Метаметафора - Кедров Константин Александрович "brenko" - Страница 35
- Предыдущая
- 35/54
- Следующая
«Но вот, однако, что надо отметить: если Бог есть и если он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал он ее по евклидовой геометрии, а ум че¬ловеческий с понятием лишь о трех измерениях простран¬ства. Между тем находились и находятся даже теперь геометры и философы, которые сомневаются в том, чтобы вся вселенная или, еще обширнее,— все бытие было создано лишь по евклидовой геометрии, осмеливаются даже мечтать, что две параллельные линии, которые, по Евклиду, ни за что не могут сойтись на земле, может быть, и сошлись бы где-нибудь в бесконечности. Я, голубчик, решил так, что если даже этого не могу понять, то где же мне про Бога понять. Я смиренно сознаюсь, что у меня нет никаких способностей разрешать такие вопросы, у меня ум евклидовский, земной, а потому где нам решать о том, что не от мира сего... Пусть даже параллельные линии сойдутся и я это сам увижу; увижу, что сошлись, и все-таки не приму».
Позиция В. Хлебникова совершенно иная, антикарамазовская. Вслед за Достоевским он пристально всматривался в ту отдаленную, а может быть, и очень близкую точку вселенной, где параллельные прямые, образно говоря, «пересекаются в бесконечности».
Девятнадцатилетним студентом В. Хлебников прослу¬шал в Казанском университете курс геометрии Лобачев¬ского, и уже тогда он начертал свое «Завещание»: «Пусть на могильной плите прочтут: ...он связал время с простран¬ством, он создал геометрию чисел». Не пугайтесь, чита¬тели: «числа» Хлебникова это совсем не та скучная цифирь, которой потчевали в школе. У поэта они поют, как птицы, и разговаривают человеческими голосами. Они имеют свой вкус, цвет и запах, а время и пространство не похожи на некую безликую массу — они сливаются в человеке. Хлеб¬ников был уверен, что человеческие чувства не ограничиваются пятью известными (осязание, зрение, вкус, слух, обоняние), а простираются в бесконечность.
«Он был,— пишет поэт,— настолько ребенок, что по¬лагал, что после пяти стоит шесть, а после шести семь. Он осмеливался даже думать, что вообще там, где мы имеем одно и еще одно, там имеем и три, и пять, и семь, и бес¬конечность...»
Но это опять же иная бесконечность. У Хлебникова она вся заполнена нашими чувствами. Только открывается это человеку лишь в кульминационный, предсмертный миг.
«Может быть, в предсмертный миг, когда все торопится, все в паническом страхе спасается бегством... может быть, в этот предсмертный миг в голове всякого со страшной быстротой происходит такое заполнение разрывов и рвов, нарушение форм и установленных границ».
«Разрывы» и «рвы» не позволяют нам в обычных усло¬виях видеть все бесконечное энмерное пространство-время вселенной.
«Осветило ли хоть раз ум смертного такое многооб¬разие, сверкнув, как молния соединяет две надувные тучи, соединив два ряда переживаний в воспаленном сознании больного мозга?»
«Два ряда переживаний» — это чувства пространства (зрение) и времени (слух).
Переворот в науке должен увенчаться психологическим переворотом в самом человеке. Вместо разрозненных про¬странства и времени он увидит единое пространство-время. Это приведет к соединению пяти чувств человека: «Пять ликов, их пять, но мало. Отчего не: одно, но велико...»
На смену разрозненным в пространстве и времени пяти чувствам должно прийти единое пространственно-временное видение мира. Поэт сравнивает разрозненные чувства с бес¬порядочными точками в пространстве. Слияние этих точек будет восприятием всего эн-мерного пространства в целом, без дробления его на слуховые и зрительные образы.
«Узор точек, когда ты заполнишь белеющие простран¬ства, когда населишь пустующие пустыри?..
Великое, протяженное, непрерывно изменяющееся мно¬гообразие мира не вмещается в разрозненные силки пяти чувств...
Как треугольник, круг, восьмиугольник суть части еди¬ной плоскости, так и наши слуховые, зрительные, вкусовые, обонятельные ощущения суть части, случайные обмолвки великого, протяженного многообразия».
И «есть независимые переменные, с изменением которых ощущения разных рядов — например: слуховые и зри¬тельные или обонятельные — переходят одно в другое.
Так, есть величины, с изменением которых синий цвет василька (я беру чистое ощущение), непрерывно изменяясь, проходя через неведомые нам, людям, области разрыва» превратится в кукование кукушки или в плач ребенке» станет им».
Хлебников предсказывает, что «единое», протяженное многообразие пространства-времени, ныне воспринимаемое человеком разрозненно, рано или поздно будет восприниматься в целом. Это приведет к слиянию пяти чувств, к новому видению Мира, ради которого должна сегодня работать поэзия.
Эта вера была незыблемой на протяжении всей его жизни. В одном из последних прозаических отрывков не¬задолго до смерти поэт писал:
«Я пишу засохшей веткой вербы, на которой комочки серебряного пуха уселись пушистыми зайчиками, вышед¬шими посмотреть на весну, окружив ее черный сухой прут со всех сторон.
Прошлая статья писалась суровой иглой лесного дико¬браза, уже потерянной...
За это время пронеслась река событий...
Но самое крупное светило на небе событий, взошедшее за это время, это «вера 4-х измерений»...
3.IV.1922».
«Вера 4-х измерений» — это теория относительности Эйнштейна, в которой как бы подтвердилась догадка поэта о существовании единого пространства-времени-
Свое юношеское «Завещание» Хлебников писал в пред¬чувствии великого открытия, которое спустя пять лет было сформулировано на основе теории относительности Аль¬берта Эйнштейна математиком Германом Минковским в 1908 году:
«Взгляды на пространство и время, которые Я хочу изложить перед вами, развивались на основе экспери¬ментальной физики, и в этом их сила. Они радикальны. Отныне пространство само по себе и время само по себе обратились в простые тени, и только какое-то единство их обоих сохранит независимую реальность».
Слова эти ясно перекликаются с «Завещанием» юного студента, еще не известного в литературных кругах. Хлеб¬ников прослушал курс геометрии Лобачевского и, размыш¬ляя о ней, поставил перед собой задачу связать пространство со временем.
Эйнштейн и Минковский пришли к выводу о суще¬ствовании четвертой пространственно-временной коорди¬наты, исходя косвенным образом из тех же идей Лоба¬чевского.
Однако Хлебников шел иными путями, и его понимание пространства и времени было и остается до настоящего времени совершенно феноменальным.
Отрывок «Завещания» дает ясно почувствовать, как преломились в сознании поэта идеи Лобачевского. В от¬личие от Минковского и Эйнштейна он считал, что про¬странство и время соединяются в человеке. Здесь, в сфере живого мыслящего существа, образуется тот узел, где пере¬секаются параллельные прямые. Здесь готовится гигантский скачок не только сквозь бездны космического пространства, но и сквозь бездны времени. Человечество должно «про¬расти» из сферы пространства трех измерений в простран¬ство-время, как листва прорастает из почки, «воюя за объем, веткою ночь проколов».
- Предыдущая
- 35/54
- Следующая