Кедров и Гагарин...

Потому что в толчее дурацкой,

Там, где тень наводят на плетень,

На подвижной лестнице Блаватской

Я займу последнюю ступень.

Кали-Юга — это центрифуга,

Потому что с круга не сойти.

Мы стоим, цепляясь друг за друга,

На отшибе Млечного Пути.

В «Дне поэзии» — 1983, где напечатано это стихотворение, мою фамилию заменили на Келдыша, поскольку КГБ уже начало операцию «Лесник». В 1991 году в тайниках КГБ обнаружен документ, датированный 1984 г. «Предотвращено поступление Лесника в Союз писателей». В 1986 году по требованию КГБ меня отстранили от преподавания в Литинституте по статье «Антисоветская пропаганда и агитация». Кличка «Лесник» вероятно связана с моей фамилией «Кедров».

Однажды Альберт Эйнштейн сказал: «По-моему, математика – это простейший способ водить самого себя за нос». Любой поэт и читатель, лишенный чувства юмора, окажется таким незадачливым математиком.

Смеялся Осип Мандельштам, смеялся Хлебников, смеялись обэриуты. Метаметафора порой иронична.

Можно, конечно, вспомнить наши опыты в конце 70-х годов с двухмерным пространством, чтобы почувствовать новый ироничный облик метаметафоры в таком тексте Алексея Парщикова:

Когда я шел по каменному мосту,

Играя видением звездных воен,

Я вдруг почувствовал, что воздух

Стал шелестящ и многослоен...

В махровом рое умножения,

Где нету изначального нуля,

На Каменном мосту открылась точка зрения,

Откуда я шагнул в купюру «три рубля».

У нас есть интуиция — избыток

Самих себя. Астральный род фигур,

Сгорая, оставляющий улиток...

О них написано в «Алмазной сутре»,

Они лишь тень души, но заостренной чуть.

Пока мы нежимся в опальном перламутре

Безволия, они мостят нам путь...

Дензнаки пахнут кожей и бензином,

И если спать с открытым ртом, вползают в рот.

Я шел по их владеньям как Озирис,

Чтоб обмануть их, шел спиной вперед.

Переход в двухмерное пространство трехрублевки и блуждание по «астральным» водяным знакам и фигурам интуиции с воспоминанием о мистериях Озириса — образ антинеба. Здесь деньги как противоположность небу вгоняют в плоскость, в теневой мир. Попросту говоря, это смерть, своего рода антивыворачивание, антивоскресение. Мистерия Озириса «задом наперед». Это высокий, очень высокий уровень инверсии, но такой мир мне чужд, и я с облегчением его покидаю, чтобы поговорить о метаметафорической лирике, где

Изнанку сердца — звездное нутро —

Наслаивает кисть на полотно.

Автор этих строк Людмила Ходынская учится в Литературном институте в семинаре Евгения Винокурова. Ее стихи пронизаны осязаемым движением звезд:

С утра сшивает ночи ткань

Вселенская швея Иштар.

И для меня мелеет стая слов,

Когда попалась в радуги улов.

Мне нравятся ее художники:

Наматывающие ленту Мёбиуса

На небо глобуса.